#юригорь, многосекса, сложные отношения, не закончено, автор устал(
Игорь хоть и маленький, но достоверно полноценный Гром, по нему видно. Юра чувствует это еще по манере ухаживать, когда переходят к постели (только после восемнадцати, Игорь, у твоего отца есть все права сломать
мне нос, давай не будем давать ему поводов меня посадить) — окончательно утверждается в мысли. Между их первым разом и первым разом, когда Игорь спрашивает "а можно я..." и намекающе притирается пахом — ровно месяц, или четыре свидания. Через два это становится нормой: Юра стонет
в подушку, Игорь виртуозно осваивает навык ебли, только успевай подмахивать.
Через три он говорит: у меня сюрприз, Юр, чур не подсматривай, и достает из кармана роскошный лиловый платок. Прохладная ткань ложится Юре на лицо, закрывает глаза, оставляя щелочки, через которые
проникает свет и если очень постараться, можно подсмотреть, что происходит. Происходит первый в жизни неумелый юношеский минет, Игорь давится и роняет слюни Юре на бедра, это очаровательно и сладко, на три, но с плюсом за старательность. В какой-то момент Юра хочет немножко ему
помочь, самую малость направить, но только нащупывает мягкие кудри, как Игорь отрывается от дела и коротко говорит: руки.
Юра хватается за спинку кровати и больше не пытается пошевелиться, пока Игорь не решает, что они закончили.
В этот момент он видит перед мысленным взором
всю будущую жизнь Игоря не хуже вокзальной гадалки. Половую. Что там у него будет с карьерой и сколько он наделает детей, ему знать не дано, а вот кого и главное как он будет трахать — это пожалуйста.
После секса Игорь смущается и явно томится желанием прополоскать рот, но еще
жадно следит за лицом Юры.
— Понравилось?
— Очень, — заверяет Юра так, как будто минета лучше в его жизни не было. — Знаешь, как говорят, талантливый человек талантлив во всем?
Игорь страшно краснеет.
— Я готовился, — хвастается он со сдержанной гордостью. — Ой, нет, платок
это тоже вам, — он машет руками, когда Юра пытается кинуть платок к куче его вещей. На "вы" Юра у него, когда он забывается или нервничает. — Это... на три месяца отношений. Если вам нравится... я могу поменять...
— Не примут, — усмехается Юра. Игорь готов страстно поспорить
(у меня есть чек!), но Юра хмыкает и краешком платка аккуратно промокает Игорю удивленно приоткрытые губы, стирая слюну и с уголков белые капли, и только потом складывает на тумбочку. Игорь к этому моменту уже не красный, а малиновый.
Три месяца отношений. Юра не знает, смеяться
или плакать, но подарок есть подарок, тем более по случаю такой важной даты. Он не подходит ни под один костюм, поэтому живет на крючке у зеркала, смутно пахнущий Игорем и смесью юриных одеколонов. Юра весело думает: в двенадцать ты даришь ему жвачки, чтобы в восемнадцать он
покупал тебе со стипендии платки в огурцах. Анекдот про мальчика и перочинный ножик не идет из головы и заставляет нервно прыскать в неподходящие моменты.
Юра уверен: на полгода отношений Игорь подарит ему галстук. И этот галстук в тот же вечер окажется у Юры во рту, мешая
шевелить языком, или на запястьях, ограничивая движения. Игорь скажет, что хочет о нем позаботиться в честь праздника, и покажет небо в алмазах, упиваясь иллюзорной беспомощностью связанного тела. Потом нужно будет сказать, что шелковые галстуки стягиваются в неприятные узлы,
которые трудно развязывать, и что если Игорю так хочется, то пусть уж купит что нужно. Только сам. Так сказать, если ты не можешь посмотреть в глаза продавцу в секс-шопе, мой дорогой, как ты будешь смотреть в глаза мне, когда мы закончим?
Будет хуже, если Игорь просто умыкнет со
стажировки наручники. Юра помнит, как они чувствуются, если их затягивает бесцеремонная твердая рука, следы потом сходят по две недели и вызывающе торчат из-под манжет. Юра утешает себя тем, что Игорь слишком правильный. До такого мог бы додуматься его отец, Игорь скажет,
что служебный инвентарь в неслужебных целях не используют.
Пока что Игорь обходится тем, что берет запястья Юры в свою ладонь, когда трахает. И до чего же у Игоря большие ладони — Юра даже не думал, что может так тащиться от того, что его прижимают к матрасу горячим весом.
Игорь во многом похож на своего отца, и во многом же лучше, Юра думает это без обиды на Костю Грома — исключительно с восхищением. Юра узнает это желание подчинить, нагнуть и сломать, которое прёт из обоих: такое, видимо, правда записано где-то в генах, Юра что-то читал, про
альфа-самцов, природных лидеров, отбор сильнейшего с пещерных времен. Только Костя свою власть утверждал, ломая носы подозреваемым и вызверяясь на начальство за резонную критику, пока не перешел черту и не полетел из полиции нахрен.
Игорь приходит к Юре.
Ему восемнадцать,
и он щенок, но Юра видит задатки будущего клыкастого пса. Через десять лет у Игоря будет каменный пресс и остро режущий взгляд стальных глаз. Он будет любить плетки, наручники и затягивать на чужих шеях кожаные ремни, пока тело не забьется в непроизвольных судорогах. Мальчики,
девочки и все, что между, будут выстраиваться в очередь за право целовать его ботинки, и он будет безжалостно наступать сверху, а потом, как настоящий джентльмен, предлагать воду, мазь от синяков и взять такси до дома. Но это будет потом. Сейчас Игорь еще не знает о себе и
половины из этого. Только ловит странно сладкую дрожь, когда заламывает Юре руку, а Юра поддается и падает лицом в кровать, оттопыривая зад, хотя мог бы поспорить и даже подраться с щенком на равных.
Игорь не знает о себе половины, о Юре — десятой части. Юра пробовал вещи,
о которых Игорь не догадается и через десять лет, из любопытства и по долгу службы. Юра не верит в бессмертную любовь в восемнадцать, но верит в важность практики, и нет учителя лучше и терпеливее, чем Юра Смирнов, он знает, его приглашали читать лекции в академии.
Он позволяет
Игорю оставлять неаккуратные засосы и неосторожно тянуть за волосы, не смеется, когда пакетик с презервативом не поддается с первого раза, и дает попробовать сперму, свою и его, собранную на два пальца — чувствуешь разницу? Вот поэтому не начинай курить. Юра пробовал многое,
его границы безбрежны, как океан, если смотреть с палубы корабля, вставшего в нейтральных водах. Юра репетирует мысленно по пути на службу и со службы: "только я не люблю, когда делают больно", и не может решить, как нужно будет об этом сказать, со смешком, чтобы Игорь не думал,
что это слишком серьезно, или сразу резко, чтобы не пытался спорить.
Вместо галстуков Игорь устраивает романтИк, свечи и здоровенный букет роз, абсолютно дурацкий, но очень дорогой, а Юра даже в свои сорок не может перестать обращать на это внимание, черт бы побрал засевшие
в голове девяностые. Они в постели, и Игорь сверху в буквальном смысле, но еще не внутри — у Юры сегодня напряженные плечи, а Игорь счастлив быть полезным и старательно мнет от шеи к лопаткам, растирая каждый узел под кожей. То и дело спрашивает: нравится? так хорошо?
Юра односложно угукает или просто стонет, разнеженный до состояния желе, Игорь, напротив, пыхтит — восемнадцать лет, стоит на линолеум, не то что на голого мужика на стильных черных простынях. Большие ладони сползают ниже, на талию, потом на зад, разминают ягодицы, совсем
не такие натруженные, но Юра не против и даже подставляется, немного раздвигая ноги — и так понятно, к чему всё идет.
Очень странно думать, что это — всё. Это в возрасте Юры по праздникам ванильно трахаются и спят в обнимку, Игорю положено хотеть быстрее, выше и сильнее;
Юра приподнимается на локте, оглядывается через плечо, кокетливо похлопав ресницами.
— И что, ты правда не запланировал ничего особенного?
— Тебе мало роз? — Игорь краснеет, и Юра понимает, что попал в яблочко, потому что невинные люди без корыстных помыслов так не смущаются.
— Давай. Это же твой праздник тоже, — он переворачивается на живот, закидывает руки за голову, не смущаясь полувставшего члена, удобно устроившегося на животе. Игорь трет шею масляной ладонью, стреляет глазами в сторону тумбочки.
— Есть одна мысль...
— О, господи, — Юра
понимает раньше, чем Игорь дотягивается, так что он так и замирает, испуганно хлопая на Юру глазами, как будто ждет, что тот сейчас шлепнет его по руке, как маленького. — Из чего они хоть?
— Свечи? — Игорь смотрит растерянно. — Просто... свечи? Из магазина.
Юра проводит по лицу
ладонью. Игорь вспыхивает ярче, чем эти самые свечечки.
— Если не хочешь...
— Всё нормально, — отзывается Юра. — Просто уточнил.
Надо же, из всех бескрайних возможностей Игорь умудрился найти одну, которая Юру до этого дня миновала. Будем делать открытия вместе, думает Юра,
когда Игорь живо, как возбужденный щенок, седлает его бедра и примеряется свечой над кусочком груди, не поросшим густыми черными волосками.
• • •
Missing some Tweet in this thread? You can try to
force a refresh
Юра разложен на большом столе в кабинете начальства, штаны спущены до щиколоток, мутный взгляд сфокусирован на одной из дурацких статуэток с собачими головами, пальцы до побеления вцепились в край стола, в зубах закушен край галстука — стоны не глушит, но не жает сжеваит язык.
Юру ебут большим резиновым членом, что не самое обычное положение для Юры, хотя ебут его в целом достаточно регулярно. Хмурова двигает бедрами медотично, не сбиваясь с ритма, если Юра пытается пошевелиться, прогнуться, приподнять зад — давит ему на поясницу ладонью, ц-ц-ц.
Хмурова ебет исключительно в самом правильном направлении, так, чтоб на каждое движение ризоный член проходился точненько по простате, вызывая у Юры спазматические корчи удовольствия по всему телу, искры под веками и крупные крокодильи слезы, текущие по щекам. Юре этого слишком
Ну вот, теперь думаю про ментрио, постепенно набирающее возраст....
Костя первым седеет, сначала почему-то на груди, потом уже волосами на голове. У него же первого начинает сыпаться здоровье — тут болит, там стреляет, месть организма за все годы, что он его не щадил. Федя с Юрой привыкают говорить погромче и слышать ответы на пару тонов выше чем
стоило бы, потому что Костя очень долго отказывается признавать, что у него проблемы со слухом. Тем более он отказывается переезжать к Прокопенко, даже если колени ноют, когда он поднимается пешком на мансарду...
Но страшнее всего то, как он иногда кашляет в ванной по ночам.
Песня poet soldier king и #ментрио, но это две тыщ двадцати третий год, все живы ау, Юра увидел нарезки в тиктоке, прибежал к своим мужикам и такой братцы братцы смотрите это же прям про нас, вот смотрите, я — солдат...
— Да какой ты солдат!
— Так, кто из нас троих убивал?
— Убить может и хорошо мотивированная утка! У тебя язык болтается как висельник, ты уж тогда поэт, если идти по тексту!
— Че это он поэт, Федь, если ты у нас решаешь проблемы словами через рот? У меня на твои "нам надо серьезно поговорить" триггер, как после афгана на вертолеты!
— Ну ты у нас зато король, Кость.
— Ну да, есть такое.
— Юр, ты смотри, ему даже не стыдно! Корона не жмет?
— Не-а, в самый раз)))
Так и спорят, перетасовывая роли, до самого вечера — беззлобно, но с жаром, а то в их возрасте уже ни погонь, ни перестрелок, ни даже уйти, хлопнув
Думаю как Федя возвращается счастливо-мечтательный с "дружеских посиделок, Лен!" с "этим его Юркой Смирновым"
— Дружеская дружба, — ворчит Лена чуточку ревниво, но всё-таки в шутку. — Ладно хоть помадой не пользуется, а то бы я тебе воротнички на рубашках замучилась отстирывать.
— Да ну Лена! Что за намеки, как это вообще понимать, — бухтит Федя. — Встретились, посидели, всё мирно и прилично...
— Угу, угу...
Молчат оба пару минут, Федя смущенно шею трет (там, где пятнышко засоса), Лена костюм аккуратно в шкаф вешает — Феде в нем завтра еще ехать.
— А ему бы пошло... — выдыхает вдруг Федя общую мысль, и Лена кивает:
— Красная если. Знаешь, такие пошлые, брюнеткам идут...
— Да...
И снова молчат, но Лена, задумавшись (ярко-красная или бордо?), перестает разглаживать складки на костюме, а взгляд Феди и вовсе стекленеет.
Думаю про добрую ау с юригорями, где Юра морозится и стыдится, что влюбился (слово-то какое, тьфу ты) в сына лучшего друга (друзей, чего уж, как будто Федька ему не отец) — это, знаете, даже хуже чем в жену или сестру товарища, это прям совсем финиш, и ребята будут правы,
если его за такое погонят ссаными тряпками. И было бы достаточно, что он эти мысли нехорошие в голове катает, но Игорь же к нему тянется, и это Юра умеет скрываться как профи, а у Игоря всё на лице написано, и каждый влюбленный взгляд, и каждая обида, когда Юра его отталкивает
И для Юры Смирнова нет ничего хуже честности, но ради Игоря он может постараться даже в этом, так что, ребята, я бы хотел вам кое-что сказать, только сразу не бейте — мол, так и так, у Игорька сейчас такой возраст, в общем, короче. Я никак его к этому не, он всё сам, честно
Засада на чердаке где-то в центре. Расстеленное в пыли пальто. Утром Юра будет над ним плакать, но сейчас Федя застенчиво говорит — нам точно удобно будет на нем вдвоем?
— Будет, будет, — ворчит Костя, несущий вахту у окошка с биноклем. — Юр, в полночь разбужу, махнемся.
— Угу...
Федя ложится на бок, головой на локоть. Задремывает, а Юра всё никак, в глазах ни капли сна, только смотрит, как загипнотизированный, как по лицу Феди проскальзывают пятна света, когда внизу проезжают машины (Федя морщится, не просыпаясь, и хочется сказать Косте задернуть шторы).
Потом вдруг открывает глаза в почти полной черноте. Холодно, они с Федей сжались ближе, сверху кто-то (кто же) накинул федину куртку, пытаясь прикрыть их обоих. Костя сидит на том же месте, неподвижный, как сфинкс.
— Кость, — хрипло со сна. Пытается разглядеть фосфорные стрелки