— Игорь, — зовет тетя Лена, когда он пробегает мимо нее в прихожую.
Остановившись, Игорь оборачивается и хмуро смотрит на нее исподлобья, стараясь не пересекаться взглядами: кажется, стоит ему встретиться с уставшими, печальными глазами тети Лены, как он тут же
сгорит на месте — от стыда ли или же непонятной, беспрерывно гнетущей вины.
— Да? — тихо откликается он, приподнимая плечи и пряча руки в карманах.
— У тебя на курточке дыра сзади. Давай я зашью, — предлагает она полувопросительно, будто давая ему возможность сказать нет.
Однако Игорь все равно мнется, не зная, как отказать так, чтобы не показаться грубым — не-бла-го-дар-ным.
— Меня там… Игнат уже ждет, — пытается промямлить Игорь, прекрасно зная, что друг его вечно опаздывает, так что если он и придет на десять минут позже условленного времени,
то ничего страшного не случится (разве что Игнат немного надуется и выскажет пару ласковых за якобы долгое ожидание, ведь, как известно, время — деньги, и нельзя тратить его впустую).
— Не переживай, я быстренько: там по шву разошлось, так что даже заплатку делать не придется —
как новенькая будет. Неси-ка ее сюда, — чуть суетливо просит тетя Лена, мягко улыбаясь.
Недовольно вздохнув, Игорь коротко кивает и неохотно возвращается в гостиную, на ходу стягивает с плеч куртку и бросает ее на диван, плюхаясь возле него на пол, пока тетя Лена достает
из шкафа игольницу и моток выцветших красных ниток.
— Смотри, даже в цвет, — довольно говорит она, прислоняя нитки к курточке, и Игорь видит, что те действительно почти сливаются друг с другом.
Снова вздохнув (в этот раз более спокойно, но по-прежнему сердито и нетерпеливо), он
ставит локоть на колено и подпирает кулаком щеку, незаинтересованно глядя на то, как тетя Лена ловко заправляет нить в игольное ушко и, проворно обернув кончик вокруг пальца, затягивает крошечный узелок.
Тонкие пальцы с аккуратными, коротко стриженными ногтями обращаются с иглой
так же умело, как дядя Юра с пистолетами, и от этого сравнения у Игоря внутри все начинает дрожать и пульсировать то ли от опалившей грудь злости, то ли от боли, обжегшей сжавшиеся легкие — резкой, острой, мешающей дышать.
— Где ж ты так куртку порвал, — по-доброму сетует
тетя Лена, поправляя торчащую наружу подкладку и делая ещё один аккуратный стежок у самого воротничка.
Игорь едва заметно пожимает плечами, потому что застрявший горле комок и застывшие в глазах слёзы не дают ему вымолвить ни единого слова.
Да так.
Нигде.
«Не-ва-жно», — хочется сказать ему, но стыд и горе душат, а напряженный язык прилипает к небу.
По онемевшему лицу бьют звонкие пощечины мысли о том, что курточка эта — папин подарок, такой драгоценный и любимый, что Игорь чувствует себя виноватым и за то, что даже его сберечь
толком не смог — не ценил так, как должен был.
— Вот и все! — щелкая ножницами, восклицает тетя Лена и втыкает иголку обратно в небольшую подушечку.
Встряхнув куртку, тетя Лена расправляет ее и показывает Игорю, проводя ладонью по ровному шву с идеальными, похожими
друг на друга стежочками.
«Круто, теть Лен. Спасибо», — вертится у Игоря в мыслях, но вместо слов наружу выходит лишь протиснувшееся между плотно сжатых губ сипение и задушенный вдох, когда он все же приоткрывает рот.
— Игорь, — тетя Лена обращает на него растерянный взгляд и
откладывает куртку вместе с нитками и игольницей на спинку дивана.
«Спасибо, теть Лен. Мне уже нужно идти».
Изо рта вырывается бульканье. Игорь чувствует, как течет пот по напряженному, взмокшему лицу.
— Игореш, что с тобой? — ласково спрашивает тетя Лена, укладывая ладонь
на его плечо, которую он сбрасывает, вздрогнув и отступив на шаг в сторону.
«Ничего. Я побегу. Игнат ждет. Спасибо за куртку».
— Игорь…
— Спасибо, — надрывно выдавливает из себя он и дергается, чтобы резко развернуться и сбежать, однако тетя Лена оказывается быстрее: она
подается вперед и моментально ловит его за руку, даже не глядя, пока ее глаза остаются прикованы к кудрявой макушке, за которой прячется красное, опущенное до дрожащего, прижавшегося к груди подбородка лицо.
— Не спеши, — тихо просит тетя Лена, продолжая осторожно держать его
за обманчиво расслабившуюся ладонь, покорно лежащую в ее. — Посмотри на меня.
Игорь упрямо качает головой и недовольно сопит, шмыгая носом.
— Ну же, Игореш, — голос ее терпеливый и вкрадчивый, но Игорь все равно молча отказывается идти на контакт. — Скажи мне хоть
что-нибудь. Не бойся.
Порывисто вскинув голову, Игорь выдергивает руку из хватки и нервными, грубыми движениями зло стирает со щек влажные дорожки.
— Куртку, — хрипло требует Игорь, вытягивая перед собой ладонь.
Тетя Лена печально вздыхает и качает головой, отдавая лежащую
за ее спиной вещь.
— Спасибо, — все же решает добавить он, стыдливо кусая изнутри щеки.
— Пожалуйста, Игореш, — тетя Лена улыбается без намека на обиду, и Игорь спешит прижаться к прохладной ткани куртки, чтобы остудить и скрыть пылающее лицо.
— Я пойду? — больше спрашивает,
чем утверждает он.
— Иди конечно, — легко соглашается тетя Лена, устраивая сцепленные в замок ладони на коленях.
Игорь делает неуверенный шаг, отступая в сторону прихожей, и тут же останавливается не в силах сдвинуться с места. Оглянувшись, он потерянно смотрит на тетю Лену,
которая отвечает ему очередным заботливым взглядом и обеспокоенно приподнятыми бровями, а затем вновь обращает внимание на лежащую на сгибе локтя куртку, которая ощущается родной и одновременно с этим будто уже совсем не его: хоть тетя Лена и зашила все очень аккуратно, он все
равно видит плавный переход между старыми, заводскими стежками и новыми, сделанными ее рукой.
Эта куртка никогда уже не будет прежней. Не после того, как он столько раз ее рвал, пачкал и царапал.
Такая простая и давно известная ему мысль бьет тяжелой дубинкой по затылку
до кружащих над головой звездочек.
Ничто уже не будет прежним. Никто не будет: ни дядя Федя, ни тетя Лена, ни он сам. И виноват в этом лишь один человек — Игорь.
Смешавшиеся в густой, липкий кисель чувства окатывают его, как ведро ледяной воды, оставляя стоять посреди гостиной
с полным ощущением того, насколько же он все-таки жалкий и глупый ребенок, все это время нелепо пытающийся строить из себя взрослого.
Никакой он не взрослый, а самый обычный вздорный мальчишка — не-бла-го-дар-ный, — не ценивший то, что у него было.
Лена внимательно смотрит
на Игоря и тоже видит ребенка, но ни капли не глупого и не жалкого, а придавленного горем и могильной плитой отца.
До этого вечно раздраженный и напряженный, как взведенный курок, теперь Игорь выглядит как тряпичная кукла: такой же вялый, безучастный и с приклеенной гримасой
печали и скорби к в миг побледневшему, фарфоровому лицу с впавшими, совсем не идущими в сравнение с округлыми детскими щеками.
Лена молчит, боясь сделать неосторожное движение и спугнуть Игоря, застывшего так же, как выскочивший на дорогу, прямо под колеса несущегося по трассе
грузовика, олененок. И все же она не в силах себя остановить, когда Игорь давится очередным задушенным всхлипом, пытаясь унять слезы.
Поднявшись, Лена в два летящих шага, сделанных чуть ли не на цыпочках, приближается к нему и мягким рывком притягивает к себе, укладывая ладонь
на макушку и нежно распутывая спутавшиеся вихры.
— Поплачь, Игореш. Поплачь. Легче станет.
От ее слов Игорь едва не сходит с ума, ведь после них только-только подсохшие глаза снова становятся влажными, а утихший плач рвется из груди.
— Ну заче-ем? — скулит Игорь, смаргивая
идущие уже даже не градом, а целым водопадом слезы.
— Вот так, мой хороший, — лелеюще воркует она, утягивая его обратно на диван. — Пойдем, мой славный. Пойдем. Не нужно стоять.
Игорь протестующе мычит, закрывая одной рукой трясущийся рот, чтобы заглушить рыдания, а второй
цепляется за Лену, повиснув на ней, как детеныш на матери. Она же не останавливается, продолжая тащить его чуть ли не на себе, несмотря на тяжесть. Упав вместе с Игорем на диван, Лена прижимается губами к его взмокшему виску и, покачиваясь, шепчет на ухо:
— Все у нас будет нормально, Игореш. Все хорошо.
— Не-е х-хорошо, — заикаясь, протестует Игорь. — Эт-то ведь из-за м-м-меня. Из-за м-меня пап-па… И вы-ы… и вы то-оже!
— Ну что ты, что ты, маленький? — баюкает его Лена. — Разве ты виноват в чем-то?
— В-вин-нова-ат! — выкрикивает Игорь и срывается в протяжный вой, вскарабкиваясь к Лене на колени и размазывая сопли по ее платью.
На шум с кухни прибегает Федя и, запыхавшись, испуганно смотрит на Лену, изо всех сил сжимающую в объятиях хнычущего и беспрерывно хлюпающего
заложенным носом Игорька.
— Вы чего тут? — встревоженно спрашивает он, не получая в ответ ни слова — только задумчивый взгляд жены и сиплый скулеж, вырывающийся из глотки ребенка. — Лена… — в конце концов на грани паники выдыхает Федя и подбегает к дивану так быстро, что
стоящий у стенки сервант мелькает мимо размытым коричневым пятном.
Опустившись на пол, Федя осторожно кладет трясущуюся ладонь на маленькое дрожащее плечико и тихонько поглаживает, пытаясь заглянуть Игорю в лицо, которое тот надежно спрятал на Лениной груди.
— Игорь, — зовет Федя. — Игорек, ну-ка посмотри на меня. Посмотри, родной, — пытается ласково уговорить ребенка он, однако тот лишь сильнее жмется к Лене и заходится в новом приступе плача, срывая голос.
— Болит? Болит что-то? — озабоченно спрашивает Федя, цепляясь за каждый издаваемый Игорьком звук, а затем смотрит на крепко сцепившую губы Ленку, которая, положив ладонь между покачивающихся в такт всхлипам лопаток, смотрит вверх и еле сдерживает слезы.
Вздохнув, Федя чешет
затылок и просяще обращается к жене:
— Лен, ну ты-то хоть скажи, что случилось, а?
Лена качает головой, опуская подбородок — Федя видит, как огромные капли, вытекающие из ее глаз, скатываются по крыльям носа и падают с кончика вниз, теряясь в непослушных кудрях Игоря.
— Я сейчас скорую вызову, честное слово! — бессильно восклицает не понимающий, что вообще происходит, Федя.
— Н-не на-адо ско-скорую, — икая, тянет Игорь, и зажимает уши, в которых до сих пор стоит вой сирен, и жмурится до цветных искр, лишь бы не видеть страшные красные мигалки
и слепящие фары, разрезающие темноту желтым светом хищных глаз.
— Чшш, никакой скорой, мой хороший. Не волнуйся, — утешает Лена его, снова начиная покачиваться, и в такт похлопываниям по напряженной спинке мычит тихую, успокаивающую мелодию. — Ни в чем ты не виноват. Не надо
так о себе думать.
— Винов-ват, — возражает Игорь, гнусавя, и вместо того, чтобы разрыдаться, расстроенно вздыхает и горько поджимает надутые губы.
Шестеренки в голове Феди потихоньку крутятся, вставая на свои места и выстраивая причинно-следственные связи. Кажется, что-то
наконец-то осознав, он резко вдыхает и жалобно смотрит на Лену, не желая верить собственным догадкам.
— Он, что ли… — начинает Федя, но так и не находит слов, чтобы закончить, да и в его речь так вовремя решает вмешаться Лена:
— Сядь рядом, Федь. Просто сядь рядом, — сдавленно
произносит она, утирая слезы ребром ладони.
Резко подавшись вперед, Федя сгребает и ее, и Игорька в крепкие объятия до тех пор, пока зареванный ребенок, посмеиваясь, не начинает плакать снова.
— Н-ну, дядь Федь! За-зачем?
Слезы Игоря больше не пугают ни его, ни Ленку, которая
оставляет на щеке Феди благодарный поцелуй, а после прислоняется к ней лбом, прикрывая глаза.
Зажатый между Федей и Леной Игорь продолжает глухо хихикать, периодически срываясь на всхлипы и короткие безутешные рыдания, наполненные бессвязным самобичеванием, которое Федя строго
одергивает:
— Ты это брось, — говорит он вслух, а «если кто и виноват, да-к это я» уже додумывает, боясь озвучить.
Наплакавшись, Игорь засыпает, и, пока Лена устраивает его на диване, подкладывая под голову подушку и накрывая пледом, Федя удаляется обратно на кухню, чтобы
накапать несколько капель успокоительного в стакан воды и выпить все одним глотком, поморщившись от противного привкуса.
Разрывающий тишину квартиры звонок, слишком долгий и нетерпеливый, застает их врасплох: гостей они не ждали.
Первым с места срывается Федя, но его обгоняет
Лена, спешащая как можно быстрее прекратить шум, мешающий ребенку спать.
Дверь она открывает, даже не взглянув в глазок, и оттого немного теряется, когда видит перед собой Игната, через мгновение вспоминая о том, что Игоря все это время на улице ждал друг.
— Здрасьти, — кивает Игнат, натягивая на лицо уверенную приветливую улыбку. — А Игорёня дома?
— Здравствуй, — кивает в ответ Лена, отступая вглубь квартиры, чтобы не заставлять друга Игоря топтаться за порогом. — Дома. Только он сейчас не сможет пойти с тобой, — мягко сообщает
ему она.
— Это еще почему? — недовольно спрашивает Игнат, но быстро остывает, и возмущение в его глазах сменяется беспокойством. — Совсем ему погано, шо ли? — с участием интересуется мальчонка, с любопытством пытаясь заглянуть Лене за плечо, за которым виднеется проход
в гостиную и маячащий в нем Федя, кружащий возле дивана и трясущийся над Игорьком, как настоящая несушка над яйцами.
Замолчав, Лена пытается подобрать слова, но Игнат начинает говорить раньше, чем ей это удается:
— Вы это, скажите ему тогда, шо я завтра за ним забегу. Ну, шоб
готов был, — помявшись, Игнат сует руки в широкие карманы ветровки и достает оттуда пять сникерсов, впихивая их Лене. — И вот это еще передайте. А то за мной должок водится.
— Конечно. Конечно передам, — уверяет его Лена.
— Ну, я тогда пошел. До свидания, — махнув рукой
на прощание, мальчишка уходит, а Лена не закрывает дверь до тех пор, пока скачущие по ступенькам шаги не стихают и не хлопает дверь парадной.
Щелкнув замком и звякнув цепочкой, Лена подходит к зашторивающему окна Феде и показывает наполненные шоколадными батончиками ладони.
— А это еще что за доставка на дом? — посмеивается в усы Федя.
— Друг к Игорю приходил и принес вот. Сказал, за ним должок, — пожимает плечами Лена с улыбкой и кладет сникерсы рядом с Игорем.
— Друг? Который Игнат, что ли? — зачем-то уточняет Федя, прекрасно зная, что Игорь ни с кем другим в последнее время не водился.
Экзамен будет через час. Мне наколдовали место, где я все же смогу его сдать. Пожелайте удачи, что ли 🥺✨
Изи тест за пятнадцать минут на 79/100
Осталось только дождаться проверки прокторинга (а тут уже могут быть проблемки, потому что я как-то криво показала комнату, но скрестим пальцы 🤞)
Сейчас бы ещё так же легко зачёт по вышмату через полтора часа написать
Прокопенко, крошка Игорь, папа Костя и немножечко новогодней грусти.
///
Теплую тишину парадной нагло прерывает скрип открывшейся двери: внутрь тут же просачивается игривый, щиплющий щеки ветер, а следом за ним врывается Игорь и с громким нетерпеливым топотом стремительно
взлетает вверх по лестнице. Тем временем Лена никуда не торопится, ставит переполненные продуктами пакеты на пол, отряхивает снег с капюшона, снимает варежки, укладывая их поверх лотка с яйцами, приспускает отсыревший от горячего дыхания шарф и, цокнув несколько раз каблучками,
сбивает с ботиночек налипшую грязь, а затем вновь подхватывает пакеты и вразвалочку движется на нужный этаж, шаркая подошвой о ступеньки. Через пару пролетов к ней присоединяется спустившийся обратно Игорь, который начинает крутиться возле нее волчком и, цепляясь раскрасневшимися
Домой Игорь влетает весь взвинченный и на нервах. Хлопает дверью — стоящий на краю полки флакончик с туалетной водой испуганно подпрыгивает и падает на пол, укатываясь в угол. Матерясь, снимает кроссовки и распинывает их в разные концы прихожей. Любимая кожанка летит
в сторону, приземляясь на тумбу со звонким стуком ударившегося о дерево бегунка так, что её рукав замирает в жалком сантиметре от слегка запылившегося с последней уборки пола.
Кепку он комкает в кулаке и, пройдя вглубь квартиры, отбрасывает на диван рядом с Олегом, который лишь
на мгновение переводит заинтересованный взгляд с планшета на промчавшуюся мимо него напряженную спину, а затем возвращает практически всё своё внимание обратно открытому на экране отчету. Однако краем глаза всё равно косится на пышущего гневом Игоря, прислушиваясь к резкому,
Сегодня у меня очередной вопрос к контент-мейкерам: у вас тоже порой возникает ощущение того, что вы пишите/рисуете/etc об одном и том же, что ваши тексты/арты/etc похожи один на другой, что никому не интересно будет в сотый раз читать/смотреть что-то такое?
Иногда смотрю на свои тексты и думаю о том, почему персонажи СНОВА страдают/грустят/проходят через какие-то трудности, почему я не пишу о чем-нибудь ещё. А потом вспоминаю, что мои основные жанры ангст и hurt/comfort.
Я с тем же успехом могла бы писать один сплошной флафф, или детективы, или ещё что-нибудь и задаваться +- теми же вопросами.
Но я пишу то, что МНЕ нравится, то, что МНЕ хочется писать. И если я хочу, чтобы кто-то в сотый раз прошел через какое-то дерьмо и в конце был счастлив,
— Нет, — Олег выглядит уставшим, но его голос всё равно остаётся уверенным.
— Да ты послушай.
— Нет, — повторяет он, не повышая тон, но делая его более жёстким, словно закручивающим и так плотно сидящие
гайки, не оставляющим места никаким компромиссам.
— Ты даже договорить не даёшь, — Игорь ворчливо возмущается и недовольно поджимает губы.
— Мне и не нужно этого делать, потому что мой ответ — нет. И точка. Это слишком опасно, — предпоследнее слово слегка срывается,
подскакивая вверх, однако Олег быстро берет себя в руки, возвращая себе непоколебимый вид: по его мнению, этот спор он уже выиграл, но это не значит, что Игорь собирается сдаться.
— Да не опасно! — Игорь безуспешно пытается заглянуть отвернувшемуся Олегу в глаза (кажется, тот
Игорь всё так же с улыбкой садится к нему в машину после работы, покупает специально для него дорогое пиво, не жалея зарплаты, ерошит волосы так же,
как бродячему псу у ларька с шавермой, прежде чем уйти в душ, и смеётся, смеётся, смеётся, словно компенсируя своё мрачное и вечно нахмуренное лицо в течение дня.
Будто бы делает вид, что ничего не случилось.
Будто бы с Олегом действительно всё в порядке.
Но Олег чувствует — знает, — что это не так.
И он продолжает ждать.
Он ждёт, когда его снова и снова накрывает паника от запаха разгоряченного солнцем песка и пыли.
Он ждёт, когда у него не получается зайти в метро, потому что там шумно, там люди, слишком много людей —