Thread by @tenka0o4

Олег и Серёжа разбирают фотографии из музея — толстая стопка за десять лет, запылившаяся в архивах, была макулатура, будут теперь семейные фотоальбомы. Игоря привлекают; Игорю немного смешно, но в основном щемяще-приятно — обычно детские фото показывают родители, когда ты

приходишь знакомиться на определенном этапе отношений, а у них родителей нет, они за себя и за них, но тоже, значит, хотят поделиться.

Большая часть фотографий — ни о чем, там другие дети или скучные групповые снимки на фоне классной доски или здания приюта. Серёжа с Олегом

выхватывают из рук друг у друга отдельные карточки, комментируют наперебой:

— Ой, это в то лето вшей травили... я никогда больше так коротко не стригся...

— Это я еще в домашнем, мама футболку достала в каком-то секонде, американская, там даже бирка была — был самым модным

перцем на районе...

— Смотри, это мы в парке аттракционов! Всем разрешили выбрать по одному аттракциону, а я всего быстрого боялся, и Олег полез со мной на колесо обозрения...

— А потом оказалось, что я боюсь высоты, и Серый со мной сошел после первого круга из трех...

— А это мы на залив едем, смотри, вон мы, на заднем сидении...

— А это в музее...

— А это утренник какой-то, помнишь, ты там кузнечика под гитару сыграл?

— Я ничего другого не умел просто. Игорь, а ты?

Игорь смущается от вопроса. В том, что он выступал с гитарой, ничего

личного нет, но ему неловко влезать со своими историями в этот замкнутый мирок, как в чужой форт из подушек и стульев без спросу — хотя ему, можно сказать, отогнули край одеяла и помахали изнутри рукой.

— Ну, играл пару раз. В основном в универе уже, в школе больше по

соревнованиям ездил, не успел бы везде.

— Посмотри на него, у него и кружки, и гитара. Спортсмен, красавец, комсомолец...

— Да ну вас, — Игорь фыркает, отмахивается.

— А вот, смотри, смотри! Высокая мода! — Серёжа возбужденно подсовывает ещё квадратик.

Игорь даже не сразу

понимает, куда смотреть. Находит взглядом рыжую шевелюру, потом уже разглядывает парня рядом. Куда что девалось? Вместо ясноглазого мальчика с широкой улыбкой — хмурый подросток с густыми бровями, сдвинутыми к переносице, и куцым намеком на усики над верхней губой. Вместо

футболки с покемоном — черная с надписью «Ария», сверху кожанка, джинсы подраны в нескольких местах. На шее цепь, еще одна вместо ремня вставлена в джинсы, и что-то блестит в ухе, кажется, серьга... или булавка?

— На глаза, на глаза посмотри!

Глаза жирно, в несколько слоев,

обведены черным.

— Токио Хотел — Токио получил, — комментирует Серёжа воодушевленно.

— Сам ты Токио... говнарем был, говнарем и вырос, — возражает Олег с достоинством.

— Ну да. Только красился, как эмарь.

— Ты что, так в школу ходил? — невольно поражается Игорь. Серёжа так

смеется, что заваливается на бок и утыкается лбом в Олега.

— О, он ходил! Он ещё как ходил!

Игорь бросает взгляд на Олега, невольно напрягаясь — но Олег не выглядит ни рассерженным, ни задетым, и тоже чуть-чуть посмеивается. Тогда Игорь усилием воли разжимает челюсти и

перестает так зажимать плечи, как будто еще чуть и начнется драка.

— У него тут еще ногти накрашены, только на фото не видно... нам же денег почти не давали, так он пошел в «Подружку» и там себе набил карманы, тушью, карандашами, лаком черным... а потом всё это осваивал прямо у

нас в спальне. Так вонял страшно, ужас, вся комната была в этом ацетоне, дышать нечем, — Серёжа от одних воспоминаний кривится и высовывает язык. — И так потом каждое утро перед школой. Я еще поспать пытаюсь, а он уже соскочил. Волосы ему надо уложить, чтоб было «круто», а не

как у всех. Потом вокруг глаз намалевать. Ногти обычно с вечера красил, это ладно. Потом всеми этими цепями давай звякать...

— Невыносимые страдания ему причинял, понимаешь, — Олег смотрит с теплой насмешкой.

— И что, тебя так просто... пускали? — Игорь медленно пытается это

себе представить.

— Не то чтобы просто...

— Пизды получал каждый день, — поясняет Серёжа охотно. — Ладно старшаки, с ними и повода особого не надо было, чтоб махач начался. А вот училки просто с ума сходили. Таскали его умываться каждую перемену, потом к директору, потом нам

в детдом давай названивать, что у нас тут от рук отбились... а воспиталкам тоже таскаться интереса нет. Ну, обеда лишат, отправят сидеть в спальню до вечера, а что еще?

— Тумбочки шмонали, — кратко вставляет Олег.

Удивительно, как у Серёжи мгновенно меняется выражение лица:

вместо воодушевленного блеска глаз — ледяной холод, мраморная четкость в чертах. Игорю хочется поёжиться.

— Да. Ублюдки. Вывернули всё, нашли косметику, цепочки, значки, и всё забрали. Якобы за нарушение правил, но у девчонок что-то никто обыски не проводил, и у других парней

напульсники всякие не поотбирали. Просто Олег был для них слишком неформатный... Нет, прикинь — сигареты не тронули, а карандаш для глаз выкинули!

— Мне жаль, — тихо говорит Игорь.

Олег пожимает плечами.

— Да ладно. Мы потом снова сходили в «Подружку» и набили карманы.

Я черным, он фиолетовым, — Серёжа смущенно опускает голову, занавешивая лицо волосами. — Когда нас таких стало двое, педагогический состав просто на стены кидаться стал. А мы еще и прятали теперь не в детдоме, а в водосточной трубе возле школы.

— Я придумал, — вставляет Серёжа,

всё ещё розовый от неловкости. — Я так конфеты раньше прятал.

— Серому, кстати, абсолютно не шли эти тени, а лак он постоянно обкусывал с ногтей, — Олег усмехается и с невероятной нежностью ерошит Серёже волосы. — И он ныл каждое утро, когда тащился со мной к этой трубе, и пока

там красился, и потом когда отмывал это под колонкой перед тем, как пойти обратно в детдом. Жаловался абсолютно каждую секунду...

Они такие ласковые в эту секунду — кажется, светятся, хоть жмурься, чтоб глаза не заслезились. Если бы безусловное принятие решили выпускать

расфасованным по бутылкам, на этикетках печатали бы их потреты, уверен Игорь, и так ему хочется к этому прикоснуться, хоть рядом постоять, и как-то сам собой открывается рот:

— Я в детстве помаду купил.

— Помаду?

— Купил?

— В детстве?

Вопросы звучат немедленно и наперебой,

Игорь ухватывается за последний, дергает плечами.

— Классе в восьмом. Или седьмом. Когда девчонки начинают приходить в школу накрашенные?

В один день ничего еще не предвещает, на следующий у них уже синие тени по самые брови и кроваво-красные губы. У кого нет своей косметики,

те таскают у мам или у подружек. И даже пацаны со знанием дела говорят, что их мама или старшая сестра красится намного лучше, а это какой-то «проститутошный раскрас». А у Игоря мамы нет, и все её вещи папа давно собрал по коробкам и вынес на помойку, до последней салфеточки,

до последнего тюбика с тушью для ресниц. И не подсмотреть тайком, как оно вообще. Не у девчонок же просить, и не у теть Лены.

— Воровать не мог. Нельзя, — Игорь качает головой. Он не собирается осуждать Олега с Серёжей, но у него обстоятельства были совсем другие.

Папа бы скорее умер от голода, чем взял чужой кусок хлеба, а с Игоря спрос был еще строже. — Собрал какой-то мелочевки, сходил в магазин. Подальше от дома.

Самый дальний универсам, в котором они с папой были как-то раз, когда папа ходил менять ремешок на часах. Дважды после

школы сворачивал в том направлении, а потом на полпути ноги отказывались идти и представлялось, что сейчас навстречу попадется папин знакомый и спросит, что Игорёк забыл в этом районе.

На третий раз дошел.

— Там ещё ларек такой был... говорю, дайте мне помаду, пожалуйста...

я еще легенду заготовил, что это для девочки, которая мне нравится, а тут что-то язык отсох, только деньги на прилавок высыпал, продавщица спрашивает, тебе, говорит, какую? Я говорю: красную. Она говорит: а какую? А я че, знаю, что ли? — Игорь хмыкает. — Страшно так было, думал,

разревусь и сбегу, и больше не подойду сюда даже близко. А она спрашивает: маме покупаешь? Я кивнул. На тебя, говорит, похожа? Я снова кивнул. Вот, она мне дала какую-то, говорит, должна подойти...

Помада потом кочевала из кармана в ранец и обратно несколько раз в день до самой

пятницы. В школе было страшно, что её нашли и вытащили, на улице — что выронил, дома было страшно достать... В пятницу у Игоря не было кружков, а папа задерживался до ночи. В абсолютно пустой квартире Игорь наконец-то решился снять с помады колпачок.

Она была не совсем красная,

скорее даже бордовая. Игорь потрогал скошенный край подушечкой пальца, потом мазнул себя по запястью и вздрогнул: прикосновение было такое гладкое, как сливочное масло потрогать. Иррационально захотелось размять помаду в пальцах. Или надкусить.

Но с помадами так не поступают,

поэтому он поспешил в ванную, к зеркалу. Вылупился на себя, раскрасневшегося, поднял помаду на уровень лица. Ну, просто провести по губам. Не так уж сложно, да?

Оказалось — сложнее, чем кажется. Помада размазывалась, бордовое вылезло за края и немного задело зубы. Игорь

позаботился о том, чтоб намазать густо, без пробелов, как будто закрашивал контур в книжке-раскраске, и в итоге стал похож на насосавшуюся кровью пиявку. Но цвет был очень красивый, это точно — Игорь немного жалел, что сболтнул про маму, потому что папа всегда говорил, что если

врешь, то надо врать последовательно и правдоподобно (а вдруг они с папой придут в тот универсам, и продавщица его узнает, и спросит, как подарок для мамы?), но зато цвет подобрали как будто специально для него. И ему, кажется, правда шло.

Удовольствие и даже какая-то гордость

сменились ужасом практически мгновенно: вдруг показалось, что в замке входной двери провернулся ключ. Игорь схватился за полотенце, принялся стирать красное с лица. Красное размазалось по щекам и подбородку, но не стерлось. В уголках глаз мгновенно собрались слезы, от каждого

звука дергало, казалось, что кто-то уже в квартире, что сейчас заглянут в ванную и застукают. Мыло выскальзывало из трясущихся пальцев. Помаду он в тот момент просто возненавидел, а потом, чистый до скрипа и красный от того, как натер кожу, посмотрел на полотенце и чуть не взвыл

— оно тоже было всё в пятнах. Брать следы помады на ткани мыло отказалось. Папе пришлось сказать, что протер полотенцем разлитую гуашь.

— Он ничего не заметил? — спрашивает притихший Серёжа.

— Нет... разве что лоб потрогал и спросил, не заболел ли я, а то губы какие-то красные,

— Игорь тихо хмыкает, вспоминая этот момент и как обморочно подогнулись колени на этих словах. — Я, кажется, после этого чуть в кровать не начал писаться со страху.

— А твой отец... — Олег не заканчивает фразу, явно пытаясь подобрать слова, которые Игоря не обидят, и по одному

его настороженному лицу Игорь понимает, о чем он, и быстро мотает головой.

— Нет, что ты. В жизни меня пальцем не тронул. Он вообще... даже не орал никогда. Другие пацаны все время что-то такое рассказывали, я даже папу спрашивал, как так, нужно же жаловаться, что их там...

а он говорит, сынок, мы не можем просто врываться в чужие квартиры без заявления и говорить отцам не бить сыновей... привыкай... — Серёжа открывает рот, явно чтобы напомнить Игорю, что он врывался и говорил, но под взглядом Олега снова послушно закрывается. Игорь смущенно

пожимает плечами. — Дело не в том... То есть, я думаю, он бы спросил, зачем мне это надо и откуда я вообще взял такую идею...

— И что бы ты ответил?

— В этом и суть. Понятия не имел тогда, и все еще не знаю. Ну... захотелось, блин.

— И чем это не ответ?

— Всем. Захотелось —

это велосипед, собаку или на море летом. А помадой намалеваться... — Игорь неловко дергает плечами. — Тут «захотелось» не прокатит, надо как-то объясниться. Короче, лучше было, чтоб папа ничего не знал.

Чтоб вообще никогда не знал. Потому что Игорь тогда уже очень хорошо понимал

что он не просто мальчик, он — сын майора милиции, можно сказать, лицо правоохранительных органов в миниатюре. Если он получает двойку, это не просто его двойка, это двойка майора милиции Константина Грома, это тень на весь участок. Нужно соответствовать.

Мазать губы красной

помадой — это не «соответствовать».

— И ты после этого больше никогда помаду не трогал?

Игорь снова дергает плечами. Ну, еще пару раз намазал губы втихую, даже перестал вылезать за край, ровненько так получалось. Потом надоело, как от страха все время болит живот, и он выкинул

тюбик по пути из школы. Аж отпустило (хотя потом было жалко, что не взял домой накраситься последний раз, потом бы скинул в мусоропровод).

— В академии было дело. Я же в КВН был, там иногда для сценок надо было гриммироваться. Девчонкам даже нравилось, что я не морщусь и

не устраиваю сцены, как другие. Но после выступлений надо было смывать, конечно.

Один раз целовал девчонку из другой команды за кулисами. Потом она отвернулась и достала пачку влажных салфеток: давай, умойся, а то я как будто с подружкой решила пососаться. Было неприятно,

и желание целоваться увяло, но Игорь честно стер с лица все лишнее и отбывал долг еще минут десять, пока их не застукал звуковик и не выгнал с руганью.

— Короче, не такой экстрим, как у вас, но тоже что-то, — заканчивает Игорь бодро, пытаясь спасти положение. И так уже неловко:

атмосфера из расслабленно-ностальгичной стала до странного напряженной, хотя Игорь хотел просто поделиться забавным анекдотом из биографии.

(или нет, потому что до этого дня он не рассказывал эту историю никому, даже когда давно уже вышел из того возраста, где быть застуканным

с помадой в руках было страшно, даже когда вечерами у Прокопенко ему стали наливать водку на правах взрослого и за застольными беседами вскрылись другие детские шалости — немедленно принятые и прощенные)

— Вот что, — Серёжа неожиданно садится прямо, рассыпав стопку фотографий,

и громко хлопает в ладоши. — Я знаю, что нам нужно.

— Удиви меня, — вздыхает Олег (Игорь просто напрягается, нутром чувствуя, что это будет как-то связано с откровениями, о которых он вот-вот пожалеет).

— Нам нужен девичник.

///

Олег легко седлает бедра Игоря и придирчиво

разглядывает его лицо, как художник холст или скорее скульптор — кусок мрамора, из которого сейчас будет высвобождаться ангел.

В руках у Олега помада.

— Не дергайся, — говорит он сурово. — И никто не пострадает.

Игорь не дергается и на всякий случай даже закрывает глаза —

поэтому все-таки чуть-чуть вздрагивает, когда прохладное прикасается к его губам. Олег ведет линию аккуратно, с несильным нажатием. Помада легко размазывается по губам, и от этого полузабытого масляно-шелковистого чувства у Игоря что-то вздаргивает внутри, как будто тот

встревоженный мальчик, стиравший следы преступления полотенцем, недоверчиво прислушивается к происходящему.

Не то чтобы Игорь не мог давным-давно, будучи взрослым самостоятельным человеком, скупить себе половину любого магазина косметики и хоть весь покрыться разнообразными

полосками, как готовый к охоте абориген. Но было, что говорится, «уже не надо». А вот так, оказывается, еще очень даже надо. Чтоб лицо держали в теплых ладонях, чтоб мягкая музыка на фоне, чтобы рядом Серёжа шуршал, скрипел и чихал, распаковывая коробки из доставки.

— Фиолетовый или золотой?

— Оба, — отзывается Олег. — Рот приоткрой немного...

— Как ты это себе представляешь?

— Одну губу фиолетовым, вторую золотым.

— Хм, — Серёжа заинтересованно затихает. Игорь невольно улыбается, но Олег давит большим пальцем на щеку, призывая

не портить полотно.

— Глаза?

— Давай, — Игорь еле-еле шевелит накрашенными губами. Снова вздрагивает, когда кончик карандаша проходится по веку. Олег долго возит, потом трет пальцем, потом слюнявит палец и трет еще раз. Процесс на удивление медитативный, это почти как массаж,

только нежнее и немного трепетно. Может быть, как секс. Или, скорее, как кормление с ложки в постели горячим куриным бульоном.

Смущающе. Но приятно.

— Ну что. Румяна, тени? — Игорь мотает головой, у всего должен быть предел, он себя красит, не штукатурит. — Ладно. Значит, всё.

Первым Игорь видит лицо Олега, очень близко, почти нос к носу. Олег немного отстраняется и разглядывает его, склонив голову набок. За ним Игорь видит Серёжу, и удержаться от широченной улыбки тут сложно.

— Серёж, ты лицом в глиттер упал?

— Нет, я долго и тщательно наносил

глиттер на лицо так, чтобы создать впечатление, что я в него упал, — возражает Серёжа. — Как тебе?

У него правда одна губа в фиолетовом, вторая в блестящем золотом, а ещё тени — по брови, как у игоревых одноклассниц, и блестки под глазами, и сердечко на одной щеке. Не хватает

только высоченного начеса и диких очков, чтобы дополнить образ.

— Ты похож на Боуи.

— Блестяще, — Серёжа молитвенно складывает ладони у груди. — Так и надо.

Понятно, что для Серёжи это — очередная игра в самовыражение. В таком виде нельзя выйти на улицу, но можно, наверное,

устроить кричащий фотосет на тему двойственности мужского и женского, квирности и безумия, или что там обычно приходит в творческую голову Разумовского, когда он выглядывает из единиц, нулей и языков программирования. Игорь не удивится, если увидит такую обложку во всех ларьках

города через месяц-другой.

Игорь так высоко не метит. Ему не интересно превратить себя в творческое высказывание — вообще то, что он себе представляет как желанный результат, не сильно отличается от того, что он видит на женщинах в городе каждый день. И Олег его понял, он знает,

Олег пытался сделать именно это, именно поэтому, глянув на себя в вежливо подставленное зеркало, Игорь не разражается ни матами, ни смехом, и закусывает щеку, чтобы сглотнуть.

Олег смотрит совершенно бестрепетно.

— Может быть, у меня немного дрогнула рука.

— Угу.

— Я делал это первый раз.

— Угу, — Игорь начинает мелко дрожать.

— Не так всё плохо...

Игорь ломается и все-таки всхохатывает в голос. Сразу же пытается замолчать, но поздно — Олега вслед за ним разбирает хихиканье, а там уже присоединяется и Серёжа.

— То есть... ахаха...

когда ты в школе... когда ты в школе так малевал... это не стиль такой, это у тебя реально так хуево получалось?

— Блять, ну на себе проще! Я не думал...

— Че ты сразу не сказал, что у тебя руки из жопы?

— Нужно держать лицо... хах... до последнего...

— Я тебе щас это лицо...

В качестве финальной точки Игорь целует Олега в смеющийся рот. Он не лезет языком, даже когда Олег послушно размыкает губы, вместо этого посасывает верхнюю и нижнюю, целует и прихватывает губами под разными углами, всё ради того, чтобы, когда он отстранится, у Олега было так же

жирно и неаккуратно размазано красное. Олег почти сразу чует подвох, тоже хватается за зеркало. Смотрит, приподняв брови. Медленно расползается в улыбке.

— А мне нравится. Есть в этом что-то...

— Гранж.

— Какие умные слова ты знаешь.

— От умных людей нахватался. Дай салфетку.

Игорь тщательно стирает следы и снова берет помаду. Удивительно: внутри ничего не переворачивается, рука не дрожит, он просто касается губ кончиком и аккуратно ведет линию, точно так же, как расчесывал бы волосы или чистил зубы. Пара мазков внизу, пара вверху, потереть губы друг

о друга, причмокнуть, и вот уже в зеркале отражается не вампир, пообедавший молодой девушкой, а вполне приличного вида мужик... с накрашеными губами.

И глазами, как у енота. Ладно. Это он поправит потом.

Игорь разглядывает себя осторожно, наклоняя зеркало под разными углами.

Выглядит неплохо, намного лучше, чем в первый раз, когда помада смотрелась неуместно и вульгарно на фоне еще по-детски круглых щек; губы ярко выделяются и кажутся немного пухлее, чем есть, и щетина вокруг это заманчивым образом подчеркивает. Я, блин, красивый вообще-то, думает

Игорь неожиданно. Даже размалеванный. Нет, особенно размалеванный, вон как получилось, эдак... эстетично, короче. Может, такому и в костюм приличный влезть не стыдно, не зря Серый всё пытается приодеть...

— Тебе идет, — говорит Серёжа — он незаметно перебрался ближе, приподнялся

на коленях и смотрит теперь на Игоря почти зачарованно.

— Намного лучше, чем когда красил я, — кивает Олег.

— Ты старался, — хмыкает Игорь чуть смущенно. Для разнообразия, ему даже не хочется спорить, но соглашаться тоже неловко. Он просто отводит взгляд и трет ладонью тыльную

сторону шеи: ну, а что тут скажешь? Ну неплохо вроде бы, да...

— Я ногти крашу лучше. Практики больше, — предлагает Олег. — Хочешь? Лаков Серый тоже накупил.

— У тебя красивые пальцы, грешно их обойти вниманием, — немедленно подключается Серёжа. Игорь смущается еще больше.

— Да... нет, не сегодня, мне на службу утром...

— Я могу стереть сразу, как накрасим.

— Да ну... жалко будет, да и чего зря переводить... давайте в другой раз?

— Ладно, — мягко соглашается Олег.

— А мне накрась, — оживляется Серёжа. — Буду по офису ходить. Посмотрим, найдутся

ли желающие что-то по этому поводу сказать.

— Если и скажут, то в личных переписках, Серёж, они ж не дураки.

— Всё равно крась.

— Раскомандовался. Я, кстати, не только ногти красить умею, — Олег снова оборачивается к Игорю, заманчиво блеснув глазами: с таких взглядов

начинаются все «да ладно, чего нам бояться, Серый оплатит ликвидацию последствий» в их отношениях. — Ухо я себе тоже сам колол. И могу повторить, — образы мгновенно проносятся в воображении Игоря, и, черт. Они соблазнительные. — Иголки у нас есть...

Серёжа делает свое самое

сучное лицо, с подведенными по-кошачьи глазами у него выходит даже более сучно, чем обычно.

— Ага. Игорь, не слушай его. У него кровь потом четыре часа шла.

— Но остановилась же?...

Они заканчивают сильно за полночь. У Серёжи золотые ногти (действительно накрашенные довольно

ровно, Олег не соврал) и пара кровавых засосов с двух сторон шеи (они с Олегом иногда отвлекались от процесса). Игорь умылся до скрипа, и не осталось даже намека на то, что он был накрашен пару минут назад, и это кажется очень странным. Весь этот вечер кажется очень странным.

Наверное, что-то такое написано у него на лице, потому что, пока Олег собирает ему на кухне очередную стопку контейнеров с обедами на ближайшие пару дней, Серёжа легонько трогает его за запястье, как один их котят в тиктоках, которые так любит Олег, и смотрит немного снизу

и искоса, по-птичьи.

— Что-то не так?

— Да нет... — Игорь снова смущенно трет шею. — Наоборот... Я думал, будет как-то... неловко, или страшно, знаешь... вроде бы, взослый мужик сам себя помадой размалевал, где там... комплексы, хуе-мое, отторжение какое-то... че-то я слишком

спокойный, а?

— Может, тебе просто нечего бояться? — спрашивает Серёжа риторически. Может быть, он имеет в виду «теперь, когда ты взрослый человек, который ни перед кем не отвечает». Может быть, он имеет в виду «здесь». В любом случае, Игорь улыбается и смахивает у него со щеки

еще пару вездесущих блесток.

— Может.

— С собой возьмешь?

— Кого? — Серёжа кивает на вскрытые коробки с косметикой (если Серёжа заказывает, то сразу всё и много, чтоб наверняка). — А, да не, зачем мне? Я ж не буду краситься.

— Да ну.

— А куда мне? На работу, что ли? —

хмыкает Игорь.

— На свидания, — Серёжа хитро улыбается. Игорю становится жарко в районе лица и шеи. Скажет тоже... на свидания ему еще доехать надо через весь город. Проще уж тогда с собой брать и наводить марафет в лифте, пока он едет на тридцать шестой этаж — а заморачиваться

с этим он не собирается, хватит и того, что он (почти всегда) принимает перед этими встречами душ.

///

Две помады, один карандаш, тюбик всученного Серёжей глиттера («чтоб меня вспоминал!») и флакончик лака. Игорь растерянно скребет в затылке, вывернув добро из карманов.

Спрятать под матрас, как порно или доллары? В тумбочку, к смазке и резиновому члену? В сейф к табельному? В шкафчик с аптечкой, за коробочки с обезболивающим и стопки марлевых повязок всех видов?

Часы показывают третий час ночи. Игорь зевает в кулак. Прятать нет ни желания,

ни сил, и добро отправляется на трюмо в коридоре. Если у кого-то будут вопросы, он всегда может изобрести подружку — очень на него похожую, настолько, что они могут меняться косметикой; Игорь улыбается своей плоской шутке и лениво плетется выгружать лоточки с едой в холодильник.

{#разгромволк, косметика, да, накрашеный Игорь не дает мне покоя, а что делать, а кому сейчас легко

флафф бессмысленный и беспощадный, я предупредил}