#нетайныйсанта и #громоволк для @psynomen
***
Ночь — самая длинная в году — давит. Здесь, в Питере, она тяжела, как нигде больше, особенно сейчас, когда вместо снега колотится в окна неприкаянный декабрьский дождь.
По полу чешуйчато, когтисто ползëт сквозняк.
***
Ночь — самая длинная в году — давит. Здесь, в Питере, она тяжела, как нигде больше, особенно сейчас, когда вместо снега колотится в окна неприкаянный декабрьский дождь.
По полу чешуйчато, когтисто ползëт сквозняк.
Свет отключили ещё два часа назад, и в плывущих огоньках свечей всё зыбче. Тоньше. Острее.
Игорь чувствует, что плывëт в чëрной-пречëрной воде, где нет дна, лишь тьма. Вверху, внизу и внутри.
Наручники смешные, игрушечные: мягкие манжеты и цепочка, которая от дыхания порвëтся,
Игорь чувствует, что плывëт в чëрной-пречëрной воде, где нет дна, лишь тьма. Вверху, внизу и внутри.
Наручники смешные, игрушечные: мягкие манжеты и цепочка, которая от дыхания порвëтся,
но смысл и в этом тоже.
В этом мире тысячи хрупких вещей, что держат лучше самой крепкой стали.
Олегу — без слов — он открывает горло, по-звериному, молча. Олег — без слов — даёт понять, что прикроет спину и никому не позволит подойти. Для Олега — без слов — всё.
В этом мире тысячи хрупких вещей, что держат лучше самой крепкой стали.
Олегу — без слов — он открывает горло, по-звериному, молча. Олег — без слов — даёт понять, что прикроет спину и никому не позволит подойти. Для Олега — без слов — всё.
Скользит по спине ладонь, пересчитывая позвонки, капает со свечи воск: горячо — вспышка под веками — и сразу только ровное тепло, слегка стянутая остывшей каплей кожа.
Наручники не затем, чтобы удержать Игоря, нет, для того, чтобы он сам себя держал.
Наручники не затем, чтобы удержать Игоря, нет, для того, чтобы он сам себя держал.
Тяжëлая горячая капля падает на бедро. Чуть больнее, чем.
Темнота качается, плывëт, стук собственного сердца всё громче.
Хоть бы ноги свести, ожидание — зябкое — заставляет нервничать.
— Сиди спокойно, — говорит Олег.
Воск капает на другое бедро.
— Дыши, — говорит Олег.
Темнота качается, плывëт, стук собственного сердца всё громче.
Хоть бы ноги свести, ожидание — зябкое — заставляет нервничать.
— Сиди спокойно, — говорит Олег.
Воск капает на другое бедро.
— Дыши, — говорит Олег.
Игорь ищет его колено щекой, чтобы успокоиться. Наручники игрушечные, раскинь руки — порвëшь.
— Умница, — говорит Олег.
Только бы свет не вернули прямо сейчас.
Темнота обволакивает, ласкает. Воск льëтся по самому нежному, обжигает и остывает; не так ли и сердце подставляешь?
— Умница, — говорит Олег.
Только бы свет не вернули прямо сейчас.
Темнота обволакивает, ласкает. Воск льëтся по самому нежному, обжигает и остывает; не так ли и сердце подставляешь?
То, что говорит Олег, сливается в монотонный шум, Игорь знает, что его хвалят, и этого достаточно. Наручники целы, темнота глубока, сердце стучит в ушах размеренно и спокойно. Игорь где-то нигде, в пространстве между верить и доверять, и последняя капля, упавшая на шею,
почти неощутима.
Свет включат потом, и придёт время отскребать с кожи воск, мазаться кремом, жаловаться, что отлежал спину, обниматься, быстро, бурно и голодно заниматься любовью. Не сейчас.
Это через полчаса, а пока что Игоря качает волна темноты, подсвеченной мигающими огнями.
Свет включат потом, и придёт время отскребать с кожи воск, мазаться кремом, жаловаться, что отлежал спину, обниматься, быстро, бурно и голодно заниматься любовью. Не сейчас.
Это через полчаса, а пока что Игоря качает волна темноты, подсвеченной мигающими огнями.
• • •
Missing some Tweet in this thread? You can try to
force a refresh
