Thread by @sualurr

(1/36) Я расскажу про жизнь с человеком, пережившим войну. Спойлер: это пиздец.
Тред очень длинный, больше для тех, кто думает, что вернётся героем.
#нетвойне #мобилизация #могилизация

(2/36) Мои мать и отец встретились в университете, и мама с первого взгляда, с первого разговора поняла, что с этим человеком она проведёт всю свою жизнь, и именно это не позволило ей от него отказаться, даже когда было ещё не поздно.

(3/36) У неё уже был ребёнок, но отец умудрился понравиться моей тогда ещё 2-х летней сестре. Лично у меня было относительно спокойным. Помню больше хорошего, как папа меня любил, как катал на плечах, как баловал мороженым и поцелуями.

(4/36) Называл ласково. Всё остальное меня мало касалось до каких-то пор. Мне было интересно, где он был, но с него невозможно было вытянуть больше двух слов. Он очень много пил, часто, подолгу, и находиться рядом с ним становилось невыносимо.

(5/36) Иногда он рассказывал какие-то мимолётные истории со службы, всегда что-то хорошее, про то, какую еду ел или что-то в этом духе, но в целом эта тема всегда была табуирована. Я понимала, что всё было не так гладко.

(6/36) Зато брат рассказывал мне, как отец его избивал, прямо кулаками по лицу, просто потому что решил, что он этого заслуживает. Как отец выстрелил в него и попал. За плечами у брата несколько попыток ещё до 18, потому что благодаря отцу

(7/36) он верил, что он ненужный ребёнок, что его ненавидят просто за то, что он есть. Когда брат действительно накосячил, он правда верил, что его убьют. Мне не досталось как ему, но я тоже верила, что отец может меня убить.

(8/36) Зато я смогла увидеть то, как досталось нашей матери. Она была влюблена в него, вышла замуж, родила ему двоих детей и доверила воспитывать свою старшую дочь, и когда этот человек вернулся таким, она всё равно не смогла уйти.

(9/36) Он её бил. Я помню, как ложилась на пол в своей комнате и безумно боялась, что она умрёт. Они всегда очень громко ссорились, мама рыдала и просила его остановиться. Когда это происходило он не всегда был пьян.

(10/36) Мама рассказывала, что до войны он никогда не поднимал на неё руку. А ещё рассказывала, как ждала его с вокзала, счастливая, что он вернулся. Я помню синяки на её теле и лице, как она начала спиваться из-за него.

(11/36)Она говорила, что быть с ним рядом трезвой невыносимо. И что пьяной не так чувствует боль от побоев. Спустя годы я узнала, что не только от побоев, но и от постоянного секса. Отец вернулся с гиперсексуальностью, и никогда этого не лечил.

(12/36)Его алкоголизм. Недавно он рассказал, что пил тогда, потому что больше никак не мог отвлечься от преследовавших его воспоминаний. Что это был единственный способ забыться. Вот только я помню, как он напивался и кричал про Афган,

(13/36)как он кидался на нас с кулаками, как рыдал в сопли от накрывающих воспоминаний, как мама тащила меня сотни раз одной и той же дорогой к бабушке, подальше от него. Его накрывали воспоминания, и он хотел нас убить,

(14/36)ему казалось, что он снова там, а мы враги. Мы возвращались спустя месяц– два. В убитый дом, к мужчине, которого мы обе любили. Наблюдая за этим, видя, как отец бьёт мать, унижает её, оскорбляет, я стала перенимать именно его модель поведения.

(15/36) Я – ребёнок человека, что был на войне, хочу написать это чётко и ясно. Я никому не пожелаю расти так, как росла я. Хорошего было достаточно, но плохое меня уничтожало.

(16/36)Мы начали ссориться с мамой. Она пила всё больше, я относилась к ней всё хуже. Кричала на неё, срывая горло, а она выводила меня своей коронной монотонной речью, полной унижений. И всякий раз, как я срывалась и лезла на неё с кулаками,

(17/36)она говорила мне, что так поступают только слабые люди. Убогий метод воспитания, но она, вероятно, надеялась переделать хотя бы меня, раз её муж «не получился».

(18/36)Однажды она пыталась меня задушить. Настолько сильно я стала похожа на отца, но перед ним она была слабой, а надо мной ещё могла удержать верх. Я никогда не забуду, как она сидела на мне, сложив ладони на горле, сжимая

(19/36)с такой невероятной силой и говорила, что она меня родила – она и убьёт. Она остановилась, когда я начала терять сознание. После этого я думала отравить её, наложить проклятие или просто зарезать. Вряд ли такие мысли преследуют

(20/36)подростков в нормальных семьях. Я дошла до края, когда замахнулась на неё мачете, который мы вместе с ней же и купили в каком-то магазине с дешёвой посудой. Это настолько отрезвило меня, что как только мне исполнилось 18, я съехала.

(21/36)Это был побег. Я украла деньги у отца, купила билет на поезд и сбежала. Забыла упомянуть в течение треда свои попытки покончить с собой, включая и этот. Без длительной остановки – мне просто повезло и всё сложилось иначе.

(22/36)Следующие годы я получала звонки с мольбами вернуться, потому что маму убивают. Когда я приезжала, к слову, из другого города, то меня ждал либо лютый пиздец, либо я, наоборот, получала надежду, что наша семья может быть нормальной.

(23/36)Через несколько лет я вернулась в родной город окончательно, и стабильно получала подобные мольбы. К тому моменту мама была трезвой по 1-2 месяца в год. А отец хотя бы поверхностно справился со своей травмой.

(24/36)Я смогла заставить семью общаться. Брата с сестрой помирила с родителями. Брат,очень любивший маму,наконец стал к ней ездить. Сестра приезжала пару раз в год. Я надеялась,что раз я смогла себя изменить,то и другие смогут.Я знаю, что ошибалась.

(25/36) 7 марта мама умерла. Отец громче всех орал, как её любил, как он всё делал для неё, но именно он приносил ей по три литра водки каждый день, лишь бы она не действовала на нервы. Она ходила под себя, забывала любые события.

(26/36)Они встретились, когда ей было 26, а в 63 её не стало. Разбирая её вещи, я нашла записку с городским номером службы поддержки для женщин, переживающих насилие. В её «дневниках» очень много боли и обиды. Просьбы о помощи.

(27/36)У неё наверняка была депрессия, она не хотела есть, вставать, мыться, и жить не хотела тоже. Очень много записок для моего отца с просьбами сводить её к тому или иному врачу, и страх, что она умрёт, как только попадёт в больницу.

(28/36) Была «семья» из пяти человек. Вот нас стало четверо.

(29/36)Отец. Государство забило на него. У него нет военной пенсии. Он вернулся из-за травмы, с трудом выжил, он весь переломан и у него контузия. В его теле до сих пор остались осколки, сейчас они напрямую угрожают его жизни,

(30/36)пожалуй, не меньше, чем опухоль в мозгу. Для лечения его документы нашли, вместе со всеми диагнозами и подробностями. А чтобы платить как положено – нет.

(31/36)Сестра. Живёт с братом, одинока, на одной и той же работе последние 20 лет, на которую её устроили по знакомству. Ещё 15 лет назад я слышала, как она хочет уволиться, слышу и сейчас. Она не способна открыть дверь курьеру.

(32/36)Она, как и мать, барахольщица. Её последний мужчина не умел ни читать, ни писать. Она говорит, что если брат умрёт – она умрёт следом за ним.

(33/36)Брату 36, живёт с сестрой и обеспечивает её, бунтует на словах, а на деле не делает абсолютно ничего. У него множество обид на отца и на своё детство. Он очень ведомый, ненавидит жить с сестрой, но живёт вот уже 16 лет.

(34/36)Мне 27. У меня куча моральных травм, я с огромным трудом вырастила в себе человека, больше не копирующего поведение родителей. И мой самый страшный кошмар - что я в себе ошибаюсь.

(35/36)И всего этого могло бы не быть, если бы отец не побывал на войне. Он был бы тем самым человеком, которого мама полюбила и которого надеялась снова увидеть, который осколками личности заставлял её быть с ним рядом до самого конца.

(36/36)Но он остался на войне. Умер, как только взял в руки оружие. И появился кое-кто другой.
Нет войне. Мы должны бороться.