Thread by @rasta_sinner

#yuumori #sherliam #morwilliam(?)💔

— Просыпайтесь, полковник, нам пора на утреннюю молитву, — одна из девушек чмокнула Себастьяна Морана в небритую щёку, а вторая сбросила со всех троих одеяло.

Нехотя зевнув, Моран усмехнулся:

— После такой ночки — и в церковь?

—Ну, ты вот любишь нас телом, а Бог — душою и сердцем. И это взаимно, — пожала узкими плечами одна из собеседниц.Моран ничего не ответил и позволил себе полежать какое-то время, глядя в облупившийся потолок.

Комнату своих ночных подруг ему пришлось покинуть раньше желаемого, а дел сегодня как назло не предвиделось. Накинув на плечи плащ, полковник неспешно зашагал по тихим улочкам. Утренний Дарем совсем не походил на Лондон:

туман здесь не стелился по мостовой гнетущей свинцовой тучей, а висел золотистой пыльцой в первых рассветных лучах. Рассекая его влажным сапогом, Моран понимал, почему братья Мориарти выбрали этот город.

Был в нём какой-то недосягаемый покой, какой бывает в ранний час посреди бескрайнего колосистого поля. И даже колокола местной церквушки в этом покое — не трещина, не прореха, а ещё одна его нота.

Из ночных кабаков работал один, да и то Морана туда впустили лишь по знакомству: до полудня в заведении намечалась уборка. Полковник попросил самый крепкий чёрный чай и был оставлен с ним за стойкой, пока хозяин занялся своими делами.

Быть может, и ему стоило сходить в церковь — хотя бы скоротать время. Жаль только, в любовь Бога Моран давно не верил: не бывает её! А может, просто живым мертвецам вроде него она не положена. Однако девушек он понимал: каждый человек нуждается в том, чтобы любить.

Не просто делить постель с кем-нибудь другим, а по-настоящему: душою и сердцем. Это стремление в людях сродни инстинкту: без него никак, даже если оно совсем дурацкое и действует невпопад. Морану, пожалуй, повезло: он смог осознанно выбрать, кому отданы его душа и сердце.

Смог выбрать своего бога, и храм у него тоже был свой. Туда Моран и надумал ранним утром направиться, расплатившись за недопитый чай: тот был премерзкий. Всё-таки что ни говори, а Льюис со своей педантичностью в чайной церемонии малец избаловал его.

До поместья Мориарти полковник дошёл пешком: ему хотелось прогуляться и немного оттянуть свой визит, чтобы не разбудить обитателей дома. Раньше всех обычно поднимался Льюис, но он ещё вчера отбыл в Лондон, чтобы кое-чем подсобить этому пройдохе Альберту.

У Уильяма вчера и завтра стояли уроки, так что он, должно быть, остался смотреть за домом один. Что же, это было даже кстати: возможно, у Уильяма найдётся для Морана какая-нибудь грязная работёнка.

Войдя в незапертый дом, Моран первым делом проскользнул на кухню: ему жутко хотелось козьего сыра, а он там обычно всегда лежал. Ещё на кухонном столе дымился чайник, а значит, Уильям не спал. У Мориарти не было наёмных слуг, и с хозяйством справлялись своими силами.

Самого Уильяма, однако, нигде не было видно. Войдя в пустую гостиную, Моран думал закурить, но замер с сигаретой в руках. Он тревожно втянул носом воздух и прошёлся взад-вперёд. Точно: до него здесь уже курили. Табак не самый паршивый, но главное — незнакомый.

Кто-то чужой здесь был… или есть. Моран невольно проверил заткнутый за пояс пистолет.
Да нет, ерунда. Ерунда… если бы кто-то и пробрался, Уильям бы…

Наверное, первым делом стоило проверить подвал — кладезь секретов семьи Мориарти.

Однако интуиция повела Морана вверх по лестнице, к спальне Уильяма. На стук никто не открыл, и Моран, помедлив, подтолкнул приоткрытую дверь.

В каждом храме есть такое место, куда не решишься войти. Туда, где вершится нечто важное и магическое, где земля сливается с небесами,

а человеческое с божественным. Простым прихожанам там не место. Оттого-то Моран и чувствовал себя столь неправильно, ступая в эту обитель. И всё же грудь не горела чувством вины. Вместо этого на губах ощущался привкус прогорклой зависти.

«Почему ему можно?»

Ему, лежащему голым среди белых простыней, в святая святых этого дома. Ему, разметавшему грязно-синие кудри по дорогим подушкам. Ему было не положено, но можно. Моран уже видел его, но если бы даже и нет, сразу догадался бы, кто это.

Имя Шерлока Холмса в последнее время звучало до раздражения часто: даже вчера в пивной одна из девушек пьяно спросила полковника, не читал ли он того модного романа. «Один клиент оставил», — пояснила она, но замолкла, а не то Моран думал бы уйти.

Уйти и сейчас было лучшим решением. Однако вместо этого полковник опустился на свободный край кровати. Его взгляд завис на хмурых бровях, прошёлся по лезвию дерзкого подбородка и опустился по линии родинок на шее к расписанной засосами груди.

— Чаю, Моран?

Не вздрогнуть помогла военная сноровка: привычного к долгим засадам полковника было трудно спугнуть. Однако он внезапного шёпота сердце его всё равно зашлось бешеным галопом и полетело кубарем вниз.

— Пожалуй, — Моран не повернулся к подкравшемуся сзади Уильяму, а выходя из комнаты, глядел в пол. Сперва он подбирал слова оправданий, а потом решил — ни к чему. Уильяму принадлежит его душа, он всё ведает, раскусит любую ложь, как уже было.

— Мистер детектив соня. Оставим ему немного чая, хорошо?

— Почему он здесь?

— Он вдруг нагрянул ко мне вчера в университет, поговорить. Думал уехать вечерним поездом, но около четырёх пошёл ливень, а он без зонта. Вымок весь, бедняга, — объяснял Уильям, пока они спускались.

И Моран был ему благодарен — правда, благодарен, — что объяснением своим он не коснулся того очевидного и в то же время интимного, что стояло у полковника теперь поперёк горла.

В гостиной Моран всё-таки закурил: ему хотелось избавить дом от чужого запаха, пометив его более привычным своим. Вскоре вошёл Уильям с подносом чая. Рубашка под его халатом казалось бесстыдно приоткрытой, хоть и обнажала-то всего лишь шею и ключицы.

Для обычно наглухо застёгнутого Уильяма это было так нехарактерно, что резало глаз. И всё же глядеть без восхищения было невозможно. Сквозь задёрнутые шторы просочился свет, и Морану почудилось,

будто вся золотая пыль предрассветных даремских туманов соединилась в статную фигуру его господина, его Господа, его Ангела и хозяина. Захотелось произнести молитву. Захотелось дать клятву верности, что уже тысячу раз ему давал.

А тем временем изящные руки разливали по чашкам чай — их собственный напиток для Причастия.

— Это точно безопасно? — Моран сел на диван, и тьма алых очей упала на него.

— Я полагаюсь на систему Фон Гердера. В подвал ему не проскользнуть. Да он и не станет, только не в моём случае, — Уильям сел рядом, с удовольствием отпивая чай.

Только сейчас полковник заметил, что чашек на подносе было три.

Взгляд его метнулся ко входу в гостиную, а потом зачем-то к шее Уильяма. Была ли это игра света или за воротом его рубашки и правда обреталось небольшое покраснение.

— Вы с ним так похожи, полковник.

Это походило на шальную пулю, что уже вонзилась в тело.

И хотя от шока ты ещё не ощущаешь её, разум знает, что через миг ты весь вспыхнешь болью. Моран вспыхивает и сгорает. Потому что раз мы похожи, то чем я хуже? Раз мы похожи, почему он? А Уильям молчит, будто нарочно испытывая его веру этими муками. Лишь через время дополняет:

— Он тоже ни за что не навредит мне, обещаю. Никогда.

Моран кивает, курит в затяг, а дыра в душе ползёт огнём по бумаге.

— Ну, если всё-таки навредит, я… — Моран медлит, но решается.

Берёт Уильяма за руку и прижимает к губам точёные пальцы: — Если навредит, я уничтожу его независимо от твоих указаний. Я верен любому твоему слову, но мой праведный гнев сильнее моей веры.

— Пусть будет так, — отвечает Уильям и гладит полковника по голове, как ребёнка.

А потом уходит с подносом чая.
Моран остаётся один в торжественной тишине полупустого дома. В храме следует отбросить греховные мысли, но это не так-то просто. Закрыв глаза, полковник представляет — всего на миг — что целует Уильяма в губы.

И тут же распахивает глаза, морщится. До отвращения неправильно. Иконы так не целуют, даже если любишь того, кто на них изображён. Даже если принадлежишь ему душою и сердцем.

Докурив, полковник оставляет сигарету в пепельнице и прижимает к губам бережно хранимые у груди часы с гравировкой «Уильям Дж. Мориарти».