Thread by @fri_alien

[#гтд #мгтд #смиргром #смиргромы]

юра улетает на полах-крыльях своего пальто из отдела рано: только закачивает писать и проверять на мелкие ошибки отчет, только относит его хмуровой — и вот уже пусто, а не юра за столом в кабинете. часы лениво показывают пять часов.

костя понимает, что обижаться не на что, что юра птица вольная и птица занятая, что у юры недельный-выходной передышка после прошлого задания и перед чем угодно, что на него могут повесить следующим, но костя все равно чувствует и давит-давит-давит, как сорняк,

детское разочарование и обиду. как сорняк, те лезут сильнее.

юры не было почти месяц, и костя соскучился. сначала просто тосковал-слонялся, потом влился в колею почти обычной жизни “до”, а потом увидел юру и понял, как невыносимо все это время без него было:

сигареты слишком горькие, яичница пригорает, чай, сколько сахара не клади, не сладкий. все гадостное, мерзкое, склизкое, скользкое, серое, мокрое — питерское, конечно, но питерское по меркам раскольникова, стоящего на благовещенском мосту и ничего вокруг себя не видящего.

когда юра есть здесь, рядом, почти под боком, не считая полутора метров от стола до стола, ни о каких благовещенских мостах, яичницах и чае думать не хочется. хочется юру во всех простых, сложных, сложно-простых, просто-сложных значениях этих слов.

поэтому, когда юра коротко чмокает его в небритую, колючую щеку — а потом, ну ладно, так и быть, под напором костиной руки, тянущей на себя, в скулу, в глаз, в бровь, в переносицу, в шрам, в челюсть, в уголок губ — и сразу убегает на ковер к хмуровой,

у кости что-то свербит внутри. и, ну, не совсем внутри, но под одеждой тоже. он тут думал, что он сейчас вернувшегося юру зажмет у стены или стелажа в архиве, облапает, обтискает, искусает, исцелует — возможно, с бонусом в виде легкого петтинга, — потом вернется к работе,

поработает и пойдет с этим же самым юрой домой в ночь.

а тут вот как.

ни здравствуйте, ни до свидания, я побежал, увидимся, когда именно — не скажу, вот тебе, костенька, хуй на ладошку, делай, как знаешь.

как знаешь, по-громовски, это засеть до последнего над делом.

дело, правда, коротенькое, поэтому где-то в половину седьмого костя понимает, что делать ему больше сегодня нечего. документацию всю сдаст в архив завтра. архивариус на больничном.

дорога домой раздражает. все неоново-зеленое — от свежей краски и свежей листвы, — майское,

почти летнее. тепло вроде такое небрежное, а уже по-городскому липнет к телу: выхлопами, выбросами, узко посаженными домами, наплывающими туристами, какой-то вечной питерской тоской, превращающей солнце в полуденный ужас заблудившегося странника. костя идет,

подгоняемый в спину не по сезону льдистым ветром с залива.

на этаж под крышей гром поднимается так же неохотно. еще рано, солнце светит. игорь, скорее всего, носится по дворам, площадкам, гаражам, торговым центрам — где только не — со своим сладкоежным другом

и возвращаться до самого последнего момента: сигнала голода там, или буквальной физической усталости, или банального наступления темноты — знает же, что отец будет ругаться — не собирается. юра тоже умчался раннее описанным образом. шаги падают на ступеньки раскатами грома,

и чем выше костя поднимается — к небу, крыше, квартире, — тем смурнее становится, словно его настроение прямо пропорционально атмосферному давлению во время циклона. циклона, который нагло уносит от него все, что сделало бы этот самый циклон более сносным для переживания.

с дверью тоже приходится повозится. связка ключей сначала цепляется за изнанку кармана, затем путается с молнией на куртке — юра подарил кожанку в апреле прежде, чем снова залечь на фигуральное дно, бросил ее косте на спину, пока тот заполнял макулатуру,

хлопнул по плечам и крикнул на ухо то ли “не все же вельвет занашивать, вспотеешь”, то ли “теперь вы с федей точно напарники”, — потом ключ от верхнего замка соскальзывает с пальца и тянет за собой вниз всю связку.

в конце концов, просто попасть ключом в замочную скважину оказывается какой-то непомерной задачей.

петли поют ржаво и мимо нот, когда костя тянет на себя дверь, собираясь проскользнуть в притихшую квартиру. тишина, ровно как костино пасмурное ожидание,

разбивается со звонам удара металла о плитку.

— игорь, аккуратнее! нам ложка еще понадобится!

— там был таракан!

— назови мне хоть одно место в этом городе, где их нет.

костя замирает. не смурной тучей, а растерянным и размытым,

резко вынырнувшим из циклона прямо в антициклон.

из-за угла вырисовывается игоревская голова.

— папа! а дядь юра не сказал, что ты сегодня рано.

— а дядь юра не спрашивал, — бурчит больше для проформы, скидывая куртку и обувь.

подходит к сыну, чтобы потрепать его по волосам, но игорь уворачивается из-под тяжелой ладони и убегает обратно в пространство кухни с криком: “ну пап! ты руки не мыл, а лезешь к чистым волосам”.

костя хмыкает.

ладно. руки так руки. потом разберется.

— а ты с каких пор стал так волноваться о волосах, горь? — спрашивает костя, приваливаясь к водопроводной колоне, как ее ласково обзывает юра, когда нормально течет вода из душа. складывает руки на груди. на футболке остаются мокрые следы от не до конца вытертых ладоней.

игорь смотрит на него так, будто папа с луны свалился, пробил кратер на дворцовой площади, сбил мусоровоз, памятник и только потом пришел домой.

— ты же заставил меня ее с утра помыть.

— а, — с явной интонацией “я такое делал?” тянет костя, — точно.

юра тихо смеется, не оборачиваясь. костя смотрит на него и довольно подмечает, что носки он снял, волосы убрал в хиленькую гульку, рукава рубашки закатал и поверх надел фартук, о существовании которого костя забыл так же, как о событиях этого утра.

— а ты-то что делаешь? что за, — гром цепляет взгляд сборище мисок и тарелок на кухонном столе, — шум, а драки нет?

судя по пятну на полу, драка — или ее подобие — была. падающие на пол ложки указывают на шум.

— а мы готовим, — просто отвечает юра,

плавно перемещаясь из одной стороны в другую, опуская, поднимая и снова опуская руки, словно не готовкой занят, а оркестром дирижирует.

— чего так?

— просто захотелось сделать что-то вкусное вместе.

— а есть повод?

— маскарпоне был в магизине по акции.

костя старается улыбаться не слишком по-идиотски.

он притирается к юре со спины, обхватывает руками талию и носом упирается в место, где плечо переходит в шею. игорь, сидящий на обеденном столе и машущий ногами, смешливо косится на отца

//to be continued

и заводит тихонько “жених и невеста, тили-тили-тесто”. костя смотрит на сына недовольным взглядом и неодобрительно качает головой, но вслух ничего не говорит, не поправляет. что тут поправлять-то?

— игорь, — подает голос юра, — помешать хочешь?

— хочу!

— тогда бери миску и лопаточку. нет, не венчик, именно лопаточку. да, молодец. я сейчас буду постепенно вкладывать белки, а ты будешь аккуратно их вмешивать в крем, хорошо? только аккуратно. сила здесь не нужна.

— хорошо, дядь юр. я понял.

игорь правда старается аккуратно:

не быстро, не сильно, но избавляясь от всех комочков. мешает этой серо-голубой лопаточкой с силиконовой насадкой, у которой ручка вся быстро покрывается кремом.

костя, не разжимающий хватки вокруг юры и переваливащийся с ним вместе с ноги на ногу при каждом телодвижении,

хмурится.

— это откуда?

— что именно?

— лопатка.

хотя миксер этот я тоже не помню. и коврик. и посудину эту, где вы сейчас крем мешаете.

— да я где-то полтора месяца назад купил, а что?

— ничего. пойду руки помою, — отлипает от спины.

— ты разве не мыл, как пришел?

— забыл.

— ладно.

руки костя вообще-то мыл, но все равно заглядывает в ванную. так, мысль проверить.

считается же, что перемещение субъекта а на жилую площадь субъекта б обозначается появлением на раннее упомянутой жилплощади лишней зубной щетки.

в стакане на зеркале только костина желтая и игоревская с супергероями. зато кухня ломится от новой посуды. костя знает: для юры щетка не символ чего-то особенного. он такие может покупать пачками за месяц, потому что то на одной конспиративной квартире понадобится, то на другой.

необязательно даже ими пользоваться — просто создать атмосферу жилого пространства. вот готовить юра любит и любит делать качественными приборами в качественной посуде. юра может провести за выбором между ковшиком б и ковшиком ц столько же,

сколько за выбором между галстуком с рисунком или в полоску.

за грудиной у кости от мысли, что его кухню с ее маленькой вместимостью скоро разорвет, теплеет. он возвращается к по-прежнему мешающему игорю и моющему посуду юре, бросает первому “игорь, отвернись” —

получает от первого “ой, фу”, но, судя по макушке, тот отворачивается, — обхватывает второго за плечи, разворачивает к себе под растерянное “ты чего? вода же течет” и целует в растерянный, больше переживающий о счетах за воду рот.

рот, вроде как, не против.

юра, обхватывающий в ответ мокрыми, мыльными руками лицо кости, вроде как, тоже.

в стороне снова раздается мальчишеское “ой, фу”.

косте как-то пофиг. костя чувствует сейчас так много, что ему пофиг на многое.

ему просто надо это выразить чем-то большим простого “спасибо” или “я люблю тебя”, иначе его разорвет, иначе все гормоны, генерируемые его мозгом, отложатся в его организме, начнут гнить и вызовут отравление, которое он будет носить с собой тяжелым сожалением,

пока не околеет под забором от очередной шальной пули.

когда они разрывают поцелуй, он чмокает юру напоследок в нос.

— все, не отвлекаю.

— не отвлекаешь? — издевательски тянет тот. — это что было такое?

— просто, — неопределенно ведет руками, — чувства.

— ты наконец научился с ними работать?

— ой, заткнись.

— я-то заткнусь, а ты-

— пап. дядь юр. можно мне наконец повернуться?

— можно, — отвечают в один голос.

игорь поворачивается театрально-медленно, будто в любой момент его — родители? родительские фигуры?

взрослые, пытающиеся за ним приглядывать и растить его? — кто-то могут снова наброситься друг друга, продемонстрировав такой взрыв мерзости, что “ой, фу” окажется недостаточно и придется бежать из дома.

— вы закончили? — спрашивает он так серьезно,

будто его отвлекли от серьезного дела: человечество там спасал, мировой турнир по шахматам выигрывал, организовывал группу фантастических супергероев.

— закончили что? — не менее серьезно уточняет костя, скрещивая руки на груди.

на щеках лопаются пузырьки пены от моющего средства.

юра на громов только глаза закатывает да метафорически машет рукой — сами разбирайтесь, — отворачиваясь обратно к раковине. вода течет все-таки, и посуду лучше мыть сразу.

— целоваться. вы закончили целоваться?

я хочу еще помешать крем.

— юр, можно ему мешать крем?

— нет, — игорь выглядит так, будто на его глазах утопили котенка. — сейчас будешь помогать заполнять форму. я пропитываю печенья и уклдываю ряд, ты кладешь крем. договорились?

— договорились, дядь юр!

костя решает, что самое время пойти посмотреть телевизор. просто потупить в него после долго рабочего дня. с завтрака даже чай должен был остаться. холодный, конечно, но ничего страшного.

он уже почти падает на диван, когда юра окликает его:

— ты куда?

у него с пальцев капает кофе.

— ну, я вам больше не нужен же.

— в смысле? ты идешь за печеньем. нам явно не хватит.

— но я уже разделся! ты не мог раньше сказать?

— раньше я не знал! вышло больше крема, чем я ожидал.

— юра!

— костя!

— игорь.

оба смотрят на вклинившегося в разговор ребенка с непониманием, пока тот продолжает распределять лопаточкой крем по выложенному слою печенья. костя хмурится только сильнее, когда из юры рвется приступ смеха, складывающий его попал и заставляющий похлопать игоря по плечу.

— боже, — говорит он сквозь смех и выступившие слезы. — приятно знать, что хоть кто-то в этом доме приобщается к прекрасному.

— дядь юр, вы чего? этому мему сколько лет.

игорь с юрой на костиных глазах меняются выражениями лиц: теперь юра выглядит так,

будто на его глазах топили котят.

— подожди, ты никогда не смотрел самого “шрека”?

вот так и теряется вера в грядущее поколение.

— нет, — игорь отвечает растерянно, еще не понимаю точно, к чему это приведет, какой реакции от него ждут, и какую реакцию его ответ вызовет.

юра смотрит на костю абсолютно ошалевшими — если думать мягко в присутсвии ребенка — от жизни глазами, словно костя в какой-то мере виноват в том, что его сын не смотрел “шрека”.

костя его тоже не смотрел и даже не слышал о нем. что дальше?

будто жизнь от этого неполноценнее стала.

— костя, ты прямо сейчас поднимаешься с дивана, идешь в магазин, в чем хочешь, хоть прямо так, покупаешь печенье, возвращаешься, и мы все смотрим “шрека”.

— у нас его нет на диске, — первое, с чем находится костя.

юра театрально всплескивает руками, играя раздражение.

— костя, какой диск? все есть на кинопоиске.

— я так понимаю, я не могу сказать “нет”?

— не можешь.

костя вздыхает. не так театрально-профессионально, как это сделал бы юра,

//to be continued

но тоже излишне напускно в сложившейся ситуации. на улице почти июнь, солнце на белом небе, температура порядка двадцати — можно и в тех же домашних трениках и майке выйти, только куртку набросить. незачем переодеваться.

юре об этом знать необязательно.

— ты меня не ценишь, — но уже честно обувается.

— я? быть такого не может, — юра выходит к нему в коридор и, облокотившись о стену, наблюдает. — я пришлю тебе фотографию, какое печенье нужно. интернет не выключай.

— ладно, — и, когда юра не прекращает смотреть и не уходит,

добавляет: — еще что?

— ты выгляшь, как клоун.

звучит, как повод оскорбиться.

— господи, нормальные треники. а майку под курткой не видно.

— я про носки с сандалиями, — обреченно роняет юра.

— а вдруг это модно, ты просто об этом не знаешь?

— где, например?

— в гдр, — и ухмыляется.

юра одними губами шепчет что-то вроде: “точно клоун”, — и высовывается из-за угла.

— игорь.

— что, дядь юр?

— в прихожую пока не выходи.

— вы опять?

— да.

костя почти хочет спросить:“мы опять — что?” — но юра целует его быстрее.

а.

да.

это.

мы опять это.

целовать юру классно, как бы глупо это ни звучало. классно притянуть его к себе за талию, классно обнять вокруг поясницы, классно кусаться в поцелуй, классно чувствовать, как юра перебирает его волосы на затылке, классно делать все это медленно, отдаваясь моменту,

с пониманием, что никто сейчас не зайдет, их не застукает, не поднимет шум (игорь пофукает, конечно, и иные непритязательные звуки поиздает, но сам же уйдет), не донесет начальству.

костя чувствует, как юра улыбается, как кусает его нижнюю губу, оттягивает и отстраняется.

с припухшими красными губами, яркими в затемненной прихожей голубыми глазами, в домашней одежде и накинутом поверх фартуке.

от юры пахнет летом, кухней, семьей.

от юры пахнет домом.

— ты чего сегодня ведешь себя хуже игоря? — спрашивает он, но мягко: правда интересно,

осуждать не собирается.

а может, вопрос риторический, и он даже не ждет на него ответ. но косте что риторический вопрос, что обычный — только бы юра постоял с ним так еще.

— нельзя? — костя тычется губами и носом ему в шею, где юре щекотно.

— можно, но ты правда ведешь себя,

как ребенок.

— тебя не было долго, — просто объясняет.

— не так уж долго. бывали и более затяжные задания.

— бывали. но тебя не было, я хотел провести с тобой время, а ты улепетываешь с работы, будто так и надо.

— я игорю обещал, что мы с ним тирамису приготовим.

— мне ты тоже многое обещал.

— коть, не смешно. он ребенок. буквально настоящий ребенок, которому нужно внимание и забота для нормального развития психики и модели социального поведения.

— я знаю. извини, хуйню сморозил.

— бывает.

— я просто не думал увидеть тебя сегодня дома. а пришел, ты тут, вы с игорем готовите, и хорошо стало. мне нравится, когда ты дома.

— мне нравится быть дома. с вами обоими, так что давай ты сходишь в магазин, а потом мы посмотрим мультфильм.

— схожу, — но юру только сильнее к себе прижимает. еще немножко. — цветы хочешь?

— букет, что ли?

— мгм.

— нет. давай лучше завтра съездим в оби и посмотрим цветы в горшках. игорю еще нужно рабочий стул посмотреть: этот разваливается.

— я на работу думал.

— передумаешь. я выходной, ты завтра официально тоже. ты же хотел со мной время провести? ну вот, сделаем такой семейный quality time. если игорь не захочет с нами ехать, то будем считать, что у нас свидание.

— звучит слащаво. что-нибудь, кроме печенья, надо?

— вино хочешь к ужину?

— не очень.

— тогда ничего.

— договорились, — чувствует, как юра выкручивается из объятий. — постой. поцелуй меня еще раз.

— дебил, — но целует.

обхватывает ладонями лицо, заставляет наклониться — “ленивый кот”, довольно думает костя, уже представляя

как будет хрустеть шея, — скользит языком по кромке зубов, и, только чувствует, как гром расслабляется — что он делает редко и убедившись, что действительно ничего никому не грозит, — скользит языком вглубь его рта, и… все.

костя смотрит на довольного, кошачье-хитрющего юру

широко раскрытыми глазами и с приоткрытым ртом. к губам прилипло беззвучное “какого черта?”

— печенье, костя. сначала печенье, — смеется юра, хлопая его ладонями по груди, мол, все иди.

когда по дороге из магазина заряжает дождь,

а у кости из непромокаемого только пакет-майка с пачкой печенья савоярди, бутылкой белого сухого — если юра спрашивает, с большой вероятностью, юра хочет — и упаковкой мармеладных мишек, ему почти не холодно: дождь — уже — летний, курткая теплая, дома — его — ждут.

//the end.