Thread by @nebezkota

К тридцати годам Игорь окончательно смирился, что ему не дано, что поделаешь, бывают люди без музыкального слуха, без слуха обычного, без чувства равновесия… а он вот, потомственный в бог знает сколько поколениях оборотень, ни в кого не умеет превращаться.

Самое же поганое, что верили авансом, даже в бумагах где надо галка стояла. Кое-кто и не подозревал, что Игорь в этом смысле будто калека: считалось, что нюх у него собачий, и чуйка тоже, просто контролирует себя хорошо.
Ага, как же.
Было досадно, но уже не слишком.

Стажëр был из себя пацан пацаном: нежная мордочка, по-детски пухлые губы, острые локти и коленки, тем не менее, псина из него получалась солидная. Большая такая, белая, пушистая. Самоед, вот. Коллеги, даром что почти все сами звери, писались кипятком и умилялись.

Это они не видели, как эти тридцать кило милоты какому-нибудь злодею с разбегу на спину запрыгивают…
— У вас вся семья такая? — как-то поинтересовался Игорь.
— Не, я первый, — весело отозвался Дима. — Хотя, конечно, было бы смешно, и фотки можно было бы общие делать прикольные…

Одна такая висела у Игоря дома на стене. Батя, ушастая лохматая овчарка. Дядя Федя, сенбернар с ухмылкой во всю пасть. Тëтя Лена, горностаем свернувшаяся между их лапами.
Тётя Лена не перекидывалась больше никогда.

_Тогда_ оборотневая живучесть спасла её. И она же — бескомпромиссно выбрала между самкой и щенком там, где человеческий организм ещё боролся бы.
Когда-то Игорь хотел убрать фотографию подальше, но она не разрешила.

Итак, Игорь смирился, решив, что ему не дано, может быть, в наказание за то, что случилось с батей и тëтей Леной: из-за него же. Совершенно точно из-за него.

Это началось противным и каким-то скользким осенним вечером. Сидя за столом и тупо глядя в стопку неразобранных документов, Игорь совершенно не мог сосредоточиться, в глазах плыло, было жарко, трясло, ломило кости — в общем, классический октябрьский грипп, неудивительно, если

весь день бегаешь по городу. Он кое-как рассовал бумаги по местам и поплëлся домой, игнорируя встревоженные вопросы Димы, Ксюши и ещё кого-то из особо сердобольных.
Ночью стало хуже. Игорь надумал заварить чаю хотя бы из старых пакетиков, поднялся с кровати и рухнул на пол.

Грохота, который он должен был породить, не последовало, зато весь мир вдруг стал огромным и нецветным. Вместо испуганного матерного вопля получился жалкий бессмысленный писк.

Прокопенко с утра он звонил в таком раздрае, что был отпущен на больничный без единого вопроса. Игорь полагал, что через какое-то время этот больничный превратится в прогул, а потом его уволят, потому что это позорище, которое невозможно было контролировать,

не подходило для службы в полиции и вообще какой-либо работы. Господи боже, да он в лапах путался! На пол нассал! Из звериной шкурки можно было обернуться усилием воли, но и возвращалась она сама по себе — от резкого звука на улице, от бульканья кофеварки!

Может быть, дядя Федя бы что-то подсказал, но и уволил бы точно.

На второй день Игорь понял, что забивается под кровать и сидит там, трясясь. Вот и остаться бы… но домофон трезвонил и трезвонил, пришлось в очередной раз принять непрочную человеческую форму и поползти к двери.

От Димы можно было отвязаться разве что придушив, иных способов не существовало. Он стоял на пороге, держа в охапке пакет из «Четвëрочки» с оборванной ручкой, и тревожно хмурил брови:
— Ты хоть врача вызывал? У тебя лекарства есть? Игорь, ты выглядишь так, будто уже помер!

— Иди нахер, — просипел Игорь. — Просто нахер. Не нужна мне никакая… ничего!
Ещё не хватало — перед напарником позориться!
От Димы можно было отвязаться только придушив. Невежливо пихнув Игоря плечом, он зашёл в квартиру, разулся и поволок свою неудобную ношу к кухонному столу.

В пакете обнаружилась куриная тушка, овощи, яркие коробки с «Антипростудином» и «Сопли-стопом», чай, сахар и лимон.
— Пахнет у тебя здесь… — Дима не договорил, смешно дëрнул острым носом и потопал открывать форточку, бросив по дороге: — Накинь что-нибудь, чтобы хуже не простыть!

В открытую раму ворвался ветер, внизу на улице надрывно загудел клаксон. «Нет, нет, нет», — панически подумал Игорь, но это было бесполезно.
— Ну вот, — голос Димы прозвучал как будто издалека. — Игорь, а ты куда делся? И… ох! Игорь!

Будто он сам не знал, что «ох» и позор, пока нëсся, путаясь в своих глупых маленьких лапках, под диван!

— Вылезай, — позвал Дима, соблазнительно водя пальцами по полу. Ногти скребли паркет, очень хотелось напасть, и Игорь не выдержал.

— Молодец. А теперь обратно. Можешь обратно?
Игорь повернулся хвостом.
— Я точно знаю, что можешь, у меня тоже так было. Ну давай. Я не привык разговаривать с котятами!

Игорь перекинулся и сел прямо на пол.
— Чë, насмотрелся? Сам видишь, какая херня! Сразу Прокопенычу доложишь, что я теперь — всё?
— А вот это обидно было, — ровно сказал Дима. — Если и доложу, то только то, что он бестолковая старая собака в погонах!
— Почему? — оторопел Игорь.

— А почему он тебе не рассказал? И вообще никто? Ты не знаешь разве, как в первый раз… сначала?
— Если и знал, то забыл, — угрюмо ответил Игорь. — Что, если это поздно случается, то в детëныша превращаешься?

— Все сначала детëныши. Зверь же вырасти должен! У всех так! Сперва маленький, контролировать не можешь, а потом подрастаешь, и через пару недель умеешь удерживаться! Ко мне куратор приходил из соцзащиты, так смешно, я щенок, а он заяц, но когда оба звери, то это не важно было.

— Не помню, — сказал Игорь ещё угрюмее. Если честно, он действительно помнил детство отрывочно, особенно — важные разговоры. Догадывался, что в те моменты они с батей были друг к другу близко, и было им тепло, и не следовало помнить такие хорошие вещи, когда… когда из-за него…

— Я объясню Фëдору Ивановичу, — пообещал Дима. — Он прикончит нас обоих, потому что работа встанет, хотя, может, Костя что-то подхватит. Но что ж тут поделать?

Котëнок рассудил так, что большой мягкий пëс тут главный, и позволял ему таскать себя за шкирку в лоток и отгонять от вкусных проводов. Зато в пушистой шерсти было очень уютно спать, и рядом с другим зверем не так пугали далёкие стены и страшные звуки.

Каждый раз после обращения Игорю было за это мучительно стыдно, но во время третьего сеанса покаянной ругани Дима превратился снова в собаку, постучал хвостом по полу, ушёл в прихожую и демонстративно пожрал три тапка. Пришлось удерживать порывы при себе, потому что выгнать его

с концами у Игоря не получалось.

Через две недели он вполне мог прекратить начинающийся оборот, хоть дома, хоть на улице, научился залезать на диван и есть сырое мясо, а также вползать, цепляясь за джинсы, на димины колени.

С тем, что в длинной цепочке предков-собак он уродился котом, Игорь как-то сжился, хотя и думал, что в этом тоже есть какой-то момент наказания. Впрочем, для оперативной работы такая форма была очень удобной, особенно с напарником-псом, с которым, вопреки поговорке

о кошке с собакой, они не цапались.

Итак, жизнь наладилась, дядя Федя поворчал, конечно, что вечно у Игоря всё через задницу получается, зато тëте Лене котик понравился, и она с ним совершенно оскорбительно сюсюкалась.

Жизнь вроде наладилась, но через неделю Игорю стало чудовищно, невозможно, нездорово одиноко, и он не смог даже спать дома, ушёл наворачивать круги по улицам.
— Слышь, Димка, — сказал он, придя на работу. — Сил моих нет. У меня рефлекс какой-то. Ты не мог бы… ну…сегодня прийти?

От удивления Дима, обычно прекрасно себя контролирующий, встопорщил на макушке острые шерстяные уши.
— Спать не могу ни хрена, снотворное тоже мимо, — жалко и тоскливо признался Игорь.
— Гуманитарная миссия, — фыркнул Дима. — Приду.

Пëс был большой, меховой и удобный. Веса котëнка, улегшегося сверху, он и не замечал. Котëнку было очень уютно, и никакими вопросами он себя не занимал, помял лапками собачий бок и вытянулся, блаженно сопя.

Та часть крохотных мозгов, что сохраняла в себе память о человеке, решила, что подумает об этом после.

***

пре-#дубогром по идее @psynomen
с любовью.
фотка не знаю откуда, утащена с благодарностью автор/ке.