Они разглядывали его, как кусок мяса на рынке: скрестили руки на груди, одинаковыми жестами подносили к губам сигареты, которыми одинаково смолили.
— Малёк совсем, — сказал первый. — Не, не вариант.
— Так именно что малёк, — возразил второй. — Надо пользоваться, пока не завял.
///
Юра чувствовал взгляд спиной, но виду не подавал. Активный интерес снижал цену, это он уже выяснил (правил вообще было не то чтобы много, и все нащупывались интуитивно — ну или у него был такой подходящий склад ума). Он выжидал; посасывал через трубочку сладкий сироп,
разведенный водичкой — еще не хватало пить на работе, таких потом и находят с перерезанным горлом в гостиничном номере, — косился в зеркало за баром и ждал, пока к нему подойдут. Его работа вообще, как оказалось, состояла из ожидания чуть более чем полностью. Активных действий
за две недели в этом баре случилось всего раз-два, но, эй. Ему платили посуточно, не на что было жаловаться. Если становилось сильно скучно — всегда можно было выйти на танцпол. Или облизать вишенку из бокала и посмотреть на реакцию бармена (бедный мужик огребал на себе
все последствия соседства со скучающим Смирновым, как соседи по парте, только без перемен).
— Сколько? — спросили над ухом хрипло. Голос мурашками скатился вдоль позвоночника, заставил выпрямиться и расправить плечи. Юра проверил в зеркале: тот, что пялился из дальнего угла —
отвернулся, видимо, потеряв интерес теперь, когда добычу перехватил другой. Вот же черт. Юра для кого весь вечер тут прогибался и потягивался?
— Ты о чем? — он попытался состроить дурачка, еще надеясь отвязаться от непрошенного клиента.
— Ясно о чем. Сколько?
— Слушай, дядь...
— Ты не первая проститутка, которую я встречаю. Не надо, блядь, из себя тут строить, мы оба всё понимаем, — жесткость, прорезавшаяся на мгновение в этом голосе, могла бы построить мальков вроде Юры на плацу — ему было с чем сравнить. Но Юру Смирнова еще попробуй запугай.
«Так мне строить из себя блядь или нет», весело промелькнуло в голове, но потом погасло. Юра любил провоцировать, но меру надо знать.
— Пятьдесят, — сказал он наобум (реальный ценник был ниже раза в четыре, но он очень не хотел сдвигаться с удобного места). Мужик здесь же достал
кошелек, пересчитал бумажки, шелестя ими по одной и беззвучно двигая губами. Судя по всему, он уже порядочно наклюкался.
— Это в час? — спросил он медленно.
— Да, — сразу согласился Юра.
— Ладно. Два часа. Пошли, — стопка бумажек опустилась на барную стойку. Юра посмотрел
на неё недоверчиво, обернулся к мужику вполоборота, посмотрел пристально, пытаясь на скорую руку составить портрет. Мужик был хорош собой, в том самом возрасте, который считается самым расцветом сил, и одет в хороший костюм. Вообще-то, костюм выглядел слишком новым, так что можно
было сразу отмести вариант, что он носит такие часто. Рубашка была расстегнута на две пуговицы, и он где-то потерял галстук. Вид был как у человека хорошо погулявшего. И убитого, но еще не до конца это осознавшего.
Не похоже было, что он часто сорит деньгами в таком размере.
— Вот так сразу, даже выпить не купишь?
Мужик стрельнул взглядом на ряд бутылок за барменом. Поморщился.
— Бери что надо и пойдем.
— Я еще не допил, — Юра с вызовом указал подбородком на коктейль.
На секунду мужик посмотрел так, что Юра испугался (и обрадовался): ударит.
Но потом он стиснул зубы так, что на челюстях вздулись желваки, и присел на барный стул.
— Ладно. Допивай.
Юра протяжно сюрпнул сиропом через трубочку, и мужика перекосило, как от зубной боли. Вот ведь нервный какой. Как с таким в номере закрываться, придушит же, и даже
не в порыве страсти. Юра покосился на бармена, пытаясь уловить его оценку ситуации по силе, с которой он протирал бокалы. Наверное, если бы он считал этого типа опасным, он бы сказал мальку что-то предостерегающее?
— Погода сегодня хорошая, — попробовал Юра из вежливости.
Тишина. — О. Нравится песня?
«Ты прости разговоры мне эти, я за ночь с тобой отдам всё на свете», завывало на танцполе.
— Нет, — хмуро сказал мужик.
— Может, выпьешь еще?
— Мне хватит.
Мужик реально выглядел так, как будто ему хватит, но Юру посетила соблазнительная мысль,
что еще плюс бокал, и он имеет все шансы вырубиться сразу как упадет на кровать, и отрабатывать денежки не придется, так что бармену он помахал.
— Принеси-ка ему... — мужик выглядел как человек, который уважает только водку с воблой. — Виски на два пальца.
— Не надо мне ничего.
— Надо, сладкий, — смотрите, как перекорежило. Надо было сразу начинать с пупсика, глядишь, смотал бы удочки и не мешал делу. — По глазам вижу, надо, протрезвел, пока дошел. Откуда ты, кстати, такой красивый и пьяный, м?
Мужик посмотрел в поставленный на стойку бокал,
как в бездну, как в колодец, в который он собирался прыгнуть с камнем на шее. Юра такие взгляды видел раньше — на стрельбищах, у тех, кто пару лет назад съездил посмотреть восточные красоты и до сих пор решал, не пустить ли одну пулю в мишень, другую в висок. Аж морозец пробрал.
— Со свадьбы, — сказал мужик. Впервые, кажется, в его голосе не было злости, только бесконечная усталость. — Тут недалеко отмечали. Ресторан «Сказка».
— «Сказка»? Знаю... — Юра хотел сказать, что если в заведении на столах клеенка, а не льняная скатерть, то до ресторана ему
далеко, но осекся и колкость проглотил. — Надеюсь, это была не твоя свадьба?
— Нет. Друг женился.
О.
Ооо.
Ох.
— Хороший? — спросил Юра мягче. Мужик дернул уголками губ.
— Очень хороший, — его голос упал до шепота, и несколько мгновений он смотрел перед собой невидяще,
а потом опрокинул в себя содержимое бокала, бросил на барную стойку бумажку и рывком поднялся, хлопнув Юру по плечу. — Всё. Ты допил.
У Юры оставалось еще на донышке бокала, и он мерзко сюрпнул через трубочку, но уже отрывая зад от барного стула, потому что дело, кажется,
правда было не терпящим отлагательств.
///
Самым болезненным оказалось, как ни странно, то, что отношения с Федей никак не изменились после его свадьбы. Он стал немного счастливее и его рубашки стали неуловимо белее, потому что Лене хватало терпения подбирать бытовую химию,
а не просто закидывать всё в тазик с порошком и водой погорячее; но он все так же был для Кости напарником и лучшим другом, все так же приносил ему из дома бутерброды, делая вид, что лишние остались случайно, все так же забирал переночевать Игоря, если Костя был слишком погружен
в работу, и все так же хлопал по плечу, оставляя горячий отпечаток на коже даже через слой вельвета. Полгода назад, станцевав на танцполе ресторана «Сказка» что-то дикое и пьяно упросив какую-то одинокую девушку со стороны невесты проводить домой Игорька, он вывалился в ночь
с полной уверенностью, что его жизнь будет непоправимо сломана. Назначенный самому себе запрет признаваться Феде в сокровенном воспринимался как жертва, как последняя лодка на Титанике, которую отдаешь другу с женой и ребенком (ребенок в этом уравнении был Костин, но не важно).
А Титаник не потонул. Мировой океан оставался спокойным и не штормил, лодка их дружбы продолжала идти заданным курсом, и теперь из-за этого в голову лезли непрошенные мысли. Дескать, а если бы ты признался, что тогда? Было бы хуже? Или?
Никакого «или» быть, конечно, не могло.
Федя жену любил, и не бросил бы в загсе только потому что шафер решил поцеловать его в губы под усами. Так себе Костя говорил шестой месяц и уже почти в это верил.
Как всегда при мысли о Феде и свадьбе захотелось покурить. Вообще-то, обычно хотелось выпить, но с этим у Кости
было жестко — только алкоголизма ему в списке дурных привычек не хватало, — так что травил он себя исключительно никотином. Он на ходу накинул пиджак, сделал лицо пострашнее, чтобы за ним в курилку никто не увязался, свернул в приемную — и замер, оглушенный.
Коротко стриженая,
почти лысая голова, оттопыренные уши (в одном должна быть дырка для гвоздика), шея с торчащими по-детски позвонками. Узнавание было смутным, пока парень не обернулся.
Такие глазищи не забываются даже после одной ночи.
Глазищи, и позвонки, и крылышки лопаток, и выгнутая аркой
спина, особенно под конец, когда сил хватает только ахать и хвататься за простыни — Костя расстарался в ту ночь, выливая всю скопившуюся нежность, все невесомые поцелуи, трепетные прикосновения, тончайшую игру на чувствительных местечках. Потом, разомлевший и неприлично
заласканный, пацан курил в потолок и смеялся: а я думал, ты меня изобьешь и придушишь, и Костя смущался и чесал в затылке. Да че ты... это лицо у меня такое...
Значит, взяли. Костю это особо не касалось — он не называл имен, и никто не будет спрашивать с проститутки фоторобот
каждого клиента за этот год. Можно развернуться, подождать, пока с ним закончат, и пойти покурить на полчаса позже.
Или.
Костя двинулся через зал, распихивая нерасторопных коллег, как айсберг волны, хотя мысль еще не до конца сформировалась в голове. Или. Или он мог бы...
Информаторов всегда не хватает. Особенно молодых, смазливых, явно способных попасть в роскошное казино или на приватную вечеринку к сильным мира сего чисто за счет мордашки. Это будет взаимовыгодное сотрудничество: Костя его отмажет, а пацан потом окажет пару услуг.
И если он будет очень благодарен и захочет выразить свое «спасибо» в определенной форме, раз или два, то Федя никогда не против забрать Игорька на ночь.
— Да пропустите же... Коля! Этого на меня оформляй, я сам разберусь.
И Коля Клубникин, и пацан обернулись к нему одинаково
резко. Наручников на пацане не было, он вообще выглядел до нелепого вольно, даже сидел не на стуле для посетителей, а у Клубникина на столе, аккуратно сдвинув в сторону папки. И смеялся, если судить по еще не угасшей на лице улыбке.
— Чего оформить, дядь?
— Ты как с товарищем
капитаном говоришь, лейтенант? — вызверился Клубникин, и это подействовало мгновенно: пацан соскочил со стола, вытянулся в струнку, задрал ушастую голову.
— Виноват, товарищ капитан, еще не отошел от дела. Товарищ капитан, не надо меня никуда оформлять, я сейчас сам всё оформлю.
— Вольно, — буркнул Клубникин. — Смотри мне. Перед Хмуровой так не опозорься, она тебя сожрет...
— Елена Александровна молодняк не ест, — сказал пацан, скромно потупив взгляд. — Она подождет, пока нарастет мясо...
— Да на тебе еще когда нарастет, — хохотнул Клубникин.
— Не кормят вас теперь в академии, что ли...
Шестеренки в голове Кости сделали холостой оборот и с треском раскрошились.
— В какой академии? — он наконец-то вернул себе дар речи. Чтобы не посмотрели, как на совсем идиота, быстро уточнил: — Нам что, стажера прислали?
— Никак нет, — звонко отчитался пацан. — Лейтенант Смирнов, два года службы. Поступил в распоряжение центрального управления...
— После блестяще проведенной операции под прикрытием, да, да, все про это уже слышали, — Клубникин покачал головой. — Ой и хвастун, ой хвастун...
— По прикрытием?
— Гром, ну не поощряй!
— Так точно, — пацан снова сверкнул улыбкой. Их с Костей взгляды пересеклись, и Косте резко стало душно. И страшно. Потому что он такие глаза забыть не мог, а забыл ли его глаза этот мелкий, было не понятно, и от того неспокойно.
Проще иметь дело с проблемой здесь и сейчас, чем бояться, что проблемы могут появиться в будущем. Если речь не шла о признании в любви лучшему другу, конечно.
Помнит или нет. Помнит или нет. Помнит или...
— А что у нас тут за столпотворение? — Федя безошибочно шел на запах
сплетен, как толстая мышь из мультика, который так нравился Игорю, на запах сыра. — Здрасьте, молодой человек, а вы у нас кто будете?
— Лейтенант Смирнов, можно просто Юра, — немедленно просиял пацан (той ночью они не представлялись друг другу, пацан только пошутил, дескать,
зови меня именем любимого, если приспичит, но Костя чуть не дал ему по зубам за это, и смех оборвался под его взглядом). — А вы?...
— Федор Прокопенко, — Федя пожал ему руку, крепко, но ласково. — Можно просто Федя. А это Костя Гром, мой напарник. Если он попытается нанести тебе
тяжкие телесные, сразу говори мне, у меня в кармане его строгий ошейник.
Все засмеялись, Юра звонче всех. Костя ответил взглядом убийцы — это было нормально, к этому привыкли.
— А если средней тяжести?
— Прости, тут уже каждый сам за себя, — новый взрыв смеха. — Так это ты
у нас вывел на чистую воду ту банду угонщиков? Наслышан, наслышан...
— Взаимно, — улыбнулся Юра. Федя комично распахнул глаза. Желудок Кости провалился в невесомость, кишки скрутило ледяной тревогой. Нет. Нет. — Это же вы недавно женились?
— Я, да, — Федя засиял ярче,
чем новенький ободок кольца на его пальце. — А что, об этом говорят за пределами участка?
— Вы удивитесь, — Юра подмигнул как будто бы Феде, но Косте отчетливо показалось, что это было направлено на него, и участок закружился, как будто он пропустил прямой удар в челюсть.
#ментрио в омегаверсе и/или дом/саб ау, где Костя привык пользоваться своей доминантностью/гормонами альфы, чтобы передавливать все претензии Феди, это же так удобно, правильно посмотрел, рыкнул как следует, и Федя замирает на полуслове и смотрит завороженным кроликом
Будет потом фырчать, ругаться, обижаться: Костя, ты опять, ну я же просил так не делать, ты знаешь, что этому тяжело сопротивляться! Костя курит и отмахивается — Федь, ну ты знаешь, я нечаянно. Всё, давай, больше так не буду (будет)
А потом появляется Юра. И Костя, чуя в нем
второго нижнего, прощупывает границы, убеждается — этот тот еще пластилин, могу использовать при случае; но когда происходит первая стычка и он использует на нем тот самый доминантный тон, Юра смотрит прохладно и иронично. Потому что Юра свитч. И пока Костя перестраивает
До дверей номера доходят вместе, а уже когда Юра ищет в кармане ключ, мужик резко сдает назад, причем буквально — пятится к стене, пока не упирается спиной в дверь напротив, выставляет перед собой ладони.
— Слушай, прости, что отнял твое время. Ты деньги оставь себе, я пойду...
— Первый раз?
Мужик взгляд отводит и вытирает об брюки вспотевшие ладони.
— Нет... — Юра укоризненно смотрит, мол, врачам, адвокатам и проституткам не врут, дядь. — В...второй. А первый я... пьяный был, на выпускном... я даже не уверен, что мне такое нравится, понимаешь...
— Вот и проверишь, дядь, ну чего ты, пойдем, — тут нужно немного ласки и очень жестко и уверенно прихватить клиента за шею сзади, пока не сбежал.
В номере тот нервно смотрит на кровать, будто ждет, что из-под неё кто-то вылезет и на него набросится, и садится на кресло в углу.
Утащив пальто в примерочную кабинку, он колупает бирку с лейблом, вглядывается в каждую строчку, дергает пуговицы и петельки, разве что на вкус не пробует. Он с такой тщательностью не проверял деньги на фальшивку, это о чем-то говорит.
Если его бесстыжие глаза не врут, это настоящий Армани. Здесь, в комиссионке на Ваське, которая по-модному назвала себя "европейский секонд-хэнд", но все еще предлагает примерять товар на картонке за простынкой. Очуметь.
— Ну как? — скучающе спрашивает продавщица, когда он
выходит пару минут спустя.
— Не знаю, — тянет Юра, изображая сомнения, и не те, которые "понравилось, но не уверен, брать или не брать", а скорее "ах, нужно ли мне это пятое пальто в мой роскошный гардероб". — Все-таки не на нашу погоду такое... а вы скидочки не делаете-с?
Юра разложен на большом столе в кабинете начальства, штаны спущены до щиколоток, мутный взгляд сфокусирован на одной из дурацких статуэток с собачими головами, пальцы до побеления вцепились в край стола, в зубах закушен край галстука — стоны не глушит, но не жает сжеваит язык.
Юру ебут большим резиновым членом, что не самое обычное положение для Юры, хотя ебут его в целом достаточно регулярно. Хмурова двигает бедрами медотично, не сбиваясь с ритма, если Юра пытается пошевелиться, прогнуться, приподнять зад — давит ему на поясницу ладонью, ц-ц-ц.
Хмурова ебет исключительно в самом правильном направлении, так, чтоб на каждое движение ризоный член проходился точненько по простате, вызывая у Юры спазматические корчи удовольствия по всему телу, искры под веками и крупные крокодильи слезы, текущие по щекам. Юре этого слишком
Ну вот, теперь думаю про ментрио, постепенно набирающее возраст....
Костя первым седеет, сначала почему-то на груди, потом уже волосами на голове. У него же первого начинает сыпаться здоровье — тут болит, там стреляет, месть организма за все годы, что он его не щадил. Федя с Юрой привыкают говорить погромче и слышать ответы на пару тонов выше чем
стоило бы, потому что Костя очень долго отказывается признавать, что у него проблемы со слухом. Тем более он отказывается переезжать к Прокопенко, даже если колени ноют, когда он поднимается пешком на мансарду...
Но страшнее всего то, как он иногда кашляет в ванной по ночам.
Песня poet soldier king и #ментрио, но это две тыщ двадцати третий год, все живы ау, Юра увидел нарезки в тиктоке, прибежал к своим мужикам и такой братцы братцы смотрите это же прям про нас, вот смотрите, я — солдат...
— Да какой ты солдат!
— Так, кто из нас троих убивал?
— Убить может и хорошо мотивированная утка! У тебя язык болтается как висельник, ты уж тогда поэт, если идти по тексту!
— Че это он поэт, Федь, если ты у нас решаешь проблемы словами через рот? У меня на твои "нам надо серьезно поговорить" триггер, как после афгана на вертолеты!
— Ну ты у нас зато король, Кость.
— Ну да, есть такое.
— Юр, ты смотри, ему даже не стыдно! Корона не жмет?
— Не-а, в самый раз)))
Так и спорят, перетасовывая роли, до самого вечера — беззлобно, но с жаром, а то в их возрасте уже ни погонь, ни перестрелок, ни даже уйти, хлопнув