#птицегром
***
Главный секрет Птицы — он себя не любит. Вот всего-всего, начиная от имени (кем надо быть, чтобы назвать ребёнка Иннокентием? Вот скажи мне, кем?!), заканчивая цветом волос и белыми пятнами витилиго. Производителям тоналки Птиц делает продажи в одно лицо.
Хрен ты это скажешь, глядя на него, великолепного и надменного в своих шëлковых рубашках, на острых каблуках, под вспышками фотокамер — а вот.
Гиковатый и диковатый Серёга живёт в полной гармонии с собой и своей немереной гениальностью, а Птица... ох, Птица.
Игорь думает просто, и решения его просты, как десять заповедей: дело в любви. За Серëгиной спиной — надëжный, как базальтовая скала, Олег Волков, за Серëгиной душой — тысячетонная его любовь. Птица думает, что нужен как функция, как лицо, как представительский аксессуар,
решала-менеджер, идеальный двойник.
В слепом и неосознанном поиске любви он и бесоëбил отчаянно и дерзко, и хамил всему миру, и, вероятно, вцепился однажды в случайного мента.
Вообще-то Игорь был на работе. Ему не следовало.
Вообще-то Игорь забил.
Птица гонял его, капризничал, орал, обещал ужасные служебные неприятности, но эта театральная постановка выглядела такой надуманной и неискренней, что Игорь не очень верил. Впрочем, послушно уходил и так же послушно возвращался, не считая это уроном достоинству:
ну пускай побесится, такой уж он есть, и однажды вечером Птица сорвался в истерику, плакал и давился словами, и перемешанные с тушью слëзы чертили кривые дорожки на его щеках.
«Почему ты никак не уйдëшь насовсем? Что мне с тобой делать?»
Игорь подумал и предложил:
— Смирись.
И вот прошло сколько-то времени, и вот Игорь уже кое-что знает про Птицу: про то, как они жили до детдома (Серёга не помнит, у Серёги травматическое вытеснение воспоминаний), как выживали там, как ломились сквозь всё на свете ради «чëртова грëбаного "Вместе", провались оно!».
Кое-что знает, а кое о чëм догадывается, вот, допустим, о том, как сильно себя не любит Кеша (да славное же имя!) Разумовский.
Об этом, правда, лучше молчать, Птиц разольëт сарказма — на нефтяное пятно в Персидском заливе хватит.
Собственно, Игорь молчит.
Любить Птицу он для себя сам решил, сам и шишки собирает от этой любви, зато и сладкое всё его.
***
Вечер не обещает быть томным. После рабочей недели (не из пяти дней, а из двух дюжин) оба они устали, и птицыны поцелуи кажутся автоматическими, будто он одну из своих хитрых
программ запустил, чтобы губы двигались, язык касался языка, а мысли — далеко-далеко.
— Ну хватит, — недовольно говорит Игорь. Если честно, у него в штанах тоже довольно вялая реакция на это всё: рабочая неделя вышла чрезмерно длинной и в полиции. — Ну не хочешь же.
Птица сопит, не желая признавать очевидное.
— Отмой уже свою голливудскую раскраску, пойдём в кровати валяться, пока не уснëм. Можно кино, а можно без него. Просто так.
— И зачем тебе такое надо?
Эх, Птичка. Может быть, однажды поймëшь (удастся показать, уговорить, дать знать).
— Я тоже, — Игорь делает акцент на этом слове, — тоже устал. Заебался я, вот что. Давай по-простому. Сил моих уже нет.
Журавлиные танцы Птицы разбиваются о бестолковую, но действенную игореву прямоту. Он уходит в душ и возвращается собой: светло-рыжие ресницы, веснушки,
расплескавшиеся по одной скуле, шее и рукам, белые островки лишëнной пигмента кожи.
Красивый.
Так ему Игорь и сообщает, и нарушает идеальный порядок постели, собирая подушки и одеяла в самое что ни на есть гнездо, в центре которого размещает Птицу и вползает сам, как, допустим,
сторожевой пëс. Даже песенку какую-то урчит почти не вслух, и немного баюкает, потому что от доверчивого и во всех смыслах голого Птицы у него в душе происходит невероятное умиление.
Узкая тонкая рука с безупречным (это называется френч) маникюром не царапает острыми коготками,
а расслабленно лежит на груди.
— Оставайся, — полушëпотом просит Птица.
Ежу понятно, что это он не о том, чтобы до утра, и не о том, чтобы в этой кровати.
— Я давно остался, — фыркает Игорь.
Птица хихикает и устраивается ещё уютнее, щекоча плечо волосами.
• • •
Missing some Tweet in this thread? You can try to
force a refresh
#смиргром
***
Юрка обещал сюрприз, и Костя изнывал в предвкушении. Отказать милому другу в выдумке было никак нельзя — что же сегодня день изобрëл? В прошлый раз, помнится, очень забавные бусы приволок…
Ребëнка очень удачно к Прокопенкам отправил погостить, ничего не мешало.
— П-посмотри! — триумфально объявил Юрка.
На нëм были кожаные шорты, как на стриптизëрше, ещё ремешки какие-то, и длинные перчатки, глаза даже подмазал. Костя понимал, что это должно быть возбуждающе и привлекательно, издал некий одобрительный звук и честно попытался не заржать.
Не мог он проникнуться, чем такое красиво было, хоть на бабу напяль, хоть на мужика, и Юрка был просто Юрка, свой, домашний и родной, только в шортах этих глупых, туго сидящих на незагорелых волосатых ногах.
— Коть? Коть, а? Т-тебе не нравится?
Очень, дохрена странный комиксный #дубогром
***
Просто, ты понимаешь, — говорит он, — холодно. Очень холодно, никак не могу согреться, ты понимаешь, нет куска памяти, и оттуда сквозняк, холодный чëрный ветер. От него не спрятаться никуда.
Дима понимает и не понимает, как всегда; Дима, как всегда, бежит за ним и не может догнать. И, весь в этом нелепом собачьем беге, верит Игорю и верит в Игоря.
Прислоняется плечом.
Берёт за руку.
Пальцы очень горячие, холод живёт не в них.
Со странным полувздохом, полувсхлипом Игорь двигается ещё ближе.
Просто у него больше никого нет (пока).
Просто у Димы больше никого нет (всегда).
#разгромволк
**
Серёжа на самом деле не подозревал, что получится так серьёзно.
Никогда раньше ему не встречались люди, с которыми он хотел бы быть так близко, с которыми он ничего не стеснялся и чувствовал себя настолько же легко, как с Олегом, но всё когда-то случается впервые.
Игорь восхищал его, раздражал, выводил из себя и доводил до оргазма, умилял и бесил. Убрать его из своей жизни значило бы лишиться чего-то важного… какой-то необходимой приправы к бытию.
Следовало, значит, признать, что эти отношения перешли границу, за которой стояли любые прежние, надо с ними что-то делать, Олегу, в конце концов, сказать!
В этом заключалось самое сложное.
Они всегда развлекались и никогда не шли дальше.
Серёжа искал мимолëтной влюблëнности,
#дубогром для @o_vintso (дурацкий)
***
Игорь сунул Диме в руки свой доисторический телефон и удостоверение и красиво нырнул в Неву.
Охреневший правонарушитель тщетно пытался завести лодочный мотор, потом попытался грести, но к этому времени Игорь до него доплыл и одним броском впрыгнул в катер, как тюлень-убийца. Свисающие с него водоросли и всякий мусор, во множестве плававший в воде, довершали сходство.
Дима не смог удержаться и довольно противно захихикал.
В суете он, конечно, позабыл отдать напарнику звонилку и вообще не вспоминал о ней — сперва, придя домой, рухнул на кровать, а наутро занялся приготовлениями ко дню рождения, удачно выпавшему на выходные.
#дубогром
***
Игорь знал, что пить ему нельзя, вот вообще нельзя, вот прямо совсем, потому что три белых коня тут же уносили его синюю дыню в звенящую снежную даль. Проверено это было неоднократно, никогда не менялось, поэтому на пьянках он либо цедил колу, либо сваливал нафиг.
С этой вот не получалось, потому что злоебучий новый год в управлении отмечали с размахом, и оставалось только с тоской наблюдать коллег, переходящих в состояние нестояния.
— А ты чего тоскуешь? — Димка продрался сквозь толпу и почти свалился на него.
Судя по съехавшим в сторону очкам, наполовину расстёгнутой рубашке и плюшевым оленьим рогам на башке, напарничек был уже очень хорош. Начинающий алкоголик, блин.
— Я просто трезвый, — с достоинством объяснил Игорь. — А ты — нет. Хорош квасить.
#сероволк для @maybefreefly
***
В китайгородских переулках — солнце и тополиный пух, над нагретым асфальтом дрожит воздух.
Серёжа отмахивается от пуха, фыркает, жалуется и тут же забывает, восторженно глядя по сторонам.
Олег безумно любит его таким.
Олег его вообще любит.
— Обожаю эту эклектику! — радостно щебечет Серëжа. — Этот рельеф! Почему романская архитектура так прекрасно смотрится рядом со сталинкой? Архитектурная доминанта стоит в низине, странно, но факт!
Олег, как обычно, понимает через слово и смотрит по сторонам просто так.
Ему тоже нравится, как обламывается переулок, обнажая сахарный угол старого монастыря, как лихо выгибается холм, застроенный старыми домами, как в устье двух улиц вдруг обнаруживается сквер, где каштаны растут густо и вольно.
Лето горит, сияет, вот и Серëжа тоже.