Thread by @nebezkota

#дубогром для @warmtaya
***
Много лет, столько, что точная цифра ускользала из памяти, они прятались
не отсвечивали
не подставлялись.

Это не помогало, но привычка была сильнее.
Никаких ключей.
Ничего личного по телефону (его слушают, помнишь?)
Ни слова в переписке (её читают).

Никогда ничего, отовсюду смотрят, везде найдут; можно ли быть уверенным, что маскароны не следят со стен, если в этом городе оживают реки?

Друзья, да, вот такая крепкая дружба, завидуйте, огонь, вода и медные трубы, игра, психушка и белая стрела.

И они, конечно, друзья.

Милый друг, — иронически цитировал Игорь, листая Мопассана.
Нежный друг, — подпевал Вертинскому.

Никаких нежностей здесь, где у стен уши, у маскарон глаза, у соцсетей длинные пальцы, и любить друг друга —
опасно
преступно
аморально.

(Игорь никогда не понимал, чем плоха любовь).

Дима без машины, шагает по тротуару, переступая трещины на асфальте, помахивает прозрачным пакетом — шавуха, пища богов. Из окна хорошо видно, как он идёт, как резко оборачивается на хлопок глушителя соседских жигулей, и сперва отскакивает в сторону, потом бросает руку к кобуре.

Было бы так же, если бы они не?..
Влип бы в то же самое?
Игорь знает его так же хорошо, как себя.

Влип бы.

За то и был любим.

Зеркало, не кривое, а прямое — чище, светлее, добрее.

Дима умел прощать ножевые раны и извлекать уроки из клинической смерти.

Дима умел любить Игоря.

Мухтар глухо гавкает и царапает дверь, уже слыша лëгкие шаги на лестнице, и Игорь оставляет свой пост, чтобы открыть дверь.

Щелчок замка, поворот ключа.
Всё.

Они падают друг в друга, как море и дождь, не разберëшь, где какая вода, и жадно, бестолково целуются, торопясь.

Юной страсти положено бы простыть, но — эти годы — всегда — жажда не проходит.
Может, из-за редкости встреч.
Сидение в одном кабинете с капитаном Дубиным совсем не равно поцелуям в коридоре с Димой.

Мухтар почти успешно утаскивает пакет с шавермой, но они успевают спасти ужин.

— Устал, — легко говорит Дима, укусив краешек лаваша. — Думал домой. С меня сейчас толку как с дакимакуры, не больше.
— Даки-чего?
— Такая подушка. Анимешный герой в полный рост. Чтобы спать в обнимку. Тебе Айса не рассказывала?
— Айса чего только не рассказывала, — ворчит Игорь.

— Например, вот знаю теперь слово кринж. А про подушку нет, но погоди, если с ней можно спать в обнимку, она очень полезная!
— И ты устал.
— Голова, — невнятно жалуется Игорь. — Старый я. И били по ней часто.
— Ты тоже, значит, дакимакура. Будем обниматься тогда.

В забытом и незабытом прошлом Диме было двадцать два, Игорю — тридцать, и они, кажется, могли трахаться в любом состоянии.
Спустя много лет, спустя многотонный поезд беды и горя, им стало ясно, что иногда это и не нужно.

Иногда. Если замотаешься совсем.

Они с шумом падают на кровать, друг к другу — вплотную, ближе всего на свете, и самым привычным в мире движением Дима кладёт голову на плечо. Утыкается в ямочку на шее, будто нарочно придуманную под его острый нос. Так же привычно Игорь берёт его за локоть.

Часы тикают; смешно. Батарейка села, стрелки не движутся, но остаток заряда порождает это бесполезное тиканье.

Игорь думает, что сам как эти часы.

— Знаешь?
— Знаю.

Прелесть тысячу раз сказанных слов — в тысячу первый они не нужны.

Есть время до утра. Своё, тайное, тëмное, чтобы в обнимку спать.
Нечастое: обращать на себя внимание опасно.
Сладкое: каждый раз как в первый.

Много лет они прячутся
не отсвечивают
не попадаются

любят.

Часы отсчитывают несуществующее время.