Thread by @nebezkota

«или просто запахло болотом»...
#валендим
хоррор
***
Как будто и воздух промок — повсюду капли, над болотом туман, небо падает в мох, вперемешку бусинами рассыпается вода и брусника.
Тихо, очень тихо, осклизлые ветки под ногами ломаются не с треском, а с хлюпаньем.

На дне диминой корзинки, потемневшей от ягодного сока, едва ли десяток брусничин перекатывается.
Невидимое за тучами солнце садится, пора искать дорогу... или не пора?..

Человек выступает из леса внезапно, ни единой ветки не шелохнув, даже капли не срываются с еловых иголок.

Холодно, а он в одной майке и в драных джинсах. Городской, наверное. Позëр. По жилистым рукам до плеч бегут затейливые узоры татуировки.
— Заблудился?
— Да это ты, видать, заблудился, — насмешливо говорит Дима. — Ну кто в таком виде в лес ходит? Фотосессию, что ли, снимали?

— Так, — с задержкой отзывается позëр. — Примерно. Я из Питера.
Дима подходит ближе, рассеянно отмечая, что странному встречному правда не холодно, даже мурашек на коже нет.
— Проводить до дома?
Смешно, правда. Маленькая собачка — до старости щенок. Но Дима не против компании.

Вовсе нет.
Он идёт за своим провожатым, всё так же аккуратно огибающим ветки, и разговор с ним получается простой и приятный: музыка, книжки, погода и деревенская скука. Крепкая разрисованная рука то и дело подхватывает под локоть. Не оступись, мол.

Сумерки сгущаются, болотом пахнет всё сильнее, под ногами вода, вот уже и в сапоги плеснула.
— Ты не туда меня ведëшь. Здесь топь. Деревня в другой стороне.
Валя останавливается, улыбается разом потемневшими губами. В глубине зрачков — алые искры, которые не списать на закат.

— А я тебя и не в деревню вëл.
— Когти ещё покажи, — советует Дима, глядя, как расцветает чëрная чешуя вдоль завитков татуировки. — Когти — есть?
— Я нежить, — с обидой сообщает очевидное Валя. — Ты почему не боишься?
Вот точно позëр городской, залëтный.

— Милый, — Дима смотрит на него снизу вверх и сам подходит ближе, — да кто тебе сказал, милый, что я сам живой?
Перехватывает руку, и верно, когтистую, кладёт себе на грудь. Там, Дима знает, тихо. Ничего там не бьётся вот уже много лет, после того, как он в последний раз

посмотрел в потолок реанимации, а потом проснулся в старом дедовом доме у болота.
— Ты недавно, да? Не научился ещё наших отличать? Я-то думал, ты заигрываешь так, а ты меня съесть захотел?
— Я бы напугал только, — опуская глаза, отвечает Валя, — мне не надо... есть. Я не убиваю.

Я, знаешь, врачом был...
— Гиппократу давал, — фыркает Дима. — А я ментом. Был. Теперь тоже наподобие участкового. Так значит, ты не заигрывал?
— А это что, можно?
Точно свеженький совсем, даже с мавками ещё не познакомился, те бы показали, что можно, что нельзя и прочее такое.

— Нам, милый, всё теперь можно. Жить только нельзя. Ну так что, покажешь, где живëшь? Я, в общем, тоже недалеко, если напрямик идти.
Валя вздыхает и берёт его за руку. Когти чуть царапают кожу. Тело вспоминает смутное ощущение тепла: нет, не тело, душа, что не улетела домой.

Дима крепче сжимает пальцы и шагает вперёд. Притворяться больше нет нужды, и мох не прогибается под ногами.
Дима не один.
Брусничины перекатываются на дне корзинки, красные, как кровь.

Над болотом поднимается белое волчье солнышко, и серая родня из леса встречает его разрозненным воем.