Thread by @_fjax_

[ я курю не меньше чем Winston ]

#хазгром

бугульма чернела в дешёвом бокале, разбавленная пепси из магазина у падика. игорь курил третью подряд, вбивая бычки прямо в столешницу, и ни о чем не думал. в голове было так пусто и тихо. за окном разлилась серым пятном белая ночь.

ничего не хотелось, было так спокойно и хорошо, как никогда с тех пор, как отец погиб. будто из груди вытащили эту разрощенную скорбную опухоль, но вместе с ней случайно за жилы потянули сердце и душу, оставляя грома ни с чем.

первая осознанная, прорваная через плотину апатии,

мысль удивила. всплыла размытая картинка золотистых волос на фоне финского залива. они искрились в луче блеклого света и постоянно трепались злым морским ветром, опадая на коньячные глаза. ох, глаза...
злые, хитрые, нежные, заинтересованные и такие глубокие, что замирает дыхание,

стоит попасть в их капкан. игорь невольно завыл. алкоголь не брал, сигареты не торкали, но мысли, мысли били по хлеще пощечины, кусая правдой.
нервно сжались кулаки, а голова стукнулась о стенку — игорь откинулся на старом стуле назад, покачиваясь на двух шатких ножках.

петя хазин. петя блять хазин — наглый, резкий, бесячий до нервного зуда и скалящийся словно гиена, отбивая свою добычу у стаи львов. все ненавидели его настолько, что три раза ему подливали краску на стол и подкидывали кнопки на кресло.
а игорь потом этих выблядков в туалетной

раковине участка поздним вечером полоскал под сиплый петин смех. и сделал бы так еще и еще, только бы петя потом снова посмотрел на него с такой благодарностью и нежностью. и ведь не знаешь, правда ему приятно или он прикидывается, водит игоря как бычка за нос, лишь бы он его и

дальше защищал, как в пятом классе блять.
кто то постучал в дверь. может пьяный сосед, а может та девчушка с этажа ниже, снова с дибильным предлогом попросить соль, но на самом деле предложить перепихнуться. но нет, кричал не дядя толик и не девченка, а чертов петя хазин.

— ты там сдох? — слышалось за хлипкой деревянной дверью.
лучше бы сдох, думает гром, но идет сдергивать цепочку.
петя на пороге как всегда — одет с иголки и нервный, злой как черт. игорь, облокачиваясь на косяк, равнодушно смотрит на него, гадая, что привело эту бестию.

— зайти дашь?
— а тебе за каким хером? — гром достал из спортивок пачку винстона и закурил прямо так, на пороге. петя завис на минуту, оглядывая полуголую фигуру в темном проеме.
— ты че пьяный?
— угу, — зажимая сигарету между зубов мычит гром.
— в честь чего попойка?

— в честь потерянной гетеросексупльности, — на похуях выпаливает игорь, рассуждая, а гори оно все пропадом.
— и как?
— хуево.
петя теребит карман пальто изнутри и смотрит себе под ноги. игорь выдыхает колечко и, отлепляясь от косяка, уходит в квартиру, оставляя дверь открытой.

в темном коридоре холодно и пахнет старостью, вешалка снова лежит на полу, как и вещи, но петины туфли на коврике, а пальто на крючке у двери. сам он оглядывает хату, словно не был здесь ни разу, но по правде, он тут самый частый гость. гром на кухне достает еще один бокал и

бодяжит бальзам с газировкой, а петя приносит пепельницу из алькова и кидает свой парламент на стол. тянет руку к бокалу и крупно отпивает, даже не чекаясь за хрен пойми что. оно наверное и хорошо, они не говорят, просто пьют в тишине, просто курят одну на двоих по очереди из

двух пачек. игорев кинг сайз и петин тропик.
молча целуют друг друга, медленно, нежно, изучают друг друга, притираются и ищут, как больше нравится. так же молча петя садится на чужие колени, обнимая за шею, забирается пальцами в волосы, нежно гладит и тянет, пока игорь целует его

в шею, кусает под ухом, порыкивает от накатившего возбуждения, но не давит. хазину нравится чувствовать, как чужой стояк упирается ему в ягодицы, как свой собственный трется о игорев пресс через жесткую джинсу.
игорь несет его на руках в свой глубокий черный альков, завешенный

плотным габардином, прячет их от мира в мягкой перине и своих сильных руках. в полной темноте не видно друг друга и каждое касание неожиданность, каждый поцелуй — табун мурашек и трепет внизу живота.

петя стонет так блядски красиво, широко раздвинув колени и царапая ногтями

спину, стоит грому согнуть пальцы в нужном угле, что терпеть невозможно, но никто не спешит. никто ничего не говорит, только несдержанные выдохи и хриплые стоны, рычание в шею и мокрые поцелуи.

на особо сильных толчках хазин выгинается, опираясь рукой грому на грудь.

игорь чувствовал излом его поясницы под ладонью, гладил большим пальцем и снова входил до основания, замирал, сжимая ягодицы до красных следов и отпускал, чтобы петя снова привстал на разъезжающихся коленях, лег сердцем к сердцу и, опускаясь, поцеловал бы глубоко и сладко.

между животов мокро и тепло, петя сжался, срываясь на крик, и обмяк, падая на игоря, хрипло стонущего от оргазменной эйфории.

он гладил его по спине, дыша в шею, пока хазин лениво кусал его за мочку.
— с почином гром, — устало посмеиваясь, петя клюнул его в губы и, ложась рядом,

обнял, рисуя узоры вокруг одного из пулевых на плече.

сердце и душа на месте, а опухоль давным давно лежит на медицинском лотке, осторожно вырезанная скальпелем одними умелыми руками с тонкими, музыкальными пальцами.

сегодня у меня подтвердили что то вроде опухоли в мозге, и возможно будет операция. жизни не угрожает, но так страшно.
поэтому я пьяная, грустная и одинокая пишу вам эту ничем не обоснованную хуйню