Thread by @tenka0o4

Так, ну что, #полигром (ака разгром, громоволк, дубогром, пчелогром и даже хазгром), безудержный флафф, пять раз, когда партнеры Игоря меняли что-то в своей внешности, а Игорь их полностью и безоговорочно поддерживал. Да, в этом виноваты кадры с Димой и усами

1.

Игорю не хочется думать, что он тот муж, который спросит про выщипанные брови у жены в противогазе, и тем не менее он замечает что-то только тогда, когда из стаканчика с кофе достает волос. Рыжий волос. Длинный рыжий волос. Нет: дли-и-и-инный рыжий волос. Вдоль по волосу

взгляд следует до владельца оного, клацающего виртуальным кнопкам на голографическом столе («пять минуточек, Игорь, и я составлю тебе компанию»), а там по рыжему потоку прядей — вниз, к плечам.

К самым плечам и даже немного ниже.

Лягушка не замечает, когда её медленно варят,

а Игорь, очевидно, слишком часто навещал Серёжу, чтобы заметить, как отрастают его волосы.

Пять минут прошли, поэтому Игорь отставляет стаканчик (залпом допив кофе, потому что да что такое один волос от любимого человека, не таракана же выловил), и подсаживается к Серёже на край

стола, позволяя себе нарушить святое правило о невмешательстве в работу. Серёжа улыбается краешком рта, нажимает раз, два, три, и экраны на столе и над столом сворачиваются.

— Я помню. Готово.

— Ничего не потерял? — интересуется Игорь. Серёжа склоняет голову набок, волосы

перетекают рыжим водопадом, на одном плече короче, на другом теперь длиннее, часть длинных прядей ложится на лицо, прикрывает нос и обкусанные губы. Игорь показывает волос, зажатый между пальцами, и сначала Серёжа щурится, приглядываясь, а потом ойкает и розовеет.

— Надеюсь, ты достал его не из кофе.

— Можно достать волос из мест намного хуже, чем кофе, — заверяет Игорь (и он даже не про жопу). Серёжа хихикает и заправляет часть прядей за ухо. Они сразу рассыпаются снова.

— Я и не заметил, как сильно ты оброс, — честно признается Игорь.

— А я все ждал, когда ты что-нибудь скажешь, — признается Серёжа в ответ. — Как тебе?

— Красиво, — без раздумий отвечает Игорь. — Смело. Но больше красиво.

— Смело это было десять лет назад, — усмехается Серёжа. — Когда за такое ногами били. А сейчас что...

Игорь мог бы поспорить — ногами всё ещё бьют, и не только пацанов, но и мужчин постарше, сам видел и провожал до дома. Но Серёжа не любит, когда Игорь говорит ему про смелость («ой, хватит, я целыми днями в башне сижу, это тебя могут в любой момент убить, а я что, молодец такой,

вышел на сцену без панической атаки»), поэтому Игорь не настаивает.

— Долго ты это отращивал?

— Полгода почти, — Серёжа опускает ладонь ребром пониже, до середины рёбер. — Хочу попробовать дорастить сюда, как раньше.

— У тебя были такие длинные? — поражается Игорь. — Когда?

— В школе еще...

— Училки ругались?

— О, не то слово. А в детдоме так вообще... каждую неделю налысо побрить грозились. А одноклассники жвачку лепили или поливали всякой дрянью, и Олег мне потом это всё вычесывал, — тем не менее, Серёжа улыбается почти ностальгически.

— А я им за это аську взламывал и писал всякое. Ну там, признавался в любви чужой девчонке, а потом мы с Олегом наслаждались драмой.

Игорь делает несложную математику, пока Серёжа предается воспоминаниям. Полгода. Чуть больше месяца с того, как.

— Это ты для Олега расстарался?

Серёжа снова розовеет и отводит взгляд. Олег вернулся — буквально откопался из мертвых, — семь месяцев назад. Игорь не скоро забудет эту дату.

— Почти. Не совсем. Я, гм. Я же длинные волосы носил почти все время — если мои старые интервью посмотреть... а каре... это после того,

как пришло — письмо, — он никогда не говорит «похоронка», как будто если назвать его так, оно обретет силу забрать Олега обратно. — Я даже не помню, как. Кажется, прямо в кабинете, ножницами — я тогда еще держал в кабинете острое... — он медленно выдыхает и потом смеется коротко:

— Мой стилист меня чуть не убил.

— Ну и уволил бы его нахрен, — искренне предлагает Игорь.

— Я и уволил. Но каре мне действительно не очень шло.

— По-моему, очень шло, — Игорь в этом твердо уверен, всё-таки влюблялся он в мальчика с каре, и Серёжа явно об этом вспоминает

и смотрит подозрительно, с прищуром:

— Тебе точно нравится, как сейчас? Или больше нравилось, как короче?

Игорь пожимает плечами. На его вкус, всё хорошо: неровные оборванные пряди, которые ерошил любой ветерок, делали из Серёжи встревоженного птенца, длинные текучие пряди

превращают его в лесную ведьму, главное то, что Серёжа всегда остается на три четверти Серёжей и на одну четвертую диковинным перевертышем не из этого мира, а это не изменится, хоть он налысо побреется.

— Я тебе скажу, что мне не нравится сейчас, — заявляет Игорь, и его счастье,

что кроме Серёжи, он встречается ещё с другими обладателями длинных волос, потому что ему ничего не стоит взять его волосы двумя руками, завести ему за спину и в два движения стряхнуть резиночку с запястья и стянуть пряди в нетугой хвост. Серёжа удивленно щупает получившуюся

конструкцию. Игорь улыбается гордо. — Вот так. Теперь ничего не мешает мне смотреть на твое красивое лицо.

Серёжа смотрит на него нечитаемо несколько минут и потом качает головой, будто увидел что-то такое, во что ему трудно поверить.

— Игорь. В какой академии подкатов ты

защищал докторскую?

— Дядь Федя двадцать лет в браке, — без раздумий отвечает Игорь. — Я конспектировал.

2.

Игорь не планировал пошутить, это получается так само, он замечает человека в черном краем глаза, и окликает автоматически:

— Слыш, друг, а где... — «твой начальник», почти спрашивает он на автомате, но тут мозг заканчивает обрабатывать информацию, полученную от глаз,

и поэтому продолжает он гладко, как будто так и задумано: — ...твой папа? Я бы познакомился, если он на тебя похож, симпатяга, наверное.

— Да пожалуйста, — легко отвечает Олег. — ФКУ ИК-3, Ленобласть. Могу устроить свидание.

— Серьезно? — Игорь тормозит на мгновение, ломая

дежурно-флиртующий образ.

— Две опг и три доказанных убийства, пожизненное, — Олег пожимает плечами. — Если никуда не перевели...

Игорь не знает, что на это сказать. Медленно моргает. Открывает рот. Закрывает рот. Открывает рот снова.

— Так, эээ... похож?

— Ну, так, —

Олег, кажется, всерьез задумывается. — Сложно сказать. Глаза, наверное. Брови. Подбородок с ямочкой. Что, заинтересовался?

— Не знаю. Мне душа важнее. Как там с душой?

— Сомнительно. Но русский рок любит.

— Ага. Уже хорошо.

— И «Зенит».

— Еще бы он не.

Они молчат секунд

тридцать, не зная, как продолжить, потом Игорь не выдерживает и все-таки повторяет:

— Так ты серьезно?

— Да, Игорь, я серьезно, мой биологический отец мотает длинный-длинный срок, — терпеливо проговаривает Олег. — Можешь проверить по базам. Волков, Давид Родионович.

— Да я верю... — Игорь чешет в затылке. Трудно объяснить, что наличие у Олега живого отца здорово меняет все, что Игорь успел себе о нем представить. В этом сложность, когда ты слышишь истории о человеке дольше, чем знаешь его самого, невольно складываешь в голове образ, который

может рассыпаться от того, что всплывет какой-то новый факт. Или изменится какая-то мелочь.

Олег терпеливо смотрит, чуть склонив голову на бок. Игорь тоже смотрит. На ямочку на подбородке. Раньше не замечал. Под бородой. Потому что борода была у Олега всегда: когда он только

вернулся, курчаво заросший и диковатый. Когда Игорь увидел его через пару дней, уже посетившим барбершоп (понтовую парикмахерскую, если по-человечески) — из арабского террориста в лощеного хипстера, если не заглядывать в глаза. То больное и дикое из глаз уходило еще долго.

Пожалуй, только пару недель назад и пропало, и Игорь начал привыкать к лучикам-морщинкам в уголках глаз, когда Олегу смешно. А тут вдруг.

— Это ведь не маскировка, чтобы скрыться от властей? — уточняет Игорь на всякий случай. — Ты мне скажешь, если ты в международном розыске?

Это шутка только на треть. Олег существо скрытное, подозрительное, Игорь уверен — если с ним случится розыск, рак или раннее облысение, Игорю он об этом скажет в последнюю очередь. Или не скажет вообще, и он узнает, когда Серёжа снова ёбнет каре.

— Обязательно, — хмыкает Олег,

но смотрит серьёзно и добавляет потом весомо: — Нет, правда, ничего не случилось. Просто...

Мимо пробегает кто-то молоденький, с бейджем, ноутбуком и двумя чашками кофе, поставленными друг на друга. Они замолкают, пока служащий не скрывается. Олег сосредоточенно чешет челюсть.

— Хотелось что-то поменять, — поясняет он после паузы. — Посмотрел на себя в зеркало и думаю вдруг: я с этой бородой пятнадцать лет, господи, какой я вообще без неё, я хоть помню?

Игорю кажется, что речь не только про бороду, но он в любом случае понимающе кивает.

— И как тебе без неё?

— Не знаю. Странно, — Олег задумывается. — Холодно.

— Холодно? — смеётся Игорь.

— Холодно! — подтверждает Олег, расплываясь в улыбке. — Лицо мерзнет, даже от кондиционера, я...

— Ты улыбаешься! — ахает Игорь, невежливо перебивая. Олег улыбается шире.

— Я часто улыбаюсь, Игорь...

— Нет! Ты правда улыбаешься! Я это вижу! На твоем лице!

— Игорь.

— У тебя ямочки! — он ничего не может с собой поделать, руки сами тянутся, большие пальцы ложатся аккурат в ямочки на щеках, Олег одновременно пытается закатить глаза и не может

перестать смеяться, и Игорь тоже не может перестать улыбаться от уха до уха, потому что Олег *правда* улыбается, ничем не прикрыто, и это такой концентрированный заряд гормонов счастья прямо в мозг, он как пьяный.

— Игорь, они всегда были...

— Если я не видел — не считается!

Он так и не убирает ладони с лица Олега, даже когда они перестают смеяться, потом проходит еще несколько секунд, когда они просто смотрят друг на друга, а потом уже как-то само складывается так, что губы с губами соприкасаются и следом влажно сплетаются языки. Поцелуй довольно

короткий, скорее обозначающий намерение, чем действительно удовлетворяющий; Игорь прижимается лбом ко лбу Олега, заглядывает в глаза.

— Так что, к таким переменам ты тоже готов? — спрашивает только наполовину флиртующе и на вторую — очень даже серьезно. Он не против подождать,

в конце концов, френдзона означает, что у тебя на одного друга больше.

— Думаю, да, — усмехается Олег. — На двух условиях.

— Ммм?

— Первое — ты все еще будешь меня любить, если я снова отпущу бороду. Без неё слишком странно. Целоваться в том числе.

— Принято.

— И второе —

мы сходим за благословением к моему отцу.

Игорь распахивает глаза шире, быстро прикидывая, что с ним сделает дядя Федя, если он попробует объяснить ситуацию. Да, я ездил в колонию строгого режима. Нет, не по рабочему вопросу. Слушай, дядь Федь, вы с теть Леной так хотели, чтобы

я был счастлив в личной жизни...

— Игорь, я шучу.

— А я нет, — отвечает Игорь мужественно. — Что я, отцов не видел. Все они обещают сломать тебе ноги, уголовники или нет.

3.

— Может, мне усы отрастить?

— Ммм? — сонно отзывается Игорь.

— Усы, — повторяет Дима.

Игорь поднимает голову с подушки. Дима разглядывает себя в маленькое зеркальце, поселившееся на полочке возле раковины с тех пор, как в его квартире стали ночевать другие люди, которых

почему-то не устраивает принцип «умылся, пятерней причесался и пошел», который всегда устраивал их с папой. Дима ночует тут чаще всех по одной простой причине: до участка близко, и все равно они половину времени дома проводят за работой, а работа у них общая.

— Ну, отрасти.

Дима вздыхает и все еще смотрит на себя в зеркало, хотя его половина разложенного дивана активно в нем нуждается, так что Игорю приходится встать и прошлепать босиком до раковины. Дима сначала вздрагивает, когда он обнимает его под ребрами и ставит подбородок на макушку, потом

расслабляется. В зеркальце видно нижнюю часть его лица и кусочек груди Игоря.

— Ну? — спрашивает Игорь.

— Не знаю, — вздыхает Дима обреченно. — Где я и где усы...

— Предположительно, у тебя над верхней губой?

Дима фыркает.

— Смеяться будут.

— Кто будет смеяться, тем ты дашь

по роже.

— Я не буду бить наших коллег, Игорь.

— Наших коллег? — Игорь за челюсть задирает его голову к себе, чтобы посмотреть в глаза. — Серьезно? Ты за них боишься? Не за гопников в переулках? Дим, у меня есть фотки с тех времен, когда Костян думал, что маллет это лучшее, что

случалось с человечеством, — судя по глазам Димы, он представляет это даже слишком живо, сначала ужасаясь, потом расплываясь в улыбке.

— Ну, если так... — и снова вздыхает. — Да ладно. Всё равно ничего не вырастет. В школе три волосинки пробивалось, тьфу...

— Ты сравнил, —

не соглашается Игорь. — То в школе. Знаешь, сколько всего могло измениться?

Дима еще немного сопит перед зеркалом, но в итоге уходит в постель, не бреясь.

И он прав: у него ничего не растет. Первую неделю так точно. Ну, щетинка такая, скорее даже пушок, как на персике,

шелковистый такой, гладить прикольно, но почти не видно, только если на свету, тогда как будто светящийся ореол. Каждое утро Дима придирчиво разглядывает эту поросль в зеркало, вздыхает и скребет челюсть. У Игоря тоже скребется, как всегда — его деятельная собачья натура хочет

решить проблему, но тут не помогают кулаки и нельзя принести в зубах мячик. В зубах он приносит витаминки: омегу и этот, который заменяет петербуржцам солнце (вычитал в интернете, что это должно помочь). Под страшным грифом секретности советуется с Юлей: она предлагает скраб для

лица и краску для волос («да растет у него всё, он просто цыпленок!»). Краска, на взгляд Игоря, это как-то слишком радикально, тогда уж и усы накладные можно приклеить, но скраб Юлька передает, и он поселяется на полочке возле зеркала.

Идет уже третья неделя, когда Игорь

открывает глаза как-то утром, смотрит на сонного Димку, и рука сама тянется погладить по щеке.

— Чего? Уже? — сонно спрашивает Дима. — Может, позвонить Федору Ивановичу и брл....

— Ты колешься, — шепотом уведомляет Игорь. Дима распахивает глаза, а потом кидается проверять

у зеркала, и, да, действительно, за прошедшую ночь случился некий странный гормональный рывок, и щетина разом приобрела объем и цвет.

Настолько, что в участке впервые обращают на это внимание.

— Это че такое, Дубина? — интересуется Костян бодро, останавливаясь у стола Димы

после первого же перерыва на кофе. — У кого-то была бурная ночь?

— А?

— Ну, — Костян указывает карандашом на челюсть, и Дима, спохватившись, трогает её пальцами и улыбается. — Забыл побриться?

— А, не. Это я отращиваю, — смущается Дима.

«Маллет», телепатирует взглядом Игорь.

«Помни про маллет».

Но Костян неожиданно расцветает под стать фамилии и от всей души хлопает Димку по плечу.

— О! Красава! Не, ну а что? Усы — это признак человека, готового взять на себя ответственность! Это тебе не раз-раз бритвой и готово, это же нужен уход...

Новость облетает участок быстро. К Диме весь день подходят мужики участка по одному: кто без усов, те поздравить, как будто Дима как минимум ребенка завел или взял ипотеку, кто с усами — делиться советами. К вечеру Игорь застает Димку с дядь Федей в коридоре между курилкой

и комнатой отдыха — тот негромко втолковывает про щеточку для усов и еще, понизив голос, про то, что волосня будет лезть в рот при поцелуях с непривычки, там сноровка нужна, но это тебе уже Игорь объяснит. Дима выползает на свет красный, как рак, и безумно довольный.

Его довольства хватает еще на два дня, а третий он начинает с того, что страшно чешется по всей площади челюсти.

— А-а, — глубокомысленно изрекает Игорь. — Эта стадия. Добро пожаловать.

— Почему, — пыхтит Дима, — никто не предупредил... так, время сбривать лишнее!

Когда он снимает щетину с подбородка и челюсти, Игорь даже немного грустит — успел привыкнуть к колючести. Остается только щетинка над верхней губой, из которой пока сомнительные усы, но все-таки хотя бы их будущий контур. Дима разглядывает себя в зеркало, оттопыривая губу,

втягивая, закусывая, пытаясь задрать нос, чтобы увидеть как можно больше ракурсов.

— Надо было оставить больше? Или меньше...

— Так хорошо, — решительно обрубает Игорь.

— Уверен? — Дима щурится, надевает очки и оборачивается, и, ого: Игорь уверен как никогда.

— Нифига себе.

— Что?

— Скажем так. У тебя когда-нибудь была фантазия о том, чтобы переспать с горячим учителем?

4.

Он правда не настолько невнимательный, просто если Серёжу он может видеть хоть каждый день — куда тот денется из башни, принцесса? — то Юля занята своими журналистскими делами не меньше, чем он своими служебными. Как мудро заметил как-то раз Дима, если бы они встречались

только друг с другом, были бы у них с таким графиком свидания раз в год. Раз в год — это он конечно хватанул, но иногда Игорь встряхивается, смотрит на календарь и пишет первым (ему не западло): слышь, Юлёк, я тут картошечку жарю, го следующей?

Юля заявляет, что картошечку ей

по режиму питания нельзя, но можно куриную грудку, и через полчаса уже стоит на пороге с ноутбуком и в одном наушнике. И пока она раскладывает свою технику на столе, игнорируя Игоря за пределами одного чмока в щеку, Игорь умиротворенно думает, что это, пожалуй, то, к чему он мог

бы привыкнуть. Димкина улыбка по утрам, обеды от Олега, восхищенный видом из окна Серёжа — да, здорово, и он был бы рад, чтобы это всегда было на расстоянии вытянутой руки, бери как захочется; но клацанье клавиш юлькиного ноута и её быстрое «да-да, я слушаю» в наушник время от

времени мгновенно вытесняется на фон, как негромко работающий телевизор, под который кто-то уснул. Может быть, Игорю нужно не чтобы с ним жил человек, а чтобы в дом пробралась кошка, сама захватила нужную ей территорию и потом игнорировала его, пока он не протянет еду.

Что это говорит о нем и его детских травмах, интересно.

— Я записываю, — говорит Юля в наушник, — прошу, продолжайте.

— Я бы хотел с тобой жить, знаешь, — говорит Игорь, помешивая в сковородке лопаточкой.

— Да-да, — Юля на мгновение убирает наушник, зажимая большим пальцем

микрофон, и отвлекается от ноутбука. — Ты что-то сказал?

Игорь, ухмыляясь так, что болят щеки, посылает ей воздушный поцелуй.

Он почти заканчивает, когда клацанье прекращается и мягко закрывается крышка ноутбука. Пресс сам собой поджимается в ожидании щекотки или просто

холодного прикосновения рук (почему-то у всех, кого Игорь знает, холодные руки, и они постоянно хотят их об него греть), но Юля удивляет: подкрадывается сзади, коротко выдыхает — и напрыгивает на спину.

— Юля! Так люди получают ожоги сосков! — он ворчит по большей части в шутку,

и кряхтит тоже шутливо, когда выпрямляется, но отмечает, что Юля действительно стала немного тяжелее. Это не та вещь, которую прилично говорить девушкам, Игорь не в лесу воспитан; и ему не настолько тяжело, чтобы стряхивать с себя ношу; но потом Юля прижимается к его шее сначала

губами, потом зубами, и это уже финиш, так что картошечка подождет.

На закорках он доносит её до разложенного дивана, пытается свалить, но это оказывается неожиданно сложно — Юлька держится цепко, как бабуин. Пару минут они борются, причем борьба из шуточной постепенно

становится ожесточенной, потом валятся на постели вместе, перекатываются раз, другой — Игорь пытается Юльку поймать и подмять под себя, а она уворачивается и пытается его оседлать. И в какой-то момент ей удается: Игорь оказывается распластан на спине, Юля крепко держит его руки

в своих и смотрит не менее удивленно и восторженно, чем он. Это не первый раз, когда они в такой позиции, но первый, когда Игорь настолько запыхался, еще даже не сняв треники.

Юля отпускает его руки, откидывается немного назад, чтобы лучше был обзор, и тянет через голову

толстовку. Под ней — майка оверсайз, которая болтается, ничего не скрывая, ну так, грудь еле-еле, а вот плечи… и руки…

— Нихрена себе, — выдыхает Игорь. — Юлёк, это чё такое?

— Девушке в наше время нужно уметь себя защитить. Ты же сам об этом говорил, — Юля с притворной

скромностью хлопает ресницами. — Вот, видишь, немного подкачалась.

— Нихрена себе немного! — Игорь так быстро поднимается на локтях, что Юлька чуть не падает на кровать. — Ты свою бицуху видела? Ты меня скоро догонишь!

Ну это он льстит немного, конечно, чтобы Юлька его догнала,

ей нужно уходить качаться профессионально. Но все равно, когда она напрягает руки, опираясь о его пресс, видно, как там очерчиваются мышцы. У Игоря во рту немедленно собирается слюна от желания укусить.

— Ну да. В платье без рукавов уже не походишь, конечно…

— В смысле? —

перебивает Игорь.

— Ну… — Юля сгибает одну руку, показывая, как напрягаются мышцы (если он не укусит немедленно, он захлебнется). — Как я буду выглядеть в платье, играя мышцами?

— Охуенно, — сразу же заявляет Игорь. — Пиздато. Как королевна. Как мамочка, наступите на меня.

— Этому ты где нахватался?

— Мне каждый день с пяти аккаунтов присылают тиктоки, Юль.

Юля уже неприкрыто смеется, и это выглядит еще лучше, чем её новые мышцы, так что Игорь тоже лыбится во весь рот.

— Так уж и наступите… ммм… можем устроить… — она медленно проводит ногтями

по его голой груди. — Жалко, я туфли не взяла. Так тебе правда нравится?

— А? — Игорь с трудом отвлекается от картинки, уже развернувшейся в голове. — Что? Это? — он взглядом обводит очертившуюся фигуру. — Юль, я в жизни не был возбужден так сильно, как сейчас.

— Повезло мне,

что ты дрочишь на грубую физическую силу, — хмыкает Юля с ноткой самодовольства.

Игорь мог бы поспорить, потому что полгода тому назад у Юли бицухи не было и на неё дрочилось не меньше, да и в принципе он может представить её хоть бодибилдершой, хоть набравшей тридцать кило,

с мягким животиком и крупными бедрами (ммм, бедра…) — и всё хорошо. Это ему повезло отхватить женщину, горячую в любом виде.

5.

Под музыку Глиэра подъезжает поезд, и Игорь отталкивается от столба, который подпирал минут двадцать, медленно срастаясь с интерьерами платформы, и вглядывается в толпу. Ищет не в первый раз, и это его подводит, потому что по привычке высматривает бежевое пальто и летящую

челку, а в плечо его тыкает человек в синей вязаной шапочке.

На это Игорь реагирует первым делом.

— Сопреешь же, снимай, — погода сегодня прям как не мартовская, на небе огромный желтый шар, который шпарит и шпарит. Вроде хочется под родные серые тучи, а вроде и приятно.

Хороший знак.

— Не, мне так нормально, — возражает Петя и шмыгает носом.

Раньше он приезжал с одной сумкой через плечо, сейчас при нем рюкзак, сумка побольше и еще неловко зажатый локтем горшок, из которого торчит что-то очень больного вида.

— Это Василий, — уведомляет Петя.

— Мой сосед по палате его завел еще задолго до меня. Наказал присматривать, когда выписывался.

— Это типа… алоэ-вера?

— Денежное дерево.

— Серьезно?

— Угу. Когда зацветет, разбогатеем. Ну, он так сказал.

— Это нам было бы очень кстати, — соглашается Игорь. — Василия крепче

держи, а то сопрут как особо ценного.

Петя держит Василия, Игорь берет все остальное. Уже по пути к метро думает, что надо было взять такси, но это всегда делал Петя, а в этот раз Петя не предложил, а Игорь со своей нокии закажет только если звонком и это а) позориться и

б) зря тратить время, так что он расплачивается тремя жетончиками и не дает Пете ускакать по эскалатору вниз.

В метро Петя дремлет, положив голову в шапочке ему на плечо, пока Игорь не толкает — приехали.

— Шестой этаж. Без лифта, — кряхтит Петя всю дорогу, как будто тащит

на себе весь багаж, а не одного Василия. — Я удивлен, что у тебя вообще есть личная жизнь. Как кто-то сюда забирается и сохраняет желание ебаться?

— Они просто видят мой сексуальный обнаженный торс и забывают про усталость, — бодро отвечает Игорь. Мог бы срезать и поязвительнее,

мол, кроме тебя никто не жалуется, но он видит, что Петя реально встает подышать каждые несколько ступенек, а лежачего в Петербурге не бьют, тут культурная столица.

— Ну вот, дом, родимый дом. Василия давай к окошку на кухню, а то из большого так сквозит, он простудится и умрет.

— А, то есть если мы простудимся и умрем, это ничего, это не страшно.

— Нас будет греть любовь. И подштанники с начесом, которые я тебе выдам, — Игорь уже чувствует, как ухмылка становится острее, и как ни странно, он скучал по этому чувству. Мало кто умеет сучиться так задорно,

как Петя. Пока это не переходит в точечную бомбардировку по болевым местам.

— С-сервис…

— Не хуже, чем Астория, а?

— Да говно помпезное твоя Астория. Пять звезд, а в баре ни одной бляди, — тут Петя все-таки вздыхает, вспоминая, видимо, что никакая Астория по папиной кредитке

ему больше не светит. Мужайся, брат. Хорошо если тебя еще ждут командировки по совковым гостиницам в Ленобласти.

— Да сними ты шапку, не так уж тут дует, — бросает Игорь с кухни. — Чай?

— Кофе. Видел я твой чай. А он видел Ленина.

— Вот не надо. Максимум Ельцина.

Пока Игорь разбирается с туркой и маленькими кофейными чашечками, Петя все пытается поставить растение так, чтобы на него попало больше солнечных лучей — со стороны как будто оно само движется, как кот, который ищет где теплее. Потом просто сидит, ковыряет клеенку. Игорь кофе

разливает, а потом вдруг — синий экран. Щетку купил, бритву купил, трусы даже купил, новые, кельвинкляновские, чтоб если что, этот не стоял перед ванной голый и несчастный в одном полотенце. А печенье забыл.

— Это что? — спрашивает Петя, подозрительно глядя на вазочку,

выставленную на стол.

— Это яблоки сушеные. Свои, между прочим. С дачи. Без гмо. Все хипстеры за такие дерутся, я тебе отвечаю.

— Хипстеры… Игорь, ты когда пытаешься быть в тренде, это еще хуже, чем когда не пытаешься.

— Пей давай. И ешь. И шапку сними, — Игорь перегибается

через стол и успевает сдернуть синюю гондонку раньше, чем Петя натянет ее на уши двумя руками. Из-под шапки сразу бьет в нос запас вспотевшей кожи и несвежей ткани (а Игорь предупреждал). Петя неловко кривится и проводит по волосам — ну, скорее, по их отсутствию, — ладонью.

— Надо было сначала в душ.

— Да ты на мне всю дорогу проспал. Сначала кофе, потом мыться, — возражает Игорь.

— Ниче, мне теперь быстро. Мылом потер и готово. И феном шуметь не буду, — Игорь закатывает глаза, один раз пожаловался, и то сколько лет назад. До сих пор припоминает.

— Ну, как тебе? Бомжатский шик.

Игорь, конечно, был готов. Петя все перечислил в охеренно длинном голосовом, Игорь знает, бриться он не выбирал, рехаб этот он тем более не выбирал, ничего не выбирал, кроме билета на Сапсан на последние бабки и тех вещей, которые влезли в сумки,

которые он на себе унес. И про кокаин в первую же ночь после рехаба Игорь знает и если что и ценит, так это прямоту.

— По-моему, тебе так только лучше.

— Ну если у тебя фетиш на раковых больных.

— Да я серьезно. Мне так больше нравится. У тебя глаза такие большие сразу.

— Ага. И уши.

— И скулы выделяются.

— Это потому что я не жрал ничего в этом сраном рехабе.

— И вообще, форма черепа у тебя… подходящая, — тут Петя просто таращит на него глаза.

— Здрасьте, блядь, феноменолог нашелся.

— Френолог. И у меня просто есть вкус.

— С каких пор?

— Ты в Эрмитаже был? А я да, — наставительно говорит Игорь. — Потрогать можно?

— Нельзя, блядь!

Игорь перегибается через стол снова и трогает. Гладит по всей черепушке, где волоски чувствуются еле-еле, даже не колючие, такие, чуть бархатистые. Игорь все пытается подобрать

сравнение, и вдруг его осеняет:

— Ты ж этот! Сфинкс! Юлька по ним угорает, — Игорь почти уверен, что если он захочет склонить её к сожительству, ему нужно будет только «случайно» подобрать где-то лысого кота, и всё, будет тут как тут.

— Ну, спасибо.

— Чё, знаешь, какие они дорогие? Элитная порода, так-то, — Петя снова закатывает глаза, но уголки губ дергаются.

+1

— Это че, козинаки?

— А-а-а! — Игнат талантливо выхватывает тарелку из-под пальцев и прячет её на груди. — Роднуля, сначала товар, потом деньги, ты же знаешь, как это работает. Бесплатно тут тебя никто кормить не будет!

— Я могу просто позвонить твоей мамуле и сказать,

что ты не делишься, ты в курсе? — впрочем строгий тон Игорю сегодня не дается. Игнат расчищает стол, Игорь водружает на него рюкзак, набитый не совсем под завязку, но около того; Игнат барабанит по столешнице, Игорь открывает самый большой карман и достает первое и самое главное.

— Ага! — вопит Игнат. — Вот они, родненькие!

Ушки Микки Мауса сейчас можно купить в любом магазине для праздников, можно даже заказать с сайта Диснейленда, но это не то же самое, что привезти лично. Игнат водружает ушки поверх шапочки, потирает пухлые ладони в предвкушении.

А Игорь и рад стараться. Из рюкзака извлекает снежный шар с миниатюрой замка Диснея и чайный сервиз как из Красавицы и Чудовища, пластиковый стакан с «крэйзи» трубочкой и ланч-бокс, в котором Игнату нечего будет носить, но все равно пусть будет. Есть комиксы и здоровенный

плюшевый Ститч, два лазерных меча, чтоб потом драться, даже футболка по размеру Игната, и гора заграничных сладостей со вкусами, которых нет в России сейчас и тем более не было в босоногие девяностые.

Потом Игнат бросает кипятильник в банку, и они разливают чай.

Под чай употребляют и хрустящие козинаки (у мамы Игната вкуснее, чем покупные), и чокопаи с дикими вкусами, и шоколадную пасту ложкой из банки. И никаких рядом взрослых, чтобы сказать, что слипнется, потому что взрослые — это они.

— Не, ну молодец, ну красава, — приговаривает

Игнат, разглядывая фотографии, по одной с каждого аттракциона, на который хватило сил отстоять очередь (карточки почти как полароидные, и что-то ностальгически-нежно тянет в груди). — И загорел так, и возмужал… оброс…

Игорь автоматически тянется потрогать волосы на затылке,

которые уже доросли до того, чтоб начать завиваться.

— Может, я тебя ножничками прямо тут, чики-чирики? Ты же знаешь, моим рукам можно доверять, — Игнат демонстрирует ладони, как красная панда, вставшая на задние лапы (Игорь видел в тиктоке). Вообще-то, иногда Игнат

действительно делал ему «чики-чирики», когда не было времени или денег на парикмахерскую, но сейчас Игорь пожимает плечами. Игнат удивленно поднимает брови. — Шо, Игнатик уже недостаточно хорош для тебя? Барбершопы поди подавай? Чтоб с массажем головы? Таки в массаж я тоже умею,

только он у меня сразу эротический, независимо от части тела…

— Да не… я так подумал… — Игорь рассеянно чешет в затылке и потом шею под челюстью, блуждая взглядом по тесной комнатушке с наградами по стенам. — Может, нехай отрастут немножко? Ну так… не чтоб прям шапка была,

только чтоб чуть закудрявилось?

— Хм, — задумчиво говорит Игнат. Игорь ждет какой-то еще реакции, но Игнат берется за телефон, что-то там набирает и прижимает к уху. Вместе они слушают гудки. Игорь в общем-то не в обиде, он понимает, что иногда дела вмешиваются даже в самые

теплые дружеские встречи. Пока что можно проверить, сколько зефирин, ну этих, которые маршмеллоу, он может запихать в рот за раз.

Потом в телефоне невнятно отвечают.

— Моська ру? — переспрашивает Игнат бодро. — Таки не подскажете, сколько вы платите за сенсации? У меня тут

эксклюзив. Знаете такого майора Грома? Короче, вы представляете, он двадцать лет брился ежиком…

Тут до Игоря доходит, но маршмеллоу во рту не дают сказать ничего кроме «ммм!», так что он перелезает через стол и пытается надавать Игнату тумаков и отобрать телефон.

— А теперь… а теперь… — Игнат задыхается от смеха, а потом вдруг распахивает глаза и рот: — Игорюня! Они тебя реально знают! Подождите! Да, эксклюзив, да, могу с фотографиями… перезвоните мне! — тут Игорь все-таки нажимает на сброс и выдыхает.

Еще пару минут они пытаются

отдышаться и проржаться, и, в случае Игоря, проглотить липкую сладкую массу во рту. Потом он с удовольствием запивает это чаем из стакана Игната.

— Не, ну логично, конечно. Зная, что ты там устроил с этим маньяком, — Игнат беспомощно утирает слезы. — Прямо, ах-ха-ха,

на американских горках. Кто ж знал, что неделю спустя им все еще… будет дело… Игорюня, ну ты даешь. Не могу поверить, что ты собрался отпустить кудри.

Если честно, Игорю тоже трудно в это поверить. Потому что кудри отнимают бесценное время, которое можно тратить на службу.

Их нужно мыть, сушить, укладывать, расчесывать и вообще всячески беречь. Юла даже сказала, что если специальные шапочки для сна, но так низко Игорь опускаться не намерен…

И еще потому что перемены — это про кого угодно, только не про Игоря. Потому что другие могут красить

волосы, отращивать бороды и делать интимную стрижку сердечком, а Игорь будет носить куртку, которая старше него, и кепку, которая вышла из моды лет двадцать назад, и одну и ту же стрижку, с которой его лицо будет выглядеть всегда одинаково хмуро. Потому что перемены никогда

не бывают к хорошему, перемены означают только, что у него заберут что-то, чего будет уже не вернуть.

Но за последнюю неделю ему как минимум пять раз сказали: Игорь, это что, кудри? И ты от нас скрывал? Тебе с ними так хорошо, зачем ты прячешь?

— Не, ну хорошо же, хорошо.

Тебе с кудряшками всегда красиво было. Такой сразу мальчик-одуванчик. Мы тебя так на доске переименуем, будешь не Гром, а Одуван. Парни будут записываться против, думая, что Одувана-то уложить можно с одной левой, а ты им и с левой, и с правой, и коленкой в пах, а? Нравится? —

Игнат хитро улыбается, и Игорь тоже улыбается и снова трогает непривычно пружинистые волосы. Еще буквально пара сантиметров, и будут спиральками, как макароны.

— Нравится, пожалуй.

— Ну вот и молодцом.