Thread by @Meda_LittleEvil

#ranwan #erha

Я вот думаю: сюжет со священником Чу Ваньнином и демоном Мо Жанем это, конечно, потрясающе

Но

Как насчёт простого прихожанина Чу Ваньнина и священника Мо Жаня?

Мо Жань, у которого было очень непростое прошлое и которое через годы терапии и смирения смог прийти к внутреннему миру и даже получить сан, чтобы нести слово божие людям. Он действительно верит в то, что делает. Мо Жань прекрасный глава прихода.

А потом он встречает Чу Ваньнина.

Этого потрясающего, невероятно талантливого и очень одинокого человека. Самого прекрасного человека, которого Мо Жань видел в своей жизни.

Ваньнин очень изломанный. Он такой хрупкий и по наивному доверчивый, не смотря на то, что поначалу может казаться ледяным ощетинившимся ёжиком.

Мо Жань медленно приручает его. Помогает залечивать душевные раны. Мягкими улыбками, тёплыми словами, проповедями и просто разговорами.

Мо Жань действительно искренне хочет ему помочь.

И изо всех сил пытается смотреть на этого человека именно так: как на светлую душу, которая нуждается в помощи.

Но что-то темное, порочное, медленно выгрызает душу Мо Жаня изнутри.

Похоть выжигает его внутренности, плавит кости, опаляет сосуды. Иногда Мо Жаню кажется, что он просто задохнется от одного только взгляда, брошенного на этого человека.

На его безупречно белую полупрозрачную кожу, узкие розовые губы, тонкую гибкую талию и стройные бёдра.

Мо Жань хочется взять его прямо здесь, на холодном камне алтаря, вжать в него грудью, впиться в молочные ягодицы пальцами, а в холку зубами, и брать, глубоко, жарко, долго, пока последние силы не оставят его и чрево Чу Ваньнина не наполнится его семенем.

Мо Жань гонит эти мысли прочь.

Проводит часы в молитвах, не выпуская из ладоней крест. Неустанно повторяет про себя тексты священных писаний.

Но это не помогает.

Ничто не помогает, стоит только Чу Ваньнину оказаться рядом, коснуться невзначай изящной ладонью его руки.

Бросить один короткий золотой взгляд, сквозь острые пики ресниц.

Мо Жань молится, чтобы небесный огонь поразил его прежде, чем он сделает что-то непоправимое.

Он почти готов отказаться от Чу Ваньнина. Знает, что это сильно ранит его, но лучше так, что осквернить его.

Чу Ваньнин отказывается от него раньше.

Поздним вечером, после конца проповеди и всех разговоров с прихожанами, когда в храме остаются лишь они и трепещущие огни догорающий свечей.

Чу Ваньнин не смотрит Мо Жаню в глаза.

Его руки слегка подрагивают.

– Я думаю... я думаю мне стоит найти другую церковь, – тихо говорит он.

Голос у него ровный, но какой-то стерильно сухой.

Мо Жань сглатывает вставший в горле ком.

Ему хочется закричать: "нет! Останься! Не бросай меня!" Но он знает, что это глупо. В конце концов он сам этого хотел. Он сам давно должен был сделать это. Но оказался слишком слаб.

Поэтому он лишь спрашивает не менее тихо:

– Почему?

Он должен хотя бы узнать.

В храме сумрачно. Но все же редкие свечи дают достаточно света, чтобы разглядеть нежный, мягкий румянец, что касается чужих щек.

– Я... – Чу Ваньнин запинается.

Поджимает плотно бледные губы, нервно прячет руки в карманы брюк. И так и не поднимает взгляда.

– Не важно.

Этот ответ тверд. Однозначен. Мо Жань коротко выдыхает и, наверное, это звучит немного зло.

Чу Ваньнин вздрагивает.

Все ещё не поднимая взгляда, он поворачивается к двери, готовясь уйти.

– Простите, святой отец, – шелестяще говорит он.

Мо Жань сам не замечает, как делает шаг вперёд.

– Подожди...

Его пальцы смыкаются на чужом хрупком запястье.

И Чу Ваньнин вновь вздрагивает. Крупно, резко, будто прошитый электрическим зарядом.

Мо Жань тут же начинает сожалеть о своем действии:

последнее, чего он хотел, это напугать Чу Ваньнина.

А потом тот наконец поднимает на него взгляд.

Зыбкий неспокойный свет свечей отражается в колдовском золоте его глаз, делая их самих похожими на живой яркий огонь. Огонь, в котором сейчас горят те же жгучие искры,

что вот уже долгие недели терзают нутро Мо Жаня изнутри.

И вместо того, чтобы отпустить чужое запястье, он сжимает его крепче.

Делает шаг ближе. Другой. Обхватывает ныне плотно прижатого к нему Чу Ваньнина за талию свободной рукой.

Тот дёргается, пытаясь вывернутая из крепкой хватки.

Шипит яростно: "пусти!"

Но слишком поздно.

Порочное едкое пламя, что медленно выжигало Мо Жаня день за днём, что истачивало его нервы, очерняло мысли, неотвратимо сводя с ума, то пламя, что он из последних сил

держал под своим контролем, встретилось наконец с похожей искрой.

И тут же вспыхнуло ярче в сто крат, испепеляя остатки здравого рассудка.

Чу Ваньнин тоже хотел его.

Они оба были заражены одной и той же болезнью. Неизлечимой хворью порока.

Чу Ваньнин дёргается ещё раз, но Мо Жань чувствует, насколько фальшивы его попытки.

Тело Чу Ваньнина рядом с его уже горит. Мо Жань чувствует мелкую дрожь, вызванную его близостью, и это вовсе не дрожь страха.

И Чу Ваньнин тоже это понимает.

Мо Жань видит это в его широко распахнутых глазах.

С хриплым вымученным стоном Мо Жань сокращает те крохи расстояния, что оставались между ними, и впивается болезненным поцелуем в желанные губы.

Он грезил о них ночами. Представлял какие они на вкус.

Лучше, чем все, что он когда-либо пробовал.

Чу Ваньнин отвечает ему не сразу. Замирает в первые мгновения, словно одна из статуй святых, что ныне неодобрительно смотрят на них из тени углов.

Но медленно, словно тугоплавкий металл, он подаётся чужому напору.

Расслабляется под жаром чужих ладоней, распахивает губы навстречу чужому рту, оглаживает чужой бесстыдно гибкий язык своим.

И вскоре уже его собственные руки вплетаются в волосы Мо Жаня, прижимая его ещё ближе. Пробираются под свободные пасторское одежды,

чтобы дать коснуться жара и гладкости чужой кожи. Ощутив ее под ладонями, Чу Ваньнин издает первый жалобный стон. И с этого момента не может остановиться.

Позволяет стянуть с себя рубашку и сдернуть резинку с длинного хвоста. Притирается жадно бёдрами к бёдрам,

нетерпеливо сдергивая с чужих плеч темную ткань одеяний.

И тихо хнычет, когда его отстраняют только лишь для того, чтобы уложить обнаженной спиной на холодный камень алтаря.

Это отрезвляет ненадолго, но тут же горячее тело наваливается на него сверху, заставляя забыть обо всем.

В то ночь Мо Жань делает с ним все то, о чем так страстно мечтал, тщетно отгоняя от себя порочные мысли.

Берет жадно обнаженное прекрасное тело, белое как нефрит, нежное как лепестки хайтана. Позволяет длинным ногам обхватить свою талию или закидывает их, безупречные,

гладкие, к себе на плечи, чтобы вылизывать чувствительную кожу лодыжки, не прекращая глубоких толчков.

Он целует губы Чу Ваньнина, не в силах насытиться его вкусом. И покрывает своими метками его изящную шею, от одного вида которой у него всегда чесались клыки.

Вылизывает по-животному грудь до тех пор, пока нежные ореолы сосков не станут пунцовыми и чувствительными настолько, чтобы Чу Ваньнин будет вхлипывать просто от движения воздуха над ними.

Чу Ваньнин.

Его Чу Ваньнин.

Прекрасный в трепещущие свете свечей и белоснежных лунных лучах, что пробиваются в храмовый зал сквозь высокие витражные окна.

Разметавшихся по алтарю, будто истинное божество чистого порока, облаченный в смертную оболочку исконный соблазн.

Мо Жань не в силах отпустить его.

Но Чу Ваньнин не собирается сопротивляться.

К концу ночи, когда луна прячет свое око у кромки горизонта, и звёзды блекнут, сокрытые близкой зарёй, они наконец достигают пика в последний раз.

Мо Жань сползает на пол, не выпуская Чу Ваньнина из своих объятий. Тот из последний сил старается не уснуть и длинно моргает осоловелыми золотыми глазами. Мо Жань нежно улыбается ему искусанными губами, мягко целует во влажный висок и позволяет: "спи".

Он сам отнесет его в свою постель. Сам оботрёт, стирая пот и подтёки семени.

Сам приберет осквернённый алтарь, убрав с него следы их общего на двоих порока.

И подпишет отказ от сана и должности.

Больше ему нечего делать в этом храме.

@threadreaderapp unroll