Серёжа присылает утром загадочное: подряд несколько фотографий с разинутыми пастями и потом вопрос: "когда-нибудь видел, как чихает волк?".
Игорь не видел, и весь день ждёт вторую часть шутки, но Серёжа молчит. Игорь не расстраивается — спросит лично.
К вечеру едет в башню, надеясь на ужин, а если не ужин, то хотя бы на кофе и перекурить с Олегом. Снаружи жарко, в башне свежо до озноба под— футболкой. Серёжа отрывается от монитора на мгновение, чтобы поздороваться.
— Семейство громовых к лету сбрасывает хитиновый панцирь?
— Иди ты, — даже Игорь не может переносить питерскиеплюс двадцать пять в кожанке и тёплой кепке.
— Ничего. Олег сегодня сменил чёрный на графитно-серый.
— Серьёзно?
— Конечно, нет, — они оба фыркают. Ну да.
— Кстати, а он где?
— Страдает, — туманно отвечает Серый.
Игорь как раз успевает заварить кофе, когда Олег всё-таки решает снизойти до их компании. Сразу выясняется, что приехал Игорь не зря, потому что по случаю жары Олег решил сменить пиджак с бадлоном на черное поло, и кто бы знал, как сексуально может смотреться поло, растянутое
на широкой груди отставного военного.
Они пожимают друг другу руки, и на время Игорь расслабляется, как будто пришёл в гости к Прокопенко (считай, к семье), хотя Прокопенко он знает всю жизнь, а этих двух меньше года. Но есть что-то в них — в сережиной непосредственности,
в олеговой непоколебимой надёжности, — что его заземляет, унимает неостановимое желание бежать и действовать каждую секунду отведенного на этой земле времени.
Особенно олегова аура спокойствия, конечно. Поэтому так бросается в глаза, что Олег сегодня напряжен сильнее обычного,
ерзает и покашливает и то и дело недовольно морщится.
— Неудачный день? — спрашивает Игорь со всем сочувствием.
— Неудачная жизнь, — бормочет Олег. Игорь удивленно косится на Серого: Олег не из тех, кто часто и без повода жалуется, дело серьёзное, но Серёжа смотрит в монитор и
напряженно кусает губы.
— Хочешь об этом поговорить?
— Хочу сдохнуть.
— Олег...
— Да черт, опять, — Олег кривится всем лицом, потом решительно встаёт и выходит из офиса. Игорь, конечно, за ним — через коридор в незапертый мужской туалет.
Плюс: Олег не рыдает, и даже
не блюет. Минус: Игорь хорошо воспитан и на все четыре чиха подряд говорит "будь здоров" автоматически, а на пятый начинает неудержимо ржать.
— Я рад, что тебе — чхи! — весело! — чхи! — невнятно бормочет Олег, что заставляет Игоря только заржать сильнее.
Олег чихает ещё добрых
минуты три. Потом звучно сморкается, изведя пол рулона бумажных полотенец, потом долго моет и трет глаза — после этого они остаются красными и припухшими, как будто он долго плакал.
— Ебучий пух, — уведомляет Олег, и обвиняюще указывает на Игоря: — Ты на себе принёс, из центра!
Игорь смутно помнит, что действительно проходил сегодня через какой-то двор, где белого пуха было по колено, как снега зимой; но справедливость требует уточнить"
— Вообще-то, на пух не бывает аллергии. Это на какую-то...
— Пыльцу, я знаю, не умничай!
— И ты так каждый год?
— Да нет же, — Олег в отчаянии разводит руками. — Веришь, я девять лет как не был в Питере летом. Осенью был, зимой, весной, а самый этот сезон цветения пропускал. Но раньше все нормально было!
— Отвык от питерской флоры?
— Видимо. Лучше б в пустыне остался, блядь!
— Ну, не ругайся. Просто твоя иммунная система смело даёт отпор незнакомому противнику... — Игорь снова начинает ухмыляться, и одновременно с этим Олег чихает ещё раз, так яростно, что, кажется, зеркало должно было от этого треснуть. — Мне так жаль. Я могу чем-то помочь?
— Прими сраный душ!
Олег продолжает запойно чихать весь вечер, и каждый раз это вгоняет Игоря в тихую, беззвучную смеховую истерику. Тот факт, что каждый раз после Олег смотрит так, как будто готов его убить как свидетеля, делу не помогает, а после ноющего "вот буду умирать
от инфаркта, вы и тогда посмеетесь" начинает хихикать даже поглощенный работой Серёжа.
"Теперь видел", пишет ему Игорь уже ночью, когда добирается домой. Серёжа, как это часто бывает, игнорирует сообщение и ночь, и весь следующий день, и только через день утром пишет:
"придумали, как безопасно вывести Олега на улицу" и следом: "видел когда-нибудь волка в наморднике?"
"Нет, но хочу увидеть", торопливо набирает Игорь, и ничуть не разочаровывается, получив немедленно фото.
(пре-гр*моволк на самом деле, забыл это уточнить)
• • •
Missing some Tweet in this thread? You can try to
force a refresh
— А если серьезно? — спрашивает Олег. Игорь таращится на него сонно, Олег его понимает, он не лучше, а то и хуже — не помнит, сколько спал на этой неделе, если спал вообще.
— Что — серьезно?
— Поженимся. Хочешь?
Игорь медленно моргает.
Игорь страшно красивый в строгом черно-белом, пусть Олег и недоволен ревниво, что какой-то Игнат знает его любовника настолько хорошо, что может на глаз подобрать идеально сидящий костюм. Олег слишком сонный, чтобы чувствовать страсть или огромную, захватывающую любовь,
он просто... хочет, наверное, услышать ответ и поехать домой. Может, отоспаться за всю эту неделю. Потом проснуться, желательно рядом с Игорем, но если нет — то подождать, пока он вернется домой, накормить ужином, закинуть на него руку в постели и поспать еще часов двадцать.
Игорю командуют спать в девять, повторяют в девять тридцать и в десять, а в одиннадцать тридцать Федя отвлекается от экрана, потому что чувствует что-то теплое, прижавшееся к локтю.
Игорёк, который и не подумал никуда уходить (пока за уши не утащили — не считается, видимо),
до конца фильма все-таки не дотерпел и задремал: сначала на спинке дивана, потом сполз вбок, Феде на плечо и ниже, и теперь вот использует в качестве подушки его оттопыренную руку. Федя так и замирает.
— Кость, — зовет шепотом, немного встревоженно. Костя, если и слышит, слишком
занят своими делами на кухне, чтобы примчаться по первому зову. А Феде не понятно, можно ли вообще сейчас шевелиться, или Игорёк от этого проснется? Ладно, что потом поди уложи, но Федю пугает сама перспектива. Как стряхнуть с себя уснувшую кошку — это нужно быть человеком
Олег, попавший явно в сумеречную зону, слушается — моет руки и садится за стол. Игорь ставит перед ним тарелку. Ощущение неправильности усиливается, потому что в тарелке не макароны и не картошка, там что-то, внешне похожее на овощное
рагу. А это значит, что по пути со службы Игорь заскочил в магазин за свежими овощами, потому что вчера Олег этого в холодильнике не видел.
— Нравится? — спрашивает Игорь, чуть-чуть улыбаясь. — Ты просто вчера готовил, я подумал, что будет справедливо... спасибо, кстати. Я и
Игорь кидает ботинки в стену, и Олег понимает, что сегодня им будет непросто.
Ботинки по линеечке — это базовое правило. Когда Олег первый раз сказал "бросишь как попало, потом будешь вылизывать", Игорь усмехнулся, и на следующий день оставил их посреди
прихожей можно сказать демонстративно; и, кажется, не ожидал, что Олег воплотит угрозу в жизнь. Через "не хочу", через "не буду", через "да кто ты такой, чтобы мне указывать", с матами, руганью и заломленными за спину руками, но воплотит. И ботинки с того дня почти всегда
послушно выставлялись у стеночки.
Почти всегда, но все-таки. Олег провожает описавший дугу ботинок взглядом, выдыхает и считает от десяти к нулю. Нужно было догадаться, что сегодня будет весело, хотя бы по тому, что на часах уже добрых восемь с лишним, а Игорь освобождается
У Игоря на обед три разных контейнера со стикерами: этот греть три минуты, этот одну, этот есть прямо из холодильника. Коллеги заглядывают и присвистывают: это что у тебя?
— Куриное бедро а-ля рюс в белом соусе и pommes de terre sautées aux champignons.
— Картоха с курой в маянезике, — переводят понимающие и смеются: — Ну, Гром, отхватил себе кулинаршу!
— А то, — гордо скалится Игорь. — Мишлен! Две звезды!
— Да тут все три, вон как пахнет...
— Три хер получишь, — возражает Игорь. — А вот две... э, руки убрали! Моё!
Все эти "pommes" и а-ля рюс (и франц, и джерман, и даже джапан, если на Олега находит стих) будут на ужин. Это негласная договоренность (гласную бы Игорь не озвучил никогда, еще чего, дареному коню в зубы че-то там диктовать): на службу Олег дает что-то простое, понятное
Корочки позволяют Игорю войти в башню, поднимают его, как на крыльях, на тридцать какой-то этаж. Хром, стекло, металл, ощущение как в тюрьме или больнице, хотя если судить по количеству барельефов на стенах, скорее музей современного искусства. Разумовский не сразу встает из-за
стола, сначала суетливо прячет бумаги (как будто Игорь ничего не замечает), потом прячет руки в карманы, занавешивая лицо волосами, весь какой-то кривой, маленький, неловкий, как шарнирная кукла. Игорь объясняет про дело, про Чумного доктора и про то, что ищет улики. Разумовский
мямлит и юлит, а потом поднимает на Игоря глаза и говорит очень четко, закаменев красивым лицом, что свобода слова — это неотъемлемое право любого человека, и Игорь понимает, что он рыжий.
То есть, он это знал, конечно. В газетах, журналах, новостных сводках постоянно пишут: