Revolting Prostitutes (рус. Бунтующие Проститутки) авторства Juno Mac и Molly Smith — это книга, в которой авторки буквально ходят по острию ножа, прокладывая себе дорогу между мизогинными высказываниями феминисток-против-проституции и неолиберальными секс-позитивными взглядами. 
Книга наполнена контр-аргументацией к секс-негативным аргументам SWERF (крыло радикального феминизма выступающее против секс работниц) и секс-позитивным аргументам неолиберализма. Ориентированная на критику государства, она детально рассматривает законы, вредящие секс-работницам.
Стоит упомянуть что обе авторки являются секс работницами, проживающими и работающими в Британии. Они осознают свою привилегированность, позволившую им издать эту книгу, и надеются, что эта книга поможет им защитить секс работниц, обладающих меньшим количеством привилегий.
Первая глава — “Секс“ — рассматривает секс работу в с точки зрения секса. Её доказательная часть крутится вокруг восприятия секса двумя противоборствующими лагерями, в котором SWERF оказываются в секс-негативной части спектра, а сторонницы секс-индустрии — в секс-позитивной.
Авторки отказываются участвовать в этой дискуссии, оставляя за любой женщиной право сексуальной амбивалентности. Тем не менее, они считают необходимым определить близорукость каждого из подходов.
В основе ненависти к проституткам всегда лежали старые мизогинные убеждения о сексе. В некоторых случаях, истоки таких убеждений очевидны — в Викторианские времена "потеря девственности" была чревата смертью от сифилиса.
Занимающиеся сексом вне брака проститутки, соответственно, в общественном воображении воспринимались "переносчицами заразы", соблазняющими мужчин и разрушающими как их жизнь, так и жизнь всего общества — физическую и моральную.
Во времена Второй Мировой Войны, солдаты представляли секретное биологическое оружие врага в образе заразной проститутки. На пропагандистском постере, с зажатой во рту сигаретой, она изображалась настолько же опасной, как ловушки, заряженное оружие, снайперы или друзья Гитлера.
Подобные архетипы строятся на секс-негативных убеждениях о том, что меняет женщину, унижает её моральность. И несмотря на то, что подобные убеждения устарели, тема деградации и унижения, что присущи занятиям сексом, часто поднимается в современном феминизме.
Кроме того, слова и выражения, используемые современными противницами секс работы, далеки от нейтральных. SWERF свободно называют проституток "дырками", "резервуарами для кончи", позволяют себе обсуждать их телесность и сексуальную жизнь как на работе, так и вне её.
Секс работницы редко ощущают сестринское плечо в подобных дискуссиях — слепо следуя политической цели, противницы проституции дегуманизируют реальных женщин, не стесняются в выражениях, сравнивая секс работниц с туалетами, буханками хлеба, мясом, собаками и роботами.
Об отношениях между феминистками-против-проституции и секс работницами авторки книги пишут так: "Секс работниц ассоциируют с сексом, а быть ассоциированной с сексом [в рамках секс-негативного феминизма] — это значит быть отстранённой от дискуссии".
Среди секс работниц и союзниц секс-негативная риторика вызвала ответную волну. Если противницами секс рассматривался как деформирующий, унижающий процесс, то союзницы, в противовес, стали публично превозносить ценность секса.
Подхватив обсуждение частицы "секс" в словосочетании "секс работа", союзницы сосредоточились на борьбе за включение проституции в те категории секса, которые в прошлом считались неприемлемыми (как, например, лесбийский секс).
Они выступают против риторики, ассоциирующей секс с моральным или физическим разложением, и ведут борьбу за восприятие секс работы в качестве авантюрного, эмансипирующего и эротического опыта для секс работниц.
Очевидно, активистки преследуют политическую цель, так беззаботно рассуждая об индустрии секса — они боятся, что освещение негативного опыта и историй эксплуатации в секс индустрии может стать оружием в руках их оппонентов, в целях популяризации идеи криминализации.
Секс-позитивный блоггинг 2000-ых годов — ответ на секс-негативную политику Джорджа Буша мл. — привел к появлению нового архетипа, Erotic Professional (рус. профессионалки эротики). Получив распространение в медиа, Erotic Professional стала символом секс работы "по призванию".
Задача этого архетипа — стереть грань между сексом за плату и сексом без неё. Он служит как для оппоненток (секс работницы наслаждаются своей работой = её не нужно криминализировать), так и для клиентов (проститутка занимается сексом, потому что она любит секс).
В последнем заключается опасность — секс-позитивный нарратив создает иллюзию того, что проститутка и клиент выступают одним фронтом. Поднятие вопросов безопасности труда в рамках секс-позитивной риторики часто разрушает иллюзию заинтересованности проститутки в сексе как таковом.
Итак: секс-позитивные союзницы всеми силами открещиваются от историй реальных женщин, и иногда это превращается в виктимблейминг – проституток, которые столкнулись с насилием на работе, считают недостаточно просвещенными или секс-позитивными для работы.
Но проститутка, с её нестабильным доходом, в любой момент может подвергнуться насилию, криминализации её работы, эксплуатации — ни одна из этих вещей не способствует секс-позитивным настроениям на работе. Это провал социальных институтов, а не проблема саморазвития.
Интересно то, что даже состоя в оппозиции друг к другу, секс-негативный (SWERF) и секс-позитивный подходы схожи между собой тем, что ни один из них не заинтересован в рассмотрении реальных трудовых условий секс работниц.
У этих двух архетипов — Happy Hooker (рус. счастливая проститутка) и Exited Woman (рус. вышедшая [из секс-индустрии] женщина) — разные цели, но схожие средства. В погоне за идеальным слоганом, обе группы забывают о жизнях реальных женщин, работающих в индустрии прямо сейчас.
Эта политическая борьба оставляет за бортом группу секс работниц, которые пережили насилие на работе, но, тем не менее, выступают против криминализации. Эту группу часто обвиняют в лобби секс-индустрии, обвиняя их в кооптировании лексики присущей аболиционисткам.
Противницы секс-индустрии обвиняют группу в том, что они не настоящие жертвы насилия. Авторки книги замечают: "Видимо, для того, чтобы быть «настоящей жертвой» насилия [по мнению SWERF], ты должна соглашаться с конкретными пунктами повестки вокруг секс индустрии".
Те, кто не занимается секс работой и вышедшие из индустрии женщины, не смотря на свой прошлый опыт, не могут быть центральным голосом дискуссии о проституции, потому что они не разделяют материальных условий, в которых живут сегодняшние проститутки.
Тот факт, что женщине удалось выйти уже в какой-то мере означает, что она смогла осилить это финансово / получила финансовую поддержку. Это отрезает её от сегодняшних секс работниц, которых арестовывают и штрафуют, у которых воруют и которых депортируют.
Сегодняшняя секс работница продолжает выбирать выживание вместо благородного выхода из индустрии, напоминая нам о том, что ни карцеральные, ни либеральные решения проблемы не решают проблем, созданных капитализмом.
Глава вторая — "Работа".
Не смотря на то, что многие пытаются рассмотреть работу в секс индустрии только через призму секса, авторки книги не допускают подобной ошибки. Они замечают сходство политической позиции профессионалки эротики и аболиционистки проституции.
Не смотря на то, что многие пытаются рассмотреть работу в секс индустрии только через призму секса, авторки книги не допускают подобной ошибки. Они замечают сходство политической позиции профессионалки эротики и аболиционистки проституции.
Схожесть заключается в том, что оба архетипа воспринимают работу как нечто имманентно хорошее.
Профессионалка эротики культивирует изображение элитного статуса секс работы, говоря об экономических преимуществах и своём высоком профессионализме. Противница проституции делает упор на то, что проституция слишком ужасна, чтобы вообще называться работой.
"Счастливая проститутка" говорит, что проституция — хорошая работа. "Вышедшая из индустрии женщина" — что проституция отвратительна и по сути является эксплуатацией.
Убеждения обеих базируются на том, что работа — это нечто приносящее работникам удовольствие и признание.
Убеждения обеих базируются на том, что работа — это нечто приносящее работникам удовольствие и признание.
"Отвратительность" и "работа" предстают в качестве взаимоисключающих категорий. "Эксплуатация — это не работа", — часто говорят противницы проституции, забывая о том, что иногда (часто) работа бывает отвратительной.
Они спрашивают секс работниц: "Стали бы вы заниматься сексом с вашими клиентами, если бы они вам не платили?" так, словно работа — это что-то настолько удовлетворительное, что большинство людей занимались бы ей бесплатно.
Контент секс работы некоторые феминистки описывают в качестве "аренды проникновения [в тело секс работницы] в любое время". Это подразумевает продажу секс работницей своего согласия. Такая формулировка подвергает проституток опасности.
Известно, что с массажисткой — которая как и проститутка продает время и услуги, а не продукт — в "купленное" время клиенты не могут делать всё, что им угодно. Когда же дело касается секс работницы, общество уверено, что продавая тело, она отказалась от любых телесных границ.
Этот стереотип служит не только тем, кто считает себя нашими "защитницами", но и нашим насильникам. Это не только выражение мизогинии, но к тому же абсурдно. Внимательный взгляд на терминологию секс индустрии может очень просто это доказать.
Наличие в индустрии таких терминов как OWO (oral without — оральный секс без презерватива) указывает на то, что существует разделённые ожидания между клиентом и секс работницей касательно того, что именно будет происходить между ними.
И так как — в отличии от утверждений некоторых журналистов — проститутка НЕ продаёт право на совершение любых действий со своим телом и НЕ продаёт согласие, преступление оговоренных границ являются насилием точно так же, как если бы клиент заставил массажистку сделать ему минет.
Известная британская феминистка однажды пошутила: "А вы когда-нибудь задумывались о том, чтобы построить свою карьеру на засовывании в себя нескольких членов?.. Чем дольше занимаешься этим — тем больше снижается потенциал к заработку, но говорят что фетиши есть на всё".
Шутка заключается в том, что секс работницы "ошибочно" считают то, что они делают, работой. Она говорит о том, что секс работа — сексистская и эйджистская, а значит, проститутки не могут считаться настоящими работницами.
Как удивлена будет эта феминистка, если узнает, что следуя её логике, считаться работницами не может большинство женщин среднего возраста и пожилых женщин! Как и в проституции, с возрастом, разрыв в оплате труда увеличивается для женщин любых профессий.
Разобравшись с тем, что работа — это не обязательно что-то хорошее, авторки книги задаются вопросом: что же толкает людей к работе, настолько далёкой от идеала? Ответ прост, как пять копеек — женщины занимаются проституцией по экономическим причинам, для того, чтобы заработать.
Обоим сторонам дискуссии выгодно об этом забывать: карцеральные феминистки считают, что женщины попадают в проституцию из-за процветающего криминального мира; либеральные феминистки верят, что всему причина эмпауермент и наслаждение сексом.
Несостоятельность верно назвать причину по которой проститутки занимаются секс работой ведут к неадекватным способам решения их — материальных в природе своей — проблем.
Так аболиционисткам проще: забыв о проблеме, можно перестать ломать голову над тем, чем заменить проституткам доход, который приносит им секс работа, и над тем, как обеспечить их безопасность, когда они в отчаянии попытаются начать зарабатывать снова.
Материальные условия здесь играют решающую роль — без них мотивация проституток не ясна, а сами проститутки кажутся неправильными и сломленными. Исключение денег из дискуссии приводит к снисходительному отношению к секс работницам, убеждению, что они не ведают, что творят.
Секс работницы всегда выступали против паталогизации их жизней. Желание прокормить семью или сбежать из токсичной семьи, в конце концов, это не патология, а нормальная материальная необходимость.
Согласно статистике, деньги — ОСНОВНАЯ причина по которой женщины попадают в проституцию. Исследования позднего 19-го века показывают, что примерно половина женщин до проституции работали прислугой и ненавидели это так сильно, что уходили в секс индустрию по собственному желанию.
Никки Робертс пишет: "Почему я должна мириться с феминистками среднего класса, спрашивающими меня почему я не попробовала «всё, даже драить туалеты»? Всё лучше, чем становиться стриптизершей? Что такого эмансипирующего в уборке чужого дерьма?".
Учитывая вышеприведенную статистику, не удивительно, что цветные женщины, женщины с инвалидностью и ЛГБТ+ люди сверхпредставлены в проституции. В расистском, эйблистском и гомофобном обществе, работа в проституции для них часто является одной из немногих дорог из нищеты.
Так как проституцию очень сложно полностью запретить (даже через криминализацию), туда попадают люди, у которых ничего нет — ни обучения, ни квалификаций, ни нужного оборудования. Проституция может быть опасной и пугающей, но не для тех, чьи варианты еще хуже — голод или ломка.
Это "запасной вариант" буквально для любого человека, оказавшегося жертвой обстоятельств — у работы проституткой на улице практически нет никаких предварительных требований. Поэтому, несмотря на большое количество противников, проституция все ещё существует.
Противницы проституции часто критикуют левых за то, что они "выступают за свободный рынок только когда это касается женских тел", но это утверждение ошибочно. Левые выступают за декриминализацию не потому что они за свободный рынок, а потому что они за наличие прав у трудящихся.
Когда секс работа криминализирована, у проституток права отсутствуют, когда декриминализирована — есть шанс получить доступ к трудовому праву. Левые хотят, чтобы доступ к трудовому праву был у всех рабочих, поэтому выступают за декриминализацию секс индустрии.
В секс индустрии, в цепочке "спрос — предложение" всё далеко не очевидно: часто проститутки видят клиентов в качестве "предложения", возможности получить необходимый материальный ресурс. Очевидно, секс работница нуждается в деньгах гораздо больше, чем клиент нуждается в сексе.
Это соотношение власти подтверждается примерами: были случаи, когда клиенты бойкотировали эскорт-агенства, заставляя проституток снизить цены. Они знали, что агенства рано или поздно сдадутся, ведь именно в их руках находится ресурс, необходимый секс работницам.
Это положение ставит секс работниц в эксплуатационные отношения с клиентами: материальная нужда держит проституток в постоянном отчаянии получить заработок, а отчаяние заставляет принимать несправедливые условия, диктуемые им клиентами.
В Нордической модели (клиент криминализирован, проститутка декриминализирована) подобное взаимоотношение усугубляется: дефицит клиентов заставляет секс работниц идти на компромисс и принимать неприемлемые для них условия, финансовые и рабочие.
Проститутка из IWW замечает: "Я в большей безопасности, отказывая клиентам, проявляющим неуважение с порога, но я точно знаю, где провести границы. Если же мне не платили неделями, я ощущаю необходимость брать клиентов, кажущихся мне опасными, но мне приходится идти на риск".
Это не работа проституток — извиняться за то, что из себя представляет проституция. Проституткам не нужно доказывать, что их работа приятна, приносит наслаждение, никому не вредит и обладает фундаментальным значением для того, чтобы работать без страха насилия и наказания.
Люди не должны доказывать внутреннюю ценность собственного труда для того, чтобы заслужить безопасность на месте работы. И путь к лучшему обществу, где человеческий труд НА САМОМ ДЕЛЕ обладает ценностью, а ресурсы делятся на основе нужды, лежит вовсе не через криминализацию.
Лучший мир недостижим через опошление человеческих материальных нужд и стратегий выживания. Проститутки могут ненавидеть свою работу и считаться работницами. Они не обязаны напоказ любить свою работу для того, чтобы иметь желание её сохранить.
Глава третья — “Границы”, в которой авторки задают вопросы о связи секс работы и траффикинга, мигрантах и границах, а также о глобальном мировом неравенстве.
Некоторые защитницы прав проституток, отказываются говорить о траффикинге, так как «это совершенно другое дело». Авторки книги отказываются от этой позиции и заявляют, что траффикинг – проблема секс индустрии, но не такая, какой ее обычно представляют.
Секс траффикинг обычно считается итерацией, подразделением понятия торговли людьми. Авторки книги считают, что секс траффикинг — это симптом глобального процесса миграции без документов, а вопрос коммерческого секса не может быть рассмотрен вне вопроса о миграции и мигратнках.
Понятие траффикинга размыто: одни считают, что это миграция для проституции за границей, другие — что это миграция с помощью третьих лиц; работа в секс индустрии на менеджера; секс работа, в которой работницы подвергаются насилию; работа в результате похищения и изнасилования.
Не смотря на обилие дефиниций, траффикинг часто считается вопросом "вне политики", где к согласию могут прийти все, но это не так — это становится понятно при рассмотрении нюансов и усилий государств в "борьбе с траффикингом".
Интерпретация траффикинга законом создает опасные условия для мигранток. К примеру, в странах, где бордели криминализированы, даже бесплатная помощь женщине, которая решила продавать секс в борделе, становится преступлением торговли людьми.
Определение торговли людьми в США включает в себя "укрывательство / предоставление убежища" секс работницам, что может означать как удерживание в закрытом доме, так и разрешение подруге, работающей в проституции, переночевать на диване.
Но усилия в борьбе против траффикинга прикладывают не только государства. Бизнесы и неправительственные организации тоже оставляют свой отпечаток. В основном, они работают в одном из трех подходов: христианском, карцеральном феминистском и подходе прав человека.
Последний подход фокусируется на вопросах добывания кобальта в Демократической Республике Конго или миграции домашних работниц в США, когда остальные два специализируются на работе вокруг траффикинга с целью проституции. В основном, их цель заключается в уничтожении секс работы.
Ключевая фигура в дискуссии о траффикинге — обособленный злодей, сутенер, торговец людьми. Большое количество графических изображений, ассоциируемых с торговлей людьми, берут в фокус белую девушку, удерживаемую чёрнокожим сутенёром, нависающим над ней, зажимающим рот рукой.
Девушки на таких изображениях обычно инфантилизированы — у них хвостики или косички, бантики в волосах, а в руках — плюшевые медведи. Удивительно, как эта повальная заинтересованность в девичьей "невинности" не вызвала возмущения у феминисток.
Разумеется, категория "невинности" зарезервирована для молодых белых девушек — чёрные женщины, ЛГБТ+ женщины и проститутки по собственному желанию из неё исключены, таким образом отбрасывая значимость вреда, нанесенного женщинам из этих категорий.
Все эти графические изображения подчеркивают важность похищения и, как результат, героического спасения жертвы.
Случаи похищений, на самом деле, достаточно редки согласно британской комиссии по борьбе с рабством. Не имеет никакого смысла предоставлять услуги перевозки миграток через границу бесплатно, когда огромное количество людей готово платить за это суммы до тридцати тысяч долларов.
Большинство эксплуатируемых женщин приняли решение иммигрировать самостоятельно — и оказались в сложных жизненных ситуациях именно потому, что без документов у них нет ровным счетом никаких прав.
Признать желание иммигрировать — совершенно не значит обвинить иммигранток. Признание этого факта помогает очертить проблему и необходимость того, чтобы все желающие иммигрировать могли сделать это легально и с наличием прав.
Возможно, для некоторых это прозвучит, как другая проблема — незаконная перевозка людей. Но траффикинг очень часто попадает под то же описание. Траффикинг и "незаконная перевозка" — это не две разных системы, а попросту две стороны одной медали. Рассмотрим на примере.
Скажем, женщина попала в долг к нелегальному перевозчику, чтобы пересечь границу. Просто незаконная перевозка? А что если, как только опасное путешествие начинается, цена перевозки возрастает, а иммигрантке предлагают работать не в тех условиях, о которых заявлено изначально?
Ситуация вышла из-под контроля, мигрантка работает на выплату долга, надеясь заработать достаточно, чтобы иметь возможность уйти. Незаконная перевозка превращается в траффикинг, где мигрантка подчинена чужой воле — и для этого не требуется похищение.
Игнорируя желание женщин иммигрировать, государственные и неправительственные усилия против траффикинга фокусируются на ограничении потоков иммиграции и репатриации мигранток — на тех вещах, которых мигрантки зачастую хотят меньше всего.
Мигрантки в секс индустрии могут ненавидеть свою работу, но это не значит, что они не хотят остаться в стране с лучшими рабочими условиями или на должности получше. Часто покинуть страну для них самая худшая опция, навязываемая им государствами.
Термин "нелегальная перевозка" применима к менее уязвимым иммигранкам — тем, у кого на руках есть деньги для оплаты услуг перевозчика. "Траффикинг" применим к более уязвимым иммигранткам, что оказываются в долгу у перевозчиков и обязаны выплачивать долг по месту прибытия.
Оба типа иммигранток, тем не менее, желают пересечь границу. Замалчивание этого фактора способствует замалчиванию другой проблемы — проблемы безопасных и легальных путей для иммиграции.
Позиция авторок книги: каждый человек — легален (англ. no human is illegal). Люди должны иметь право пересекать границы, жить и работать там, где считают нужным. Границы же — позднее изобретение человечества, придуманное в 19-ом веке по законам колониальной логики.
Интересно, что общество, в котором все могли бы мигрировать свободно, не стало бы чем-то радикально новым — люди мигрируют (законно и незаконно) каждый день. В основном, перемены произошли бы в качестве жизни иммигрироваших, уровне их безопасности и возможности обладать правами.
Политически правые журналисты полагают, что иммигранты снижают уровень зарплат в стране, но это соответствие ошибочно. Зарплаты падают, так как система искусственно формирует группу людей, не имеющих доступа к трудовому праву и потому соглашающихся на любые условия труда.
Нелегальный статус людей этой группы приводит к падению цен на труд, так как "легальным" жителям страны приходится конкурировать с низкой ценой, определяемой, как видите, вовсе НЕ ИММИГРАНТАМИ, а их УЯЗВИМОСТЬЮ перед работодателем и государством.
Авторки справедливо размывают черту между понятиями "нелегальной перевозки" и "траффикинга". Иммигрируя нелегально, попасть в уязвимое положение (считываемое законом как траффикинг) гораздо проще, чем быть внезапно украденной в собственной стране посреди белого дня.
Всё стоит дороже, когда ты нелегальна. Жительнице ЕС билет на корабле до Греции обойдется в сумму около €300. Путешествуя нелегально, придётся заплатить несколько тысяч евро — перевозчик понимает легальные последствия и, разумеется, не станет рисковать за €300.
Вместе с подписанием договора NAFTA (выселившего около 2 млн. мексиканских фермеров с их земель и приведшего к тому, что четверть населения Мексики оказались на грани голода), усилился и пограничный контроль — количество патрульных возросло с 3,555 в 1992-ом до 20,000 к 2009-му.
Ужесточение контроля, тем не менее, не привело к уменьшению количества "нелегальных" иммигрантов, люди продолжили попытки, пытаясь сбежать от нищеты и голода. С начала 1990-ых, на стороне границы США пограничниками было найдены тела шести тысяч людей, погибших при переправе.
Ужесточение контроля на границах также привело к более частым обращениям иммигрантов за услугами "нелегальной перевозки" — с 45% до 95%. Как запрет абортов приводит к бОльшему количеству небезопасных процедур, так и контроль над границами привёл к повышенному спросу на перевозки.
Любопытно, как государства самостоятельно создают бизнес условия для нелегальных перевозчиков, делая законную иммиграцию практически невозможной для жителей мирового Востока.
Подобная ситуация с миграцей создаёт сложные отношения между перевозчиком и иммигрантом — заключая сделку вне закона, не оплатившие перевозку заранее БУКВАЛЬНО находятся во власти перевозчика.
Даже в лучшем случае — если им не нужно работать на перевозчика напрямую — их нелегальный статус делает их уязвимыми в отношениях с любым работодателем, правоохранительными органами и другими государственными структурами.
Рабочие визы, привязанные к конкретному работодателю (условия которых предполагают необходимость покинуть страну при смене места работы) оставляют работниц уязвимыми к смене рабочих условий и тоже являются частью одной системы, созданной чтобы усилить контроль над иммиграцией.
Hostile environment (рус. недружелюбная среда) проникает во все щели приватной жизни: теперь арендодатели требуют у потенциальных жильцов визу, банки замораживают аккаунты нелегальных иммигрантов, проверка документов проводится при получении медицинской помощи или образования.
Всё это — не попытка отойти от темы коммерческого секса. Это контекст, в котором сегодня происходит продажа секса. Сегодняшние её симптомы — нелегальность, депортации и крайняя нестабильность для работниц. И работа в ресторане, и работа в борделе всегда приводит к наказанию.
Имея вышеперечисленное ввиду, очевидно, что "нелегальные" мигрантки зависят от тех, кто может им оказать им помощь; и это не власти. Не удивительно, что некоторых из них подталкивают к работе в проституции, а некоторые из необходимости идут туда сами, не смотря на условия.
Ник Май, проводивший исследования об иммиграции в секс индустрию, пишет: "Существует прямая корреляция между сложностью в получении и сохранении визы и уязвимостью интервьюированных к эксплуатации, как в проституции, так и на любой другой работе...
...Иммиграционный статус — самый важный фактор, влияющий на уровень подверженности работниц секс индустрии Великобритании к эксплуатации".
Паника вокруг траффикинга всегда была тесно связана с белым национализмом. Белые женские тела, подвергнутые риску быть проституированными, встают на защиту нации, подвергнутой риску наплыва иммигрантов. Эти настроения схожи с озабоченностью "белым рабством" в конце 19-го века...
...паникой, охватившей Британию и США. Тогда активисты были убеждены, что белых женщин заманивают в рабство чёрные мужчины и евреи. Эта паника сочетала в себе сексистские страхи, связанные с женской финансовой независимостью, и белый суперматизм с его боязнью смешения рас.
В связи с этой откровенно расистской паникой был принят Mann Act в 1905, ставший один из первых анти-траффикинговых законов. Этот законопроект, направленный якобы против проституции, криминализировал чёрнокожих мужчин, вступающих в романтические отношения с белыми женщинами.
Не удивительно, что в подобном контексте современная анти-траффикинговая политика направлена или против иммиграции, или против проституции. Это не помогает людям без документов, а только вредит иммигрировавшим секс работницам, которых диспропорционально наказывают и депортируют.
Призрак "традиционной" трансатлантической работорговли (chattel slavery) и крепостного права всегда присутствует в дискуссиях о траффикинге, часто в форме намёков — тонких и не очень, — что современное рабство — хуже "традиционного".
Политики и журналисты заявляют, не стесняясь, о том, что "хлопковые и сахарные плантации восемнадцатого и девятнадцатого веков... не были так ужасны, как то, через что некоторые жертвы проходят сегодня". Мало того, что белые люди присваивают себе ужасы рабства...
...но и проводит ошибочное сравнение. Если какую структуру США и можно сравнить с рабством, так совсем иную, ту, что насаживается и поддерживается государством. Прямая наследница крепостного права в США — это совсем не проституция. Это — тюрьма.
Рабство осталось даже в конституции Штатов. Тринадцатая её поправка гласит: "Ни рабство, ни подневольная работа, (!) если только они не являются наказанием за преступление, за которое лицо надлежащим образом было осуждено (!), не должны существовать в Соединенных Штатах..."
В подтверждение этого, в 2016-ом году Организационный Комитет Заключённых Рабочих выпустил заявление: "Может плеть и заменили перцовым баллончиком, но другие мучения остались: изоляция, неподвижная фиксация, снятие одежды и исследование наших тел так, словно мы животные".
На сегодняшний день в тюремном комплексе США больше чёрных мужчин, чем тех, кто был порабощен в 1850-ом. Говорить о "конце рабства" с помощью усиленного поддержания правопорядка и лишения свободы — это страшное, горькое, ироничное предложение.
Факт того, что некоторые работницы руководствуются собственным желанием, занимаясь проституцией, даже особенно не скрывается властями. В 2017-ом году, полиция Северного Йоркшира попросила общество звонить с наводками на "жертв сексуального рабства".
"Жертвы секс рабства", заметила полиция, "готовы делать это [продавать секс], они считают, что в этом нет ничего плохого... Мы просто должны... заняться их образованием, рассказать им, что они — жертвы торговли людьми". Очевидно, что женщины, которые "готовы продавать секс"...
...и "не видят в этом ничего плохого" не будут слишком рады полиции, "просвещающей" их по поводу сексуального рабства, так как просвещение это обычно заключается в сорока-пятидневной "реабилитации" (о которой часто забывают) и последующей "гуманитарной депортации".
В 2016, четырех румынок (признанных полицией жертвами траффикинга) обвинили в содержании борделя — они снимали жилье вчетвером. Полиция прокомментировала: "Они просто четверо маленьких девочек... они платили €700 жадному арендодателю, за квартиру, которая стоит €350..."
"...Их использовали и ими злоупотребляли". Несмотря на это, полиция заставила их заплатить €5,000 коллективно и еще по €200 индивидуально. Сложно понять, каким образом эти штрафы помогают женщинам, которых "использовали" и которыми "злоупотребляли".
И, конечно, очень просто понять, что эти женщины предпочли бы жить в дорогой квартире, чем подвергаться рейдам, судебному преследованию и оплате большого количества штрафов.
Ми, канадская проститутка, что провела два месяца в центре содержания под стражей, рассказала следующее: "Мне было запрещено уйти, потому что они сказали, что должны защищать меня. Они сказали, что мои друзья и клиенты — плохие люди, представляющие для меня опасность..."
"...Они не позволили друзьям за меня поручиться, чтобы я вырвалась из этих цепей".
После того как Ми депортировали, должностные лица Канадской иммиграции отказались вернуть ей $10,000, которые у неё отобрали при поступлении в центр — даже сбережения, что она привезла в Канаду.
После того как Ми депортировали, должностные лица Канадской иммиграции отказались вернуть ей $10,000, которые у неё отобрали при поступлении в центр — даже сбережения, что она привезла в Канаду.
Фанни, другая иммигрантка, что провела в центре 8 дней, заметила: "Было очевидно, что [полиция] искала только цветных женщин. В том же отеле работали белые женщины, но их полиция не беспокоила, даже не говорила с ними".
В Северной Ирландии двух просительниц убежища осудили по обвинению в траффикинге — согласно суду, девушки по фальшивым документам незаконно перевезли в Северную Ирландию САМИ СЕБЯ.
Стоит ли упоминать, что после первой депортации из страны в качестве жертвы траффикинга, визу на официальной основе вам не откроют по причине БОРЬБЫ С ТРАФФИКИНГОМ? Для работников на границах, секс работницы выступают в качестве жертв и преступниц одновременно.
Что мы имеем? Политизированные противники траффикинга принимают законы, которые, как показывает практика, чертят мишень на спинах секс работниц. К одному такому закону, акту по Борьбе с Секс Траффикингом Онлайн (FOSTA-SESTA), авторки детальнее вернутся позднее в книге.
Активистам в сфере анти-траффикинга интересна криминализация, а не восстановление маргинализированых женщин. Их позиция о "репатриации" жертв "без ненужных или необоснованных задержек" нужна только для усиления контроля на границах и являются атакой на жизни иммигранток.
Удивительно ли, в таком случае, видеть, как в качестве ответа на кризис миграции в Европе, крайне правые активисты — а мы все знаем как они относятся к иммиграции и иммигрантам — прячутся за транспарантами "НЕ ОТКРОЕМ ПУТЬ для торговли людьми"?
Борьба с траффикингом в неправильных руках превращается лакомый кусочек, продвигающий правые законы и служащий политическим интересам кого угодно, но только не проституток и жертв траффикинга.
Иногда проститутки отказываются вести дискуссии о траффикинге, потому что исторически они подвергают секс работниц всё новым и новым легальным опасностям. Но этого делать не стоит — дискуссия о траффикинге помогает контекстуализировать уязвимость людей, пересекающих границу.
Границы и "архитектура принуждения", окружающая их пересечение, стали настолько естественным явлением, что мало кто помнит о его новизне и мало кто может представить себе современный мир без него.
Но учтя представленные в книге аргументы, читательницам должно быть понятно, что иммиграционный контроль представляет огромную опасность для жительниц глобального Юга — как в процессе пересечения границ, так и в стране назначения из-за отсутствия легального статуса.
Выступать за права иммигрантки, занимающейся секс работой — значит выступать за права всех иммигрантов, потому что она — архетип уязвимого иммигранта, она защищена меньше всего. Проституция и миграция так тесно переплетены, что нельзя выступать только за первое или второе.
Глава четвертая — Викторианское похмелье: Великобритания. В этой главе обсуждается частичная криминализация на примере Великобритании, затрагиваются темы проституции как классового вопроса, наркозависимости среди секс работниц, продажи секса на улице и внутри.
Частичная криминализация — это модель, при которой некоторые виды секс работы, зачастую, происходящие на виду (к примеру, уличная секс работа) — криминализируются. В Великобритании акты покупки и продажи секса не криминализированы, но криминализировано почти всё остальное.
Подстрекательство [кого-то к покупке или продаже секса] (soliciting), медленная езда по обочине (kerb-crawling), работа в помещении с подругами, действия, способствующие проституции — всё это в Великобритании криминализировано.
Перед Рождеством 2006-го года, в маленьком английском городке Ипсвиче, нашли тела двух убитых секс работниц. Местный новостной канал, собирая информацию, взял небольшое интервью у Паулы Кленнелл, проститутки, стоящей на своём обычном месте. Через несколько дней Паула пропала.
Стив Райт, местный житель, был признан виновным в убийстве пяти секс работниц, Паула была среди них.
Через девять лет в новостях замелькало лицо Дарьи Пионко, забитой насмерть в Холбеке, Лидс, мужчиной по имени Льюис Пьерр — ради восьмидесяти фунтов стерлингов.
Через девять лет в новостях замелькало лицо Дарьи Пионко, забитой насмерть в Холбеке, Лидс, мужчиной по имени Льюис Пьерр — ради восьмидесяти фунтов стерлингов.
Холбек — один из районов, где разрешено продавать секс на улице; в других местах уличные проститутки при продаже секса рискуют быть обвинёнными в праздношатании с целью проституции (loitering with intent to commit prostitution), а клиенты в "медленной езде по обочине".
Дарья покинула Холбек со своим клиентом — правила района разрешают находить там клиентов, но запрещают заниматься коммерческим сексом на его территории. Покинув Холбек, Дарья более не была защищена от возможности ареста или насилия со стороны клиента.
Эти истории можно рассматривать исключительно в контексте мужского насилия и секс работы как работы, что производит "легких жертв". Существование такой риторики может быть обусловлено тем фактом, что таким образом женщинам вне проституции легче посочувствовать секс работницам.
Сочувствие необходимо, но подобная риторика стирает специфику секс работы — Паула и Дарья воспринимаются в качестве архетипа "каждой-женщины", созданным в 1970-ых, чтобы привлечь внимание к эпидемии мужского насилия.
Со временем, архетип пережил трансформацию и из "каждой-женщины" превратился в архетип "дефолтной-женщины". Каким бы привлекательным не был этот образ, очевидно, что дефолтная (стандартная) женщина — это явно не секс работница и не женщина, употребляющая нелегальные вещества.
Эта женщина — не пострадала от рук государства и не была криминализирована.
Вместо конкретного внимания к жизням НЕ дефолтных женщин, эта риторика обращается к теме мужского насилия, которое является лишь ОДНИМ ИЗ факторов, формирующих ежедневный опыт секс работниц.
Вместо конкретного внимания к жизням НЕ дефолтных женщин, эта риторика обращается к теме мужского насилия, которое является лишь ОДНИМ ИЗ факторов, формирующих ежедневный опыт секс работниц.
Дискурс отказывается описывать проституток как отдельных женщин, достойных сочувствия — сочувствие к ним можно проявить только если надеть на них универсальный женский опыт, и именно в этом таится большая несправедливость.
Майк Вил, шеф полиции Уилтшира, подтвердил это: "Если ко мне прийдёт шестилетняя девочка, говорящая о травме вагины или ануса — я ей, разумеется, поверю. Если ко мне прийдёт пьяная проститутка, жалующаяся на безнадёжный долг — здесь еще нужно подумать".
А один журналист, описывая убийства в Ипсвиче, написал: "Мы не разделяем ответственность ни за их [Паулы и Дарьи] грязное маленькое существование, ни за их убийство. Общество нельзя обвинить... смерть от удушения — это профессиональный риск".
Кого же, в таком случае, винить? Почему Паула была на улице, а не делила квартиру с другими проститутками, работая по очереди для повышенной безопасности — вместо того, чтобы ехать в чужой машине к собственной смерти?
Почему пыталась справиться со своей травмой с помощью героина, а не через сервисы поддержки? Почему тратила по 500 фунтов в день на опиаты, если могла быть в реабилитации или принимать более дешевую и безопасную дозу под присмотром?
Девушки, такие как Паула и Дарья, нуждаются в немногом, но вместе с тем — в очень больших вещах. Представить общество, в котором их безопасность воспринимается всерьёз — значит представить глубоко изменившееся общество.
Помимо иммиграционного статуса и употребления нелегальных веществ, огромное значение для того, каким образом проявляется и стратифицируется проституция, имеет классовое положение проституток.
Закон пытается определить, что в длинном списке услуг коммерческого секса позволительно, а что нет. Нормально ли отсосать кому-то без презерватива за гаражами? Нормально ли удовлетворять кинки своего sugar daddy за то, что он оплачивает долги за учёбу?
Внимательнее присмотревшись к тому, что законом считается респектабельным, а что — нет, можно прийти к простому выводу: находящееся на виду — вызывающе; скрытое от публики — заслуживает попущений.
По факту, работать проституткой, не получив из-за этого проблем с законом, можно только работая в одиночестве и в помещении. Работа на улице считается работой "низкого класса", а проститутки, зарабатывающие ею на жизнь — аморальнее, чем "элитные" проститутки.
(Следует заметить, что тег "элитная" добавляется чаще всего для клиента и не является реальным показателем социо-экономического статуса. Тем не менее, работая в помещении, секс работница действительно защищена — от клиентов и от закона — больше работающей на улице).
Проститутки, работающие "на виду", подвергаются не только насилию со стороны клиентов и полиции, но и насилию со стороны местной общественности. В их глазах, секс работницы представляют собой неудобство для общества. Часто они сами вызывают полицию или занимаются самосудом.
Большая часть проституции в Британии происходит, тем не менее, в помещениях. Но часто даже это не помогает остаться на хорошей стороне закона. Как было замечено ранее, частичная криминализация рассматривает все действия, окружающие секс работу, в качестве нарушений.
Например, в 2013-ом году, в Лондоне, группа снимающих вместе рабочую квартиру проституток была обвинена в "подстрекательстве" [к проституции] просто за то, что они перезвонили девушке, желающей работать вместе с ними в их квартире.
Организация секса втроем — для себя, клиента и другой секс работницы — тоже рассматривается буквой закона в качестве "подстрекательства". Съем совместной квартиры — это "организация борделя", даже если у девушек разный график и в квартире они почти не пересекаются.
Законы слишком размыты, а это не способствует доверию секс работниц. Они знают, что любая их деятельность — даже не связанная с коммерческим сексом напрямую — может быть расценена как таковая.
Без уверенности в том, что легально, а что нет, проституткам сложнее пользоваться своими правами, противостоять насилию со стороны клиентов, менеджеров, полиции и насильников. Клиенты, менеджеры и полиция прекрасно знают об этом тоже.
Заниматься активизмом в таких условиях тоже трудно — повышенная видимость грозит секс работницам преследованиями и арестами. Логично будет предположить, что имеющие голос в медиа проститутки чаще всего — выходцы более привилегированных групп (как и авторки этой книги).
Видимость для секс работницы всегда означает опасность (что подтверждает гипотезу, предложенную выше). Чем ниже статус секс работницы — тем больше опасности её ожидает, если она будет откровенно продавать секс на улице или откровенно высказываться в газетах и блогах.
Медиа часто упоминают факт использования секс работницами наркотиков — после убийств в Ипсвиче, грязные детали длительное время обсасывались в газетах и в интернете. Это неспроста — "наркоманок" проще обвинить в деструктивном поведении, сняв с себя ответственность.
Но повальную зависимость секс работниц от веществ можно контекстуализировать и иначе. Наркотики и то, как государство обращается с употребляющими их, помогают нам глубже понять, почему секс работницы из Ипсвича работали на улице и не смогли защититься от нападения Райта.
Прекращение "войны с наркотиками" — один из важных вопросов, которым занимаются секс работницы и активистки-союзницы. Причины этому просты: между наркотиками и занятием проституцией есть один очевидный мостик — это деньги.
Наркотики стоят дорого. Для многих, единственная возможность избежать ломки — продавать секс. Градус зависимости от веществ, в свою очередь, определяет сколько и в каких условиях работает употребляющая проститутка.
Криминализация наркотиков и проституции иногда принимает очень схожую форму, а женщины, оказавшиеся на пересечении, — которых среди проституток значительное количество — страдают вдвойне.
Криминализация наркотиков, как и криминализация проституции, опасна. Она не только создает больше причин для постоянного полицейского надсмотра и арестов, но и загоняет индустрию наркотиков в подполье, тем самым усугубляя опасность веществ.
Очистка улиц от наркозависимых толкает их к быстрому и менее безопасному способу инъекции наркотиков, криминализация дилеров — к тому, что наркозависимые покупают непроверенные и часто опасные вещества у незнакомцев.
Желание избежать ломки — или нищеты — до неузнаваемости меняет человеческое поведение, которое раньше могло определяться осторожностью и взвешеностью решений.
Меры безопасности наркозависимых, так же как и секс работниц, уничтожаются полицией. Группа людей, присматривающих за товарищем под кайфом, ровно как и люди, имеющие при себе чистое, безопасное оборудование, находятся в зоне видимости полиции, а значит — более уязвимы к арестам.
Обе группы часто забываются в политических дискуссиях, и уж вряд ли кто-нибудь из политиков — даже из тех, что разделяют более прогрессивные взгляды — считает вопросы наркозависимости и проституции достаточно важными, чтобы бороться за них против консервативного общества.
Когда дело касается обоих проблем — употребления наркотиков и проституции — в дискурсе всегда всплывают фигуры Сутенёра и Дилера; куда реже исследуется структурный контекст употребления наркотиков и проституции.
В этом свете очень просто забыть, что самые уязвимые группы населения подводят не индивидуальные злодеи, а государство, которое должно о них заботиться.
Исследование употребления наркотиков и проституции в качестве взаимодополняющих компонентов помогает нам увидеть секс работниц рациональными, логичными субъектами, реагирующими на материальные условия собственных жизней.
Но подобной констектуализации вопроса противостоит даже наша языковая среда: рациональных людей вербально описывают как "трезвых", "трезвомыслящих", что в корне не сочетается с языком, существующим вокруг употребляющих вещества.
Тем не менее, мы должны бороться против ассоциации "наркозависимый --> нерациональный", так как нет ничего нерационального в человеческой борьбе за выживание. Мы не должны смотреть на наркозависимых людей как на людей, что не справляются.
Мы должны видеть их в качестве людей, что справляются специфическим образом — учитывая ситуации, в которых они оказались. Такая постановка вопроса помогает определить шаги, необходимые для улучшения жизней наркозависимых людей, проституток и женщин, находящихся на пересечении.
Эти шаги могут быть достаточно простыми: безопасные места для принятия наркотиков, чистые иглы, безопасные районы красных фонарей, доступное жилье, устранение нищеты.
Можно мыслить даже более радикально — рецептурные опиаты освободили бы людей от необходимости работать долгие часы на улице, чтобы достать наркотики, предоставляя нуждающимся доступ к медицине и другим сервисам, знания и ресурсы для контроля над собственной зависимостью.
Эти меры могут показаться шокирующими, "но разве они шокируют больше, чем бессмысленные смерти"? Секс работницы и наркозависимые ежедневно умирают на улицах Британии из-за государственной "борьбы с наркотиками". Современная политика Британии — попросту форма "социальной чистки".
К примеру, британские законы суровее к курящим каннабис в парках, чем к тем, кто нюхает клей — не смотря на то, что нюхать клей гораздо опаснее курения марихуаны. А спайс, синтетический каннабиоид, изобретенный, когда марихуану запретили, может привести к серьёзным повреждениям.
Все три группы — курящие каннабис, нюхающие клей и употребляющие спайс — выиграли бы от декриминализации марихуаны. Криминализация подталкивает к опасному поведению, когда легальное употребление легко обезопасить и контролировать.
Отсутствие солидарности между прекариатом и средним классом, принимающим клубные наркотики, удивляет — от криминализации страдают все. Если прекарные группы населения подвергаются наказанию, то средний класс испытывает другие эффекты, связанные с безопасностью.
Многие из них хоть однажды ощущали панику и дискомфорт, принимая в клубе таблетку, которая — они надеялись — в результате все же окажется обещанным экстази. Криминализация препятствует пониманию того, что же именно человек принимает.
"Криминализация" проституции на улицах Великобритании усилилась в ранних 2000-ых. Новейшим законодательным актом стал ASBO (Указ об Анти-Социальном Поведении). В 2014 его отменили, заменив на серию разобщённых законов. (Но ASBO будет использоваться в качестве зонтичного термина).
ASBO написан в очень абстрактных и пространных терминах — и это не случайно. Он запрещает шум, употребление наркотиков в публичных местах, граффити, харассмент и уличную секс работу — в числе прочего.
При введении ASBO, то, что перестало считаться уголовным преступлением, стало снова им считаться. Несмотря на то, что "подстрекательство [к покупке секса]" в Англии легально с 1982, при повторном возвращении в район, где персоной был получен ASBO, можно попасть в тюрьму на 5 лет.
Благотворительная женская организация, проводившая детальные интервью с пятнадцатью женщинами, занимающимися проституцией на улице, выяснила, что восемь из них (несмотря на декриминализацию) были лишены свободы сроком до шести месяцев за неуплату штрафов или нарушение ASBO.
ASBO предоставил лазейку для правовой системы, которая больше не могла заключать женщин, торгующих сексом, в тюрьму — такой вывод сделала Кэри Митчелл из English Collective of Prostitutes.
Законы продолжили ужесточаться. Акт о Поддержании Порядка и Преступности 2009-го года создал новое правонарушение — "систематическое праздношатание с целью проституции" — возвращающее уличную продажу секса в рамки уголовного права.
Также в 2013 был введен обязательный реабилитационный период после заключения под стражу. Нарушив ASBO во время реабилитационного периода, проститутка, только что вышедшая из тюрьмы, моментально попадала обратно.
ASBO активно используются для исключения самых уязвимых секс работниц — тех, что работают на улице — из общества. Их выгоняют из тех мест, где они живут, работают, учатся, покупают продукты, растят детей и ходят по делам.
ASBO, как и вынесенные проституткам специализированные предупреждения (англ. prostitute caution) также навсегда остаются в досье, усложняя поиск другой работы. У секс работниц накапливаются штрафы и долги, толкающие их обратно в индустрию сразу после получения ASBO или срока.
Наказание влечет за собой цикл физических и легальных рисков. Полиция "очищает" улицы от самых очевидных проявлений проституции, общество отвечает благодарностью, а секс работницы, невидимой рукой сдвигаемые на самые темные улицы, продолжают подвергаться ужасающим актам насилия.
Мариана Попа, работающая в Илфорде, была заколота ножом в грудь 29 Октября 2013 года. Ранее в этот же вечер она трижды столкнулась с полицией и получила предупреждение. Боязнь снова столкнуться с ними заставила её остаться работать допоздна в уединённой местности.
Помощник начальника полиции Крис Армитт прокомментировал смерть Марианы: "Вскоре после мощных и открытых полицейских правоприменительных операций мы замечаем всплеск инцидентов насилия против секс работниц".
Это вовсе не удивительно: и полиция, и мужчины, совершающие преступления против секс работниц, пользуются одной и той же лексикой — и одни, и вторые "очищают улицы" от проституток.
Одна часть цикла всегда подпитывает другую: через несколько недель после смерти Марианы, группа местных жителей атакует секс работницу иммигрантку, избив её до такой степени, что той была необходима госпитализация. Обвинений выдвинуто не было.
Казалось бы, продажа секса в помещениях — безопасное решение проблемы. Ривка Холден, к примеру, предпочитала работать из дома, приглашая клиентов к себе или в заранее обговоренную локацию.
Ленута Хаидмак, что не могла позволить себе работать из дома из-за присутствия детей, принимала вызовы клиентов, посещая их дома или в отелях. Обе были безжалостно убиты. Мужчина, убивший Ривку, позже сказал: "Я убил человека... не человека, шлюху".
Для таких убийц, секс работница — легкая жертва. Законы вокруг продажи секса устроены таким образом, что им приходится работать в одиночку, не имея возможности разделить место работы с подругой.
Из вышеперечисленного очевидно, что секс работницы предпочитают работать в парах или группах. Противники проституции любят приписывать это предпочтение наследственной опасности секс работы, но если рассмотреть другие профессии становится ясно, что это не так.
После убийства риелторки Сьюзи Ламплоу, агентам по продаже недвижимости посоветовали начать работать в парах. Такое же предложение высказывается относительно социальных работниц и медиков, работающих на выездах.
Секс работа, по тем же причинам, гораздо безопаснее, когда у женщин есть возможность снимать вместе квартиру или хотя бы иметь подругу в смежной комнате, пока секс работница находится с клиентом.
В Британии это запрещено, потому что приравнивается к "держанию борделя". Считая это достаточной причиной, в квартиру Клер Финч, которую она снимала с подругой для безопасности, вломилось 20 полицейских, конфисковавших её наличные, компьютер и телефон.
Некоторые районы прочёсываются полицейскими в поисках таких квартир активнее, чем другие. Абердин — одно из таких мест. На форумах секс работниц многие предупреждали, что в Абердине можно работать только в одиночку.
Поэтому Джессика МакГраа работала одна, а когда почувствовала себя в опасности — позвонила друзьям, а не полиции (будучи секс работницей, матерью и черной женщиной становится очевидно, что у неё не было причин доверять полиции). Джессика МакГраа была убита клиентом.
После осуждение за держание борделя и депортации трех женщин из Румынии, служащие полицейского участка Свиндона заметили, что разбирательство имело "очень положительный результат"...
...так как "женщины теперь находятся в безопасности вдали от своих клиентов и более не подвержены опасности рисков секс работы в помещении". Сложно представить вещи менее "безопасные" чем арест, украденные наличные и депортация без возможности попрощаться с друзьями и любимыми.
Полиция также обладает законным правом изымать наличность и другие активы. Даже если преступление не подтверждено, это забота подозреваемой — доказать, что деньги были получены легально.
Алекс Фейс-Бойс, бывший глава организации за безопасность секс работниц National Ugly Mugs, предполагает, что зачастую копам выгоднее выискивать одиноких безоружных женщин, торгующих сексом, чем на самом деле выслеживать профессиональные криминальные группировки.
В Сохо и Чайнатауне, из массажных салонов было извлечено около 35 тысяч фунтов, а семнадцать женщин депортировали. Полицейские рейды, нацеленные на искоренение проституции, стали попросту легализированным ограблением.
Закон о содержании борделей наносит ущерб не только тем, кого привлекает к ответственности, но и тем, кто просто боится стать его жертвой. Страх — весомый фактор в формировании человеческого поведения.
Одна знакомая авторкам книги секс работница обратилась в полицию с заявлением о преступлении и услышала от полицейского следующее: "Вы осознаете, что подвергнетесь риску выселения, если продолжите рассказывать мне то, о чем сейчас рассказываете?"
Другая женщина, обратившаяся в полицию с жалобой на мужчину, что преследовал её, подверглась
расследованию по подозрению в содержании борделя — за то, что она когда-то рекламировала услуги "дуо" в собственной квартире.
расследованию по подозрению в содержании борделя — за то, что она когда-то рекламировала услуги "дуо" в собственной квартире.
Криминализация дает полицейским власть над секс работницами, рычаг, который легко может быть использован — и используется — для эксплуатации. Ни одна секс работница не может довериться полиции, пока вокруг секс работы существуют законы, ведущие к судебным разбирательствам.
Многие секс работницы сталкивались со звонками от, предположительно, клиентов, когда на другом конце телефона звучал вопрос: "Так ты работаешь одна, милая?". Зачастую, это уловка полицейских, пытающихся вменить секс работницам "содержание борделя".
Если это полиция, то верный ответ во избежание судебных разбирательств, штрафов и арестов — да. Но если это клиент, намеревающийся ограбить, изнасиловать или убить, тогда правильный ответ — нет, не одна. И секс работницам приходится идти на риск, выбирая одно из двух.
Клиенты тоже пользуются криминализацией — две секс работницы из Лондона (назовем их Лили и Джейн) работали вместе после инцидента, произошедшего с одной из них. Клиент Лили проявил агрессию, Джейн вошла в комнату, чтобы поддержать подругу и припугнуть его вмешательством полиции.
Клиент не испугался: "Вы не можете заявить на меня в полицию", — сказал он. — "Здесь две девушки! Это бордель". Таким образом закон отбирает власть из рук секс работниц и отдает её в руки клиентов.
Помимо полицейских, менеджеров и клиентов, криминализирующие законы наделяют властью арендодателей — без социальной защищенности, секс работницы вынуждены соглашаться на любые условия лишь бы на них не заявили в полицию.
В работе с агентом или менеджером, секс работница не подвергается криминализации. В случае участия в коллективном месте работы — криминализированы все участницы. Любопытно, как закон созданный для искоренения борделей, толкает женщин к работе там или к работе с менеджером.
Он также позволяет менеджерам и владельцам настоящих борделей запрашивать больший процент с их работниц, так как они в этой схеме рискуют задержанием, арестом и тюремным сроком.
Но даже если секс работница и избегает криминализации, работая в борделе или на менеджера, место её работы по прежнему нелегально. Это значит, что она не может обратиться за помощью. В борделе нет HR-менеджера, легальных контрактов или инспектора по безопасности.
Её работодатель может пригрозить увольнением в случае её отказа обслуживать клиента, он может отобрать её зарплату, заставить её работать дольше положенного или желаемого времени, совершать над ней акты вербального и физического насилия.
Это ставит секс работницу в безвыходное положение: если она пожалуется в полицию — место её работы закроют, а других секс работниц, возможно, депортируют. А без вмешательства полиции у секс работницы просто не остаётся рычагов давления на своего менеджера.
Так же как жертвам домашнего насилия иногда приходится мириться со своими партнёрами, от которых они зависят финансово, так и секс работницы, сами того не желая, защищают своих менеджеров перед законом из-за отсутствия адекватного выбора.
Третьи лица тоже попадают под удар в рамках законов против сутенёрства. Так семидесятилетней Кристи Норман, уборщице в Борнмутском борделе, вызвавшей скорую для клиента, что свалился с приступом, были выдвинуты обвинения в содержание борделя.
Каким бы правильным и удовлетворительным не казалось нам наказание менеджеров, очевидно, что система сломана и не работает. Криминализация не сдерживает самые опасные элементы секс индустрии, она вытаскивает их на поверхность.
С повышением риска, криминальные группировки, занимающиеся сутенерством, только набирают обороты и становятся опаснее — они не боятся запачкать руки лишь бы не оказаться в тюрьме.
Не смотря на всё это, некоторые противницы проституции продолжают считать, что ситуация под контролем.
"Декриминализированная секс работа — статус кво в Британии", — замечает комментаторка. — "Если секс работницы страдают от такой системы, как её расширение улучшит их жизни?"
"Декриминализированная секс работа — статус кво в Британии", — замечает комментаторка. — "Если секс работницы страдают от такой системы, как её расширение улучшит их жизни?"
К сожалению, люди, принимающие участие в подобных дискуссиях, не всегда знакомы с терминологией, путаясь между "декриминализацией", "легализацией" и "Шведской моделью". Случайно или намеренно, такие ошибки только ранят секс работниц и мешают им в их борьбе.
Практически все противницы проституции поддерживают какую-то форму криминализации — и вместе с тем поддерживают любой государственный законопроект, содержащий в себе криминализацию клиента — не учитывая того, что именно подобный законопроект несет в себе для секс работниц.
Аресты и заключение секс работниц в тюрьму для некоторых феминисток представляют собой всего-лишь "сопутствующий ущерб", который может и расстраивает их, но который они считают необходимым для всеобщего блага.
Для других, тех, кто зол на секс работниц за их выбор, карцеральное поведение государства в отношении проституток может представлять собой полностью приемлемую линию поведения.
Одна из представительниц этой группы однажды даже сказала: "Честно говоря, я дошла до того, что если бы мне требовалось обменять несколько жизней таких как ты на жизнь одиннадцатилетней... я бы сделала это". Они не считают аресты, депортации и воровство денег проблемой.
Они не считают аресты, депортации и воровство денег проблемой. Феминистский сервис в Глазго делится с журналистом: "Мы не ждем пока [проститутки] скажут, что они хотят покинуть индустрию, мы отдаем их личные данные в полицию. Мы пытаемся привлечь из к сотрудничеству...
...Это может быть [уголовное] обвинение, которое размещает их внутри системы, где они могут получить поддержку".
Вслух противницы проституции, конечно же, заявляют, что они не хотят арестов секс работниц. Но законы, которые они молчаливо — или громко! — поддерживают, напрямую способствуют арестам и депортациям.
Неловкость этой правды говорит о том, что для феминисток, выступающих против секс работы, благополучие женщин, работающих в секс индустрии, далеко не на первом месте. Если оно вообще находится в списке.
Глава пятая. Нация Тюрем: Америка, ЮАР и Кения. Глава о полной криминализации проституции и о том, почему эта схема не работает.
Полная криминализация – модель, при которой секс работницы, клиенты и третьи лица криминализированы. Применяется также в Уганде, России, Иране, Пакистане и Китае.
Практически ни для кого не секрет то, что полная криминализация – несправедливая система, не работающая на практике. При ней, женщины, выбирающие продажу секса в качестве стратегии выживания, подвергаются арестам, к ним относятся как к преступницам, а не заложницам обстоятельств.
Несмотря на то, что среди причин к полной криминализации иногда цитируют «прогрессивные ценности», очевидно, что такая модель произрастает от отвращения и ненависти к секс работницам, выставляющий свои не вписывающиеся в рамки, квирные и «испорченные» тела напоказ.
Феминистскими авторками, что выступают против секс индустрии, криминализация и её вред практически не затрагиваются, разговор всегда крутится вокруг «двух» систем: нордической модели и легализации/декриминализации.
Тем не менее, это глобальная проблема. Все проблемы более лояльных форм криминализации начинаются с модели полной криминализации, поэтому о ней необходимо говорить. К тому же, существует большое количество стран, в которых полная криминализация активно практикуется.
Количество секс работниц в Америке, стране, которая с точки зрения закона наиболее благосклонно относится к самозащите, которые не способны за себя постоять из-за криминализации ужасает. И справиться с этой проблемой невозможно, не пересмотрев криминальное право целиком.
Мейнстримный феминизм часто относит «мужское насилие над женщинами» и «полицейское насилие над женщинами» в две разные категории, если вообще обеспокоен вопросами полицейского насилия. В особенности это касается нормализованных форм полицейского насилия...
К примеру, арестов, интимных обысков, практик остановки-и-обыска. Причиной становится исключение полицейского насилия из феминисткой повестки в работе против насилия над женщинами.
Тем не менее, если рассмотреть полицейское насилие не только в качестве государственного насилия, но и (зачастую) мужского насилия над женщинами, криминализация проституции открывается для нас в новом свете, в качестве основного компонента насилия над женщинами.
Многие даже не задумываются над легитимностью полицейской власти в наших жизнях. Тюрьма в Монополии, новый детективный сериал, кадры полицейской погони – все эти вещи нормализуют и оправдывают в наших глазах существование и присутствие полиции.
Теоретикесса Бет Ричи использует термин «нация тюрем» (англ. prison nation), чтобы описать государство, в котором рука закона используется для контроля над людьми – особенно над непривилегированными людьми или людьми из непривилегированных обществ.
Её термин включает в себя не только присутствие инфраструктуры, такой как тюрьмы и изоляторы, но и постоянный надсмотр, ежедневное поддержание правопорядка, удержание людей под наблюдением – стратегии изоляции и простого бесследного избавления от неугодных.
Простым способом описать нацию тюрем было бы выражение «now you see it, now you don’t» (рус. вот ты это видишь, а теперь уже нет). Криминализация делает определенные группы людей чрезмерно заметными, тюрьмы же помогают им испариться из роля общественного зрения.
Глубоко опирающаяся на расу, выражающая анти-чёрный сентимент фигура Сутенёра выставляется напоказ в качестве современного «рабовладельца», тогда как тюремная система, вещественная, современная наследница рабства, продолжает пополняться огромным количеством чёрных заключённых.
Аресты по подозрению в проституции — всегда расистские. В 1866, в Сан-Франциско арестовали 137 женщин, "практически все — китаянки". Полиция позже горделиво поделилась, как "выслала триста китайских женщин" из города.
А чёрные женщины, по статистике 1970-го года, в семь раз чаще подвергаются арестам за проституцию, чем белые женщины. Такая статистика — не пережиток прошлого: между 2012 и 2015 годами, 85% арестованных за "праздношатание с целью проституции" были латиноамериканками или чёрными.
В промежутке между 2012 и 2016, полиция Нью-Йорка нацелилась на массажные салоны. Процент арестов азиатов возрос на 2,700%. На улицах стали арестовывать чёрных женщин и латиноамериканок в чересчур узких джинсах — с белыми женщинами в богатых районах такого не случалось.
Расовая несправедливость также транслируется в выдвинутых обвинениях — чёрных женщин часто обвиняют в серьёзных правонарушениях, к примеру, в траффикинге людей.
Высокий процент людей, которым вменяют подобные правонарушения, составляют чёрные женщины, которые на момент ареста занимались продажей секса. Там где белой женщине вменили бы административное правонарушение за проституцию, чёрная женщина получает уголовное за сутенёрство...
Даже если её "сутенерство" заключается в том, что она просто держала в руках деньги, заработанные другой секс работницей — как это было в случае Глории Локетт, чёрной секс работницы, занимающейся со-руководством в правозащитной организации для секс работниц COYOTE.
Криминализация этих и без того уязвимых социальных групп означает то, что они замкнуты в бесконечно вращающейся двери арестов и судебного преследования — без возможности накопить денег (штрафы), сохранить опеку над детьми или найти работу получше (судимость).
Секс работницы, казалось бы, стремительно скатываются по нисходящей хаотичной спирали — так государству легче очернить их и нарисовать картинку, в которой они "достойны" карательных санкций в качестве депортаций, штрафов и арестов.
До 2011, некоторых секс работниц в Луизиане помещали в реестр секс-преступников, на срок от 15 лет до пребывания в списке пожизненно. Жертвами закона диспропорционально стали чёрные и трансгендерные работницы.
Быть в таком реестре равносильно "социальной смерти": ты не можешь снять жилье, не можешь получить социальную защиту или найти работу. Тебя не пустят в приюты для жертв домашнего насилия. Тебе нельзя общаться с детьми без присмотра — даже с твоими собственными детьми.
На твоём удостоверении водительницы огромными оранжевыми буквами написано: СЕКС ПРЕСТУПНИК.
А после урагана Катрина, во Флориде секс-преступникам запретили входить в убежища — вместо убежищ, им предлагали обратиться сразу в тюрьму.
А после урагана Катрина, во Флориде секс-преступникам запретили входить в убежища — вместо убежищ, им предлагали обратиться сразу в тюрьму.
Осуждённых по статьям, связанным с траффикингом — даже если они "продали" сами себя, как упомянутые выше молодые чёрные женщины, занимающиеся продажей секса — до сих пор помещают в этот реестр.
Анти-проституционные усилия полиции также мешают секс работницам носить с собой защиту. Они подвергаются риску беременности и венерических болезней. Одна секс работница рассказывает как в Нью-Йорке, на протяжении месяца, офицер полиции открывал её упаковки с презервативами...
...и по одному выбрасывал в канализацию, десять раз в месяц. Другая секс работница рассказала, что рисковала арестом каждый раз, когда брала с собой много презервативов. Она могла брать один или несколько, но тогда они быстро заканчивались и она оставалась незащищённой.
"Как много раз у меня был незащищенный секс, потому что мне было страшно носить с собой презервативы? Очень много раз". Многие верили в "правило трех презервативов" — если у тебя в сумочке больше трех, тебя арестует полиция за продажу секса.
Но, как пишет Андреа Ричи: "На самом деле, нет никакого магического числа. Я видела криминальные дела, перечисляющие один единственный презерватив, как доказательство намерения совершения преступления, связанного с продажей секса".
Вместе с тем, как мир коммерческого секса сталкивается с цифровыми технологиями, полицейский надсмотр за секс работницами тоже перекочёвывает онлайн. В 2010-х годах, в Америке, полиция начала серьёзную войну с сервисами, где секс работницы оставляют объявления и рекламу.
Судебное преследование заставило многие из таких сервисов (BackPage, RentBoy, Eros) отключить разделы с рекламой. Это вытолкнуло многих секс работниц на улицы в поисках работы, оставляя их без защиты против арестов или толкая к зависимости от менеджеров.
У секс работниц стало меньше возможностей предварительной проверки клиентов, а ещё пропал доступ к общественным интернет-ресурсам, таким как списки "плохих свиданий", в которых размещали имена агрессивных и опасных клиентов.
Американский акт SESTA-FOSTA, что упоминался ранее, подверг цензуре большое количество рекламных платформ, которыми пользовались секс работницы.
Предположительно, он упростил жизнь хоббистам (англ. "hobbyists" — habitual clients, постоянные клиенты) — в отсутствие новых заказов цены, выставляемые секс работницами, упали, а сами они стали более сговорчивыми в вопросах защиты и границ.
Более того, после введения SESTA-FOSTA секс работниц завалили сообщениями потенциальные менеджеры, желающие нажиться на ситуации.
Одна секс работница делится: "В их сообщениях всегда есть что-то, намекающее на принятые законы. «Теперь-то я тебе нужен». Это очень страшно — люди, принявшие закон, думали, что он будет бороться с такими сообщениями, но, по факту, они сами принесли это в мою жизнь".
Казалось бы, парадокс — борьба с эксплуатацией приводит к тому, что эксплуатировать становится проще. Но это не парадокс. Лишение секс работниц возможности коммуницировать с клиентами, да и вообще лишение их клиентов, делает их уязвимыми.
Криминализация заставляет секс работниц идти на компромиссы касательно их безопасности ради того, чтобы избежать преследований и арестов. В то же время, она подаёт насильникам сигнал — секс работницы преступницы, они удачная мишень.
Для полиции секс работницы тоже легкая нажива. Одна молодая женщина из Чикаго рассказала: "Меня принял офицер, который сказал, что не станет меня арестовывать, если я займусь с ним сексом. Я сделала это. После чего он надел на меня наручники и выдвинул обвинения".
Другая делится: "Я встречалась с новым джоном (=клиентом), но встреча оказалась подставной, её устроила полиция. Коп был жесток, заковал меня в наручники и изнасиловал. Потом привел меня в порядок для полицейского участка и меня посадили на четыре месяца за проституцию".
Помимо незаконного полицейского насилия, некоторые его виды одобряются государством. К примеру, во время операций под прикрытием, нацеленных против проституции, полицейские стандартно арестовывают секс работниц только после того как кончили.
В Аляске, предложенная правовая мера, запрещающая копам вступать в сексуальный контакт с секс работницами, была раскритикована — по мнению оппозиции, если офицеры полиции не станут этого делать, как доказать, что произошла продажа секса?
Практически вся работа, направленная на искоренение проституции, начинается с ареста. Все изнаночные швы этого метода прячутся под риторикой "прогрессивных целей". Разработчики законов против проституции говорят, что без арестов на секс работниц невозможно было бы надавить...
...в случае, если суду потребуется их свидетельство касательно траффикёров. Лоурен Херш, директорка феминистской организации Equality Now, говорит, что не смотря на этические дилеммы, которые подразумевает арест, аресты, тем не менее, полезны.
Например, она пишет, что они позволяют обвинению поддерживать постоянный и надёжный контакт с арестованной жертвой.
Аресты же жертв траффикинга считаются не просто прогрессивными, но даже гуманитарными — в медиа их называют "операциями по спасению". Тем не менее, для тех, кто сталкивался с такими арестами самостоятельно, они не представляют собой ничего, кроме глубокой травмы.
Силия, которую арестовывали семь раз, рассказала: "Это ужасно... иногда, когда они злятся, тебе не разрешают даже одеться. Они забирают тебя прямо в рабочей одежде... Страх никогда тебя не покидает. Они его провоцируют".
Айя Грабер, Эми Коэн и Кейт Могулеску пишут, что системна уголовного правосудия США переживает трансформацию и превращается в то, что они называют "пенитенциарной защитой".
"Это растущая практика использования уголовных судов для предоставления социальных сервисов и пособий", добавляя, что в эру глобального недоверия к жёсткому поддержанию порядка, такая система гарантирует продолжение функционирования современной правовой системы.
После ареста, женщинам вменяют либо заключение, либо принудительное использование служб поддержки. Проблема заключается в том, что второй вариант развития событий случается далеко не с каждой.
До рассмотрения дела, секс работницы находятся в заключении следственного изолятора, многих из них — даже если они оказались жертвой — отправляют обратно в страны, из которых они прибыли. Употребление наркотиков или предварительные аресты снижают шансы секс работниц на службы.
И даже если секс работнице везет и она не отправляется в тюрьму, предложенные сервисы не всегда являются тем, в чём она нуждается. Им предлагают йогу, арт-терапию или консультационную терапию — с риском последующего ареста, если они пропустят одну из сессий.
Дженна Торрес, несовершеннолетняя мать, которая была арестована и была направлена в руки служб поддержки, поделилась: "Программа терапии, предложенная судом, мне не подошла. Меня не нужно было "лечить" от секс работы. Это не болезнь...
...Мне просто нужно было время для более важных вещей. Сессии усложнили мои попытки к созданию более подходящей среды для себя и моих детей, чтобы мне не нужно было зависеть от секс работы... Они дали мне несколько вариантов, которые не подходили моей ситуации...
...Они предложили просто перестать продавать секс – и тогда моя жизнь должна была магическим образом улучшиться. Но прекратить продавать секс для меня значит перестать зарабатывать деньги".
Терапия, навязанная Торрес, заставила её бросить колледж — у неё не было достаточно времени, чтобы посещать и то, и другое.
Поэтому — прогрессивной криминализации не существует. Абьюз, такой как расистская правоохранительная деятельность, коррупция и сексуальное насилие, накрепко связаны с уязвимостью секс работницы, которую законодательство отмечает как преступницу.
Это отбирает у неё возможность дать отпор — будь то полицейский, клиент или менеджер. "Полиция — наша самая большая проблема, больше чем кто-либо", — комментирует секс работница из Лаоса, — "Когда он надевает форму, он считает, что ему все позволено".
Дело Синтои Браун завсетилось в заголовках в 2017, когда Рианна и Ким Кардашиан привлекли внимание публики к системе правосудия, криминализировавшей 16-тилетнюю Синтою, застрелившую агрессивного клиента из самозащиты. В ней не увидели травмированного ребенка и признали убийцей.
В 2017, когда дело снова всплыло, Синтое было 29 — она потратила 15 лет своей жизни за решеткой. Юность Синтои Браун на момент "правонарушения" позволила публике симпатизировать ей — большинство статей о ней публиковались вместе с фото, где ей 16 — но это не типичная история.
Внимание публики достаётся только "идеальным жертвам" — подчиняющимся, не агрессивным, "невинным", без предыдущей истории арестов или употребления запрещенных веществ.
"Идеальная жертва" — расистский и трансфобный стереотип, исключающий группы, попадающие под общее понятие "криминального", и не позволяющий им требовать публичной поддержки и справедливости.
При криминализации, организация труда становится практически невозможной. более того, за группами секс работниц, встречающихся, чтобы обсудить свои права и возможности, активно наблюдает полиция, чтобы в итоге привлечь к ответственности.
Когда около двух дюжин секс работниц были убиты в Уганде, сорок-четыре секс работницы встретились в отеле, чтобы обсудить кризисную ситуацию. Основная повестка заключалась в обсуждении безопасности пока убийца находился на свободе, и в сборе средств на похороны одной из жертв.
Все сорок-четыре женщины были арестованы, им вменили нарушения общественного порядка, задержали на две недели и выписали большие штрафы.
Не смотря на это, группа секс-работниц из Уганды WONETHA продолжила планировать акции, направленные против убийств секс работниц. Одна из активисток этой группы заметила: "Ни одна другая женская организация не обращает на это внимание".
Здравоохранение — важный вопрос для активисток: десятки секс-работниц пытались сорвать сессию Американского конгресса, обсуждавшую Срочный Президентский План Борьбы со СПИДом (PEPFAR). Открыв красные зонтики — их символ — они скандировали "Реформируйте PEPFAR".
PEPFAR — наибольший фонд в Америке для организаций, борющихся со СПИДом, но помощь он оказывает только группам, активно выступающим против секс работы — прежде чем получить финансовую помощь, группы должны сделать анти-проституционное заявление (англ. anti-prostitution pledge).
Шармус Аутло, одна из участниц протестной акции, выступила перед делегатами со словами: «Прежде чем я трансгендерная женщина, прежде чем я секс работница, прежде чего угодно — я человек».
Шармус умерла из-за ошибок здравоохранительной системы, спровоцированных не только её бедностью, но и её статусом чёрной трансгендерной женщины. Биопсия, в которой она нуждалась, была отложена на месяцы — в больнице были "сбиты с толку" пометками о гендере в её документах.
В Африканских странах активизм секс-работниц тоже распространяется, как лесной пожар. В одной только Кении существует 36 коллективов секс-работниц, все они занимаются организацией акций, помощью людям, что продают секс, и секс-образованием.
Всемирный день борьбы со СПИДом в 2012 году, к примеру, был отмечен тремя сотнями Кенийских активисток с метлами и швабрами, вызвавшимися заняться уборкой больницы. Акция была организована для того, чтобы подчеркнуть: секс работницы — не проблема, а часть её решения.
А в России, группа секс-работниц Серебренная Роза присоединилась к первомайскому маршу без разрешения, чтобы выступить против "прогнившей морали, социальных предрассудков, капитализма и неравенства".
Эффективный активизм для секс-работниц часто означает коллаборацию в вопросах, что не касаются торговли сексом. В Кении, секс-работницы активно участвуют в движении против нищеты Bunge la Mwananchi (Народный Парламент), в США — против наблюдения и за безопасные наркотики.
Эти коллективы выполняют функции фондов и профсоюзов одновременно, так как у криминализированых работниц нет доступа к таким организациям. Они помогают секс-работницам на грани нищеты, когда государственная машина пытается перемолоть самых незащищённых из них.
Ирина Маслова, создательница Серебренной Розы, говорит: "Я не сдамся, пока секс-работа не будет декриминализирована в России, даже если меня сожгут на костре, как ведьму". Такое упорство типично для глобального движения за права секс-работниц — в воздухе слышен запах перемен.
Низовая (англ. grassroots) активистка Дин Хэйвуд вместе с группой Women With a Vision (WWAV) с 2008 по 2013 проводила кампанию за пересмотр санкций, что помещали секс работниц в реестр "сексуальных преступников" — они добились изменения закона и исключения 800 женщин из списка.
Одна из клиенток WWAV сказала: "Я могу ощутить свою СВОБОДУ на вкус". Это ощущение триумфа ощутила и Хэйфуд: "Я бросаю вызов тем, кто говорит, что такого не могло произойти на Юге [США; кампания проводилась в Луизиане], потому что мы это сделали".
ГЛАВА ШЕСТАЯ.
Шведская модель: Швеция, Норвегия, Ирландия и Канада. О том, как работает Шведская модель, и в особенности о том, как она не работает.
Шведская модель: Швеция, Норвегия, Ирландия и Канада. О том, как работает Шведская модель, и в особенности о том, как она не работает.
Шведская модель — модель, криминализирующая покупку секса и наказывающая третих лиц (менеджеров, водителей и арендодателей), и якобы декриминализирующая тех, кто занимается продажей секса. Иногда упоминается как Нордическая модель, запрет на покупку секса, "конец спроса".
Когда Швеция впервые приняла закон, объявляющий конец спросу на сексуальные услуги, феминистки были в экстазе — наконец-то придумали закон, который мог бы наказывать только тех, кто на самом деле этого заслуживает. Женщины были в безопасности, а клиенты получали по заслугам.
Закон должен был пересмотреть причины, по которым люди, продающие секс, оказывались в положении, когда им нужно было заниматься проституцией, и баланс власти между клиентом и секс работницей смещался бы в пользу секс работницы.
Профессорка Кэтрин МакКинон описывает идею так: "Шведская модель отклоняет его [клиента] запрос о покупке её для секса, Шведский закон говорит — она не для продажи или аренды. Отказ от её криминализации повышает её статус, его криминализация снижает уровень его привилегий".
В теории, секс работнице предоставляются ресурсы для того, чтобы покинуть индустрию и сложные условия, в которых она оказалась, а криминализация клиента оказывает дисциплинарный эффект на культуру патриархального мужского преимущества, мужчина проходит реабилитационный курс.
Со временем закон должен был снизить процент женщин, которых эксплуатируют в секс индустрии, а сами страны, где закон будет приведен в исполнение, станут менее притягательными для траффикеров.
Проституция — глубоко символичная тема, в которой обычно накапливается социальная тревожность, что касается вопросов власти, женственности и национального объединения. Для феминисток фигура проститутки — символ травмы, нанесённой патриархатом, и насилия над женщинами.
Клиент же, в этой символической картине мира, выступает в роли всех жестоких мужчин — он архетип, представляющий насилие над женщинами. Авторки не могут не относиться к такой точке зрения с сочувствием.
Они пишут, что тоже были жертвами гендерного насилия, тоже сталкивались с агрессией и травмой, оставленной клиентами-мужчинами. И они видят правоту в угле, под которым продажа секса рассматривается как чрезвычайно неравная транзакция.
Криминализация клиентов, которые действительно являются живым напоминанием о том, насколько неравноправны такие отношения, кажется интуитивно правильной. И со странами, принимающими такое решение, очень трудно спорить...
...Скандинавские страны на протяжении десятилетий считались феминистскими государствами. Шведское государство, к примеру, описывает себя как "первое феминистское государство в мире", публикуя в инстраграме фото, на которых группы, целиком состоящие их женщин, принимают законы.
Феминистки всего мира считают Скандинавию — и Швецию в особенности — феминистской утопией, местом, в котором патриархат был наконец-то побежден. Но утопий не существует.
Цветные люди, мигранты, трансгендерные персоны, наркозависимые люди являются частью групп, которые феминистское Шведское государство активно делает фокусом правоохранительной деятельности. Все они схожи тем, что не попадают под категорию "Шведскости".
Но тем, кто не следит за историями этих людей в Швеции, довольно просто предположить, что раз Швеция постоянно оказывается права в вопросах ухода за детьми или стеклянного потолка, то и в вопросах секс работы это государство, должно быть, приняло наилучшее решение.
Многие сторонники нордической модели разделяют прогрессивные переживания: страха гендерного насилия, непринятия расизма в секс индустрии и обществе в целом, ощущения, что общества нордического стиля больше подходят для жизни. Эти люди искренне верят, что шведская модель хороша.
Но законы, касающиеся проституции, очень идеологически вместительны. В особенности этот закон обладает достаточной политической широтой, чтобы поместить в себе и прогрессивные, и регрессивные политические взгляды, которые иногда работают заодно, а иногда — друг против друга.
Более того, существуют ключевые различия между идеальной нордической моделью, описанной её сторонницами, и реальной моделью, использующейся теперь в разных точках мира. И самый легкий способ разобраться с проблемами этой модели — взглянуть на неё глазами секс-работницы.
В описании идеальной нордической модели существует четыре приоритета: покупатель, продавец, сервисы для "выхода" (из индустрии), третьи лица (траффикеры или сутенёры). Основной из приоритетов модели — мужчина, покупающий секс, потому что её цель — "конец спроса".
Фокус на криминализации клиента делает нордическую модель особенной в отличии от частичной или полной криминализации, где фокус всегда закреплен на секс работнице (даже в США, где иногда пытаются ловить и сажать клиентов, клиенты составляют менее 10% от арестов).
Но так как авторки больше всего озабочены тем, как предотвратить нанесение ущерба секс работницам, они задаются следующим вопросом — вопросом о том, что случается с секс работницами, когда их клиенты криминализированы.
Они предлагают нарисовать следующую картинку: секс работница рассчитывает встретиться с тремя или четырьмя клиентами за несколько часов и отправиться домой с нужной ей суммой денег до второго часа ночи. Но клиентов нет; вместо четырех человек, она пока не встретила ни одного.
Около часа ночи к ней подъезжает машина, в которой находится довольно агрессивный и дерзкий мужчина. Возможно, номера на его машине — из списка тех, о которых её предупреждали другие секс работницы. Он не хочет быть замеченным и хочет, чтобы она поспособствовала этому.
Отказав клиенту в любой другой день, сегодня она должна принять предложение, не смотря на тревожные звоночки, которые она заметила. Ей все еще нужно заработать определенную сумму денег, но она больше не может диктовать своих условий.
И тогда перед ней становится выбор: сказать да или уйти домой ни с чем, после нескольких часов бесплодного блуждания по улице. Судя по всему, дисбаланс власти только усилился для тех женщин, которые остались работать в секс индустрии после введения шведской модели.
И это не единственная поломка в нордической модели. Стоит задуматься о том, кто по прежнему готов покупать секс, даже после криминализации. Мужчине, который прежде платил за секс, а потом возвращался к своей партнёрке и к своей работе, теперь решает, что ему есть что терять.
Криминализация означает, что поход к секс работнице может завершиться для него разрушенным браком, потерей работы, позором перед друзьями и родными. Но не стоит забывать о мужчинах, которым нечего терять.
Возможно, он никогда не планировал покупать секс, а просто хотел ограбить или изнасиловать секс-работницу. Он уже решился на то, чтобы переступить через закон, нарушение еще одного вряд ли его остановит.
Возможно, у него уже есть ордер от его бывшей жены, а боссу плевать на его поведение — он агрессивен, опасен и не слишком опасается буквы закона.
Клиенты, которых закон отталкивает от секс индустрии, обычно из разряда "приятных" мужчин, а вот импульсивные, пьяные или агрессивные мужчины, не обладающие большим количеством привязанностей, которые они боялись бы потерять, всё ещё готовы покупать секс.
Секс-работницы во всем мире используют схожие методики защиты перед законом, полицией и клиентами, и нам следует задуматься каким образом криминализация клиентов влияет на успешное применение секс работницами этих методик.
Они работают с подругами, просят подождать и не садятся в машину, пока проводят скрининг клиента, просят знакомых записать номер машины на случай происшествий. Все эти предосторожности становятся невозможными при криминализации клиента.
Работать с подругой больше не получится — в группе, секс-работницы становятся заметными для полиции, а криминализированный клиент не может пойти на такой риск. Он не захочет ждать на обочине, пока секс-работница говорит об условиях сделки или проверяет его детали.
Для того, чтобы получить требуемое от клиента — его деньги — секс-работницам приходится идти на уступки, принимать во внимание его нужду в безопасности от ареста — иначе транзакция не состоится. Эффекты от криминализации клиента накладываются друг на друга.
Сильвия, мигрантка, живущая в Норвегии, говорит: "Раньше мы не уходили с клиентами слишком далеко, мы шли в ближайший парк. Но сейчас клиент хочет изолированное место, потому что он боится... Мне это не нравится. Вероятность, что случится что-то плохое, гораздо выше".
Норвежское Министерство Правосудия и Общественной Безопасности выпустило отчёт в 2004-ом, в котором обнаружилось, что "жизнь шведских проституток стала сложнее. Они чаще сталкиваются с опасными клиентами, тогда как [правомерные] клиенты боятся арестов...
...У них меньше времени на то, чтобы оценить уровень опасности, исходящей от клиента, так как сделка заключается очень быстро из-за опасений клиента".
И, разумеется, прекраные работницы (бездомные, мигрантки, трансгендерные работницы) страдают от этого больше всех.
И, разумеется, прекраные работницы (бездомные, мигрантки, трансгендерные работницы) страдают от этого больше всех.
Но опасности от криминализации клиента поджидают не только уличных работниц. За теми, кто работает в помещениях, тоже ведется пристальное наблюдение — так как это самый простой способ поймать клиентов (входящие в квартиру секс-работницы легко идентифицируются как клиенты).
Точно так же как уличной работнице, той, что работает в помещении, продать секс нужно гораздо больше, чем её клиенту купить его. Клиент всего-лишь "хорошо проводит вечер", она же — зарабатывает на еду и аренду. Поэтому при криминализации изменить привычки приходится именно ей.
Она может предпочитать работать в безопасности собственного жилья с соседкой за стеной, но теперь клиент просит её прийти к нему домой или в комнату отеля, чтобы не подвергаться опасности ареста. Ей приходится пребывать на незнакомой территории.
Норвежское правительство заявило, что "риск насилия увеличился для тех, кто больше не работает на улице... посещая чужой дом, проститутка не знает, что её ждет". Вместо соседки за стенкой, она вполне может нарваться на вечеринку из 20 человек, о которой её не предупредили.
Как секс-работницы обеспечивают свою безопасность? Многие спрашивают настоящее имя клиента или не принимают звонки со скрытых номеров. Это означает, что если клиент проявит агрессию, секс-работница сможет хотя бы сообщить его имя и детали полиции.
Когда клиент криминализирован, шансы на то, что он будет готов предоставить свою реальную контактную информацию, стремятся к нулю. Клиент, который намеревается изнасиловать, избить или ограбить секс-работницу может остаться абсолютно анонимным и безнаказанным.
В Ирландии, организация секс-работниц Ugly Mugs сообщила, что они получили 1,635 жалоб о насилии со стороны клиентов в течении пяти месяцев после введения запрета на покупку секса; это число было на 61% выше, чем за тот же период 2016 года.
Секс-работница и активистка Лаура Ли прокомментировала: "Люди... больше не хотят разглашать свои детали. Все одномоментно стали «Джонами»".
Сторонники нордической модели правы в том, что между секс-работницей и клиентом существует огромный дисбаланс власти; они лишь забывают о том, что он существует из-за асимметрии их нужд: секс-работница нуждается в средствах к существованию, а клиент — всего-лишь в развлечении.
И асимметрия нужд только растет относительно уровня прекарности работницы, наиболее прекарные страдают от дисбаланса власти сильнее всего.
Нордическая модель базируется на рыночной модели экономики, полагая, что когда уменьшается спрос — уменьшается и предложение. В реальности же, с уменьшением количества спроса — уменьшается цена, так как предоставляющие услуги отчаянно борются за место на сужающемся рынке.
Энн Мартин, глава Шведского подразделения по борьбе с траффикингом, признаёт: «Я думаю, что закон возымел негативное влияние на жизни женщин в проституции, но это один из эффектов, которого мы хотели достигнуть. Продавать секс не должно быть так же просто, как раньше».
Не существует системы "прекращения спроса", которая не делала бы и так финансово зависимых секс работниц еще беднее. И не существует системы "прекращения спроса", при которой секс работницы не лишались бы возможности проводить сделки по своим правилам.
Как и в ситуациях с криминализацией проституции, в безденежные периоды, секс работницы гораздо чаще заключают сделки с менеджерами и сутенёрами — делить заработанное пополам лучше, чем вообще не зарабатывать. Менеджерам и сутенёрам тоже в какой-то мере выгодна шведская модель.
Авторки ни в коем случае не считают клиентов хорошими людьми и не пытаются защитить их "право" на секс, в чём иногда их обвиняют пропонентки нордической модели; они лишь пытаются найти выход, который не маргинализирует уязвимые группы еще больше.
Защитницы нордической модели пытаются одновременно признать бедность ключевым фактором вовлечения в секс-индустрию, и вместе с тем — отбросить бедность как тривиальный фактор в процессе создания законопроектов, направленных на окончание проституции.
Анти-проституционная организация Women's Support Project пишет: «Если бы мужчины не были готовы покупать секс, проституция не работала бы как механизм для выживания».
Стоит ли говорить: объявляя, что механизм выживания некоторых людей — это "не работа", некоторые люди, активно пользующиеся механизмом, чтобы выжить, в итоге не выживут?
Британская организация Nordic Model Now использует "цитату" вымышленной секс работницы (придуманной, на самом деле, полицейским, чья работа — приводить в исполнение анти-проституционные законы), чтобы продвинуть свою позицию.
Звучит она так: "Нордическая модель плоха для бизнеса, но хороша для моей безопасности". Такая постановка вопроса работает только если вы не понимаете, что для маргинализированных групп "бизнес" и "безопасность" — неотделимые понятия, так как бедность для них и есть опасность.
Некоторая часть феминистского сообщества это понимает — политика жесткой экономии в Британии, к примеру, диспропорционально влияющая на женские жизни, привела к тому, что женщинам стало труднее покидать абьюзивные отношения.
Women's Aid сообщили репортёрам, что наибольшие проблемы для женщин сейчас — это жесткая экономия, реформы соц. обеспечения и жилищный кризис. Женщины чувствуют, что хоть их ситуация и ужасна, они хотя бы могут готовить детям еду дома вместо того, чтобы жить с ними в хостеле.
Когда женщинам недостаёт ресурсов, они становятся жертвами абьюзивных мужчин. Можно говорить о любой работе — интуитивно понятно что, отобрав её, вы окажете человеку, пытающемуся выжить, медвежью услугу.
Но, разумеется, на криминализации нордическая модель не заканчивается. Должны же существовать механизмы помощи для тех, кто покидает индустрию и пребывает в финансово-зависимом положении?
Такие механизмы называются "схемы выхода", они являются второй неотъемлемой частью нордической модели. Даже академиня Мелисса Фарли, одна из вокальных защитниц криминализации клиентов, замечает что без схем выхода криминализация приносит больше вреда, чем пользы.
Основная идея нордической модели заключается в том, что когда спрос на проституцию снизится, женщины почувствуют экономическое давление и начнут искать программы выхода, способные подыскать им альтернативу секс работе.
Такие программы принимают множество форм — от прямой финансовой помощи до помощи с оформлением льгот или с поиском трудоустройства. Они могли бы заключаться в легализации мигранток, помощи с получением рецептурных наркотических препаратов или терапии и медицинской помощи.
К сожалению, существующие "схемы выхода" не соответствуют очень специфическим нуждам секс-работниц, и авторки детально объясняют почему.
Для того, чтобы Сильвия, Аннабель и Вайолет не были проститутками, существует простое решение. Если Сильвия зарабатывает £200 в неделю за несколько ночей уличной секс-работы — дайте ей необходимые ей £200 в неделю.
Стоит заметить (потому что люди часто этого не понимают), что дать Сильвии £200 — это НЕ одно и то же, что найти Сильвии работу, которая приносит £200 в неделю. Заработать £200 достаточно быстро, за две ночи секс-работы — не то же самое, что заработать их посменно...
...на низкооплачиваемой работе. В особенности такая схема не подойдет тем, кто не может работать из-за того, что присматривает за детьми или является человеком с инвалидностью. "Помощь", которая требует от работницы моментально "получить работу" становится наказанием.
Люди продают секс, потому что нуждаются в ресурсах. Предоставьте им ресурсы — и они найдут что-нибудь получше, чтобы занять своё время.
Внимательное рассмотрение проблемы показывает, что с задачей построения хороших "схем выхода" шведская модель не справилась. Отчёт Шведского правительства 2005-го года сообщает, что несмотря на то, что "схемы выхода" являются неотъемлемой частью нордической модели...
...социальные сервисы не получили дополнительного финансирования. Правоохранительные же структуры, ответственные за имплементацию криминализации клиента, получали дополнительные средства в бюджет неоднократно.
К тому же, никто не передал Шведской полиции, что секс-работницы должны получать от них поддержку. Джонас Тролле, старший инспектор шведской полиции, сообщил репортёру: «Несмотря на то, что мы не отправляем их [секс-работниц] в тюрьму, мы делаем их жизни сложнее».
Руководящ_ая правительственн_ая советни_ца по вопросам проституции заметила: «Правительство должно было понимать, что оно не делает ничего, совсем ничего, чтобы улучшить социальные сервисы для людей, продающих секс, они не дали ни пенни муниципалитетам. Разумеется, это дорого...
...гораздо дешевле, конечно же, продвигать и поддерживать закон через конференции и [съемку документальных фильмов]».
Основная проблема "схем выхода" заключается в том, что они слишком сфокусированы на индивидуальных переменах, и недостаточно — на переменах общественных. Более того, в "схемах выхода" очень негативно относятся к ресурсам, улучшающим положение секс-работниц внутри секс-индустрии.
Например, многие считают, что раздача бесплатных презервативов и ресурсов по безопасности — подталкивает к секс работе.
В "схемах выхода" царят дискриминационные настроения, где считается, что если подросток наткнётся на ресурс по предотвращению вреда для секс работниц, то решит, что секс-работа — это весело и просто.
Социальн_ая работни_ца из Stockholm Prostitution Unit комментирует: «Я думаю, что решение проблем [например, работа в секс индустрии] занимает больше времени, если тебе предоставляют помощь».
От меня: ага, да и проблема национальных границ тоже быстрее разрешится, если мы перестанем помогать иммигранткам и позволим им утонуть при переправе. НЕЛЬЗЯ жертвовать жизнями в надежде, что это приведёт проблему к точке кипения после чего она моментально разрешится сама собой.
Лиза, секс-работница в Швеции, сообщила, что ей отказали в помощи до того момента, как она покинет секс-индустрию. Для того, чтобы соцработница помогла ей получить льготы по состоянию здоровья, Лиза должна была прекратить продавать секс и вернуться через три месяца.
Лиза: «Я была так зла, потому что если я не работаю — откуда мне взять деньги? Сначала мне нужны средства, тогда — я смогу перестать работать [в индустрии]».
В Ирландии, нордическая модель была представлена на законодательном уровне после того как министр юстиции Франсис Фитцджеральд сообщил о том, что женщины, просящие убежища, массово занимаются секс-работой.
Вот немного контекста: просительницы убежища в Ирландии проходят через процесс, занимающий много лет. На момент популяризации отчётов об иммигрантках, продающих секс — выплаты, которые они получали от государства, составляли 19 евро в неделю.
Когда билль о криминализации клиента был опубликован, Венди Лион написала: "Нет сомнений, что урезанные социальные и детские пособия подтолкнули большое количество женщин к проституции; но государством не планируется увеличение суммы в €19 в неделю для просительниц убежища...
...не планируется инвестиция дополнительных средств на образование, профессиональную подготовку или программы лечения наркозависимости, которые помогли бы открыть другие возможности".
На момент написания книги, пособие Ирландии для людей, просящих убежища, увеличилось лишь до €21.60 в неделю. Когда женщины _выбирают_ проституцию из бедности, стратегия нордической модели — не уничтожить бедность, но отобрать у людей их стратегии выживания.
Третий ключевой принцип работы нордической модели — полная декриминализация секс-работниц. И, возможно, если судить ситуацию целиком, у этого принципа хорошие намерения. Но на практике, криминализация большой части секс-работниц была сохранена.
Все еще существуют муниципальные законы против предложения сексуальных услуг, криминализация секс-работниц, снимающих квартиры вместе, целенаправленные выселения секс-работниц, агрессивное использование законов о проституции и иммиграции, для депортации секс-работниц.
Во Франции (празднующей победу нордической модели и тот факт, что арестованными за год были только "джоны", а не секс-работницы) отменили только общенациональные законы, а муниципальные "анти-проституционные декреты", приводящие к арестам уличных работниц, так никто и не отменил.
В Ирландии, после имплементации нордической модели, министры отклонили положение, в котором секс-работницам позволялось оставлять заработанные деньги после ареста клиента — теперь деньги у них отбирали, как "доходы от преступной деятельности".
Достаточно очевидно, что это — де факто — является штрафом для секс-работниц. В Норвегии полицейские рутинно выселяют проституток из их жилищ, отказ разглашать место своего проживания наказывается штрафом. Если работница назовет адрес — её выселят; если нет — она получит штраф.
Диспропорционально от этого закона страдают чёрные женщины в Норвегии. Юнис, нигерийская уличная секс-работница, комментирует: "Клиенты знают, что полиция отреагирует, если пострадают белые девочки. Они также знают, что полиция не сделает ничего, чтобы помочь черным женщинам".
Чрезмерное вмешательство полиции в жизни маргинализированного населения — буллинг, шантаж, кражи их имущества и нападения — разумеется, не является следствием введения нордической модели, но она способствует увеличению количества полицейской власти, приводящей к вышеуказанному.
Сидни, представительница коренного населения из Канады, говорит, что копы пользуются любым средством, позволяющим им преследовать уличных секс-работниц.
Она вспоминает: "У меня в руке была сигарета, которая практически закончилась, и они такие: «Что ты будешь с ней делать? Бросишь её на землю? Если так, то мы заставим тебя поднять все окурки здесь»".
Дженн Кламен, из Stella, группы защиты прав секс-работниц, замечает, что выставляя полицейских в качестве "спасителей" мы даем им зеленый свет на то, чтобы нападать на маргинализированные сообщества.
Практически в каждой юрисдикции, где работает нордическая модель, секс-работницы, снимающие квартиру вместе, криминализированы. В Осло секс-работница была осуждена за содержание борделя, даже после того, как суд принял во внимание её основной мотив — стремление к безопасности.
В Северной Ирландии первыми арестами после введения нордической модели стали аресты именно секс-работниц, делящих квартиру — рейд был направлен на поимку клиента, но арестовали и осудили всё-равно женщин, работающих в секс-индустрии.
В Ирландии, спустя всего четыре месяца после введения нордической модели, две мигрантки были осуждены за проституцию. Флорина, снимающая жилье, была обвинена в том, что разрешала соседке заниматься проституцией в доме, хоть и не получала от этого никакой финансовой выгоды.
Её соседка Микаэла была тоже осуждена за держание борделя, "за использование того же адреса для проституции". Её признали виновной и оштрафовали. Возможно, пропоненты шведской модели решат, что Флорина, сдающая жилье, заслуживала наказания...
...хоть мы и считаем, что это слишком суровое обвинение для мигрантки, не получающей никакой материальной выгоды от работы соседки. Но каким образом можно оправдать наказание, полученное Микаэлой?
Защитники шведской модели также полагают, что "съем квартиры вместе ради безопасности" — просто код для "организации борделя". Но любой, кто когда-либо снимал вместе квартиру чтобы избежать километровых счетов или по другой причине, должен понимать мотивацию секс-работниц.
Реклама "дуо" — секса с двумя секс-работницами — тоже криминализирована при криминализации "держания борделей". Именно из-за этих законов супружескую пару Дэвида и Силии оштрафовали на €600 каждого.
Полиция, работающая под нордической моделью, считает срыв коммерческого секса отличной идеей и часто использует "жестокие ради всеобщего блага" инструменты против секс-работниц. В Швеции арендодатели сдающие квартиры секс-работницам могут быть осуждены за "поощрение" проституции.
Разумеется, это повышает риск прекарности и бездомности в маргинализированных сообществах. Закон откровенно заставляет арендодателей выселять своих жительниц, участвующих в продаже секса.
"Если арендодатель не хочет сделать то, что должен, чтобы закончить договор аренды, его или её действия будут рассматриваться как поощрение такого бизнеса".
Норвежская полиция даже провела операцию по выселению секс-работниц. Они сообщали арендодателям о том, что их жилица подозревается в секс-работе и приглашали их провести выселение. Если они отказывались — к ответственности призывали уже самих арендодателей.
Угадайте, как называлась операция по выселению секс-работниц из арендованных ими жилищ? "Operation Homeless". Операция "Бездомная".
Финансовые потери в случае выселения превышают даже штрафы, которыми облагают секс-работниц. Они теряют свои депозиты, месячную стоимость аренды, если успели её оплатить. Для любого человека с развитой эмпатией должно быть очевидно, что потеря внушительной суммы и жилья...
...никоим образом не помогают тому, чтобы выбраться из проституции. Такие меры подрывают репутацию пропонентов нордической модели, утверждающих, что криминализирующие клиента законодательные положения рассматривают секс-работниц в качестве жертв, а не преступниц.
Несколько примеров: Мерси, черная секс-работница в Норвегии, рассказывает, как однажды её арендодатель просто поменял в доме замки, пока она ушла в магазин. Около недели они провела без сменной одежды или денег, пытаясь уговорить его впустить её, чтобы она могла забрать вещи.
Другая секс-работница по имени Мери делится: "Иногда они просто дают тебе несколько минут на то, чтобы уйти... Мы теряем деньги, если уже успели заплатить". Эстер говорит: "Полиция дала нам 20 минут, чтобы уйти. Мы варили суп и нам пришлось забрать кастрюлю с собой на улицу".
Amnesty International поговорила с десятками женщин, которых выселили таким образом и ВСЕМ, кроме одной, дали срок меньше чем в один день на то, чтобы забрать свои вещи и уйти. Все женщины были чернокожими.
Еще один вид государственного насилия над секс-работницами при нордической модели — депортации. Они жестоки сами по себе, но депортации секс-работниц достигают сложно объяснимых уровней брутальности.
Канадская группа секс-работниц Butterfly сообщает, что эмиграционная служба задерживает мигранток на неопределенный срок. Некоторые проводят недели или даже месяца подвергаясь унижающему достоинство обращению, ложным обвинениям и использованию фальшивых доказательств.
Полиция в нордических странах использует обращение секс-работниц с жалобами на насилие как повод их депортировать. В 2014 три нигерийских секс-работницы обратились в кризисный центр после того, как на них напали и ограбили в их квартире.
Вернувшись домой несколько дней спустя, они подверглись аресту и депортации. У них были действующие визы, срок которых ещё не истёк. Депортация людей, которые попали в зону правоохранительного зрения в качестве жертв преступления — невероятно агрессивный правоприменительный акт.
В Великобритании в 2017 похожее дело получило очень громкую огласку и вызвало общественное негодование, в то же время как в странах, где работает нордическая модель, подобное поведение почему-то считается рутинным, вдохновляющим и феминистским.
По мнению авторок книги, НИКТО не заслуживает депортации. Но полиция нарушает даже свои собственные правила, когда дело касается депортации секс-работниц — даже если они имеют полное право оставаться в стране.
Шведские правоохранительные органы, к примеру, постоянно депортируют секс-работниц других европейских стран, потому что секс-работа "представляет собой угрозу общественному порядку и безопасности" или потому что они зарабатывают с помощью "бесчестных средств обеспечения".
Также, не совпадение то, что такое большое количество депортируемых из Скандинавских стран являются черными женщинами. Нордическая модель вообще возникла на пике тревожности по поводу миграции чернокожих секс-работниц, особенно в Норвегию.
Медиа старательно пользовались расистскими тропами, изображая иммигрирующих для секс-работы женщин сексуально агрессивными.
Работница из Осло, являющаяся частью организации Pro Sentret, комментирует: "Было много обсуждений о том, насколько "аморальными" стали улицы города. Большинство дискуссий были о нигерийских женщинах, которые стали слишком заметными на улицах города...
...Политики рассуждали о том, как ужасно они ощущали себя, когда эти женщины предлагали им услуги. Их обсуждали так, словно они были мусором, который необходимо выбросить".
Можно смело сказать, что при использовании штрафов, насильного выселения из жилищ и агрессивных депортаций, утверждения пропонентов нордической модели о том, что она "полностью декриминализирует" секс-работниц — ошибочны.
Нордическая модель сохранят и усугубляет правоприменительные меры, используемые полицией для того, чтобы изводить, преследовать, арестовывать и наносить секс-рабоницам, находящимся и без того в сложных жизненных условиях, ущерб.
Объявляя, что отныне полицейские — защитники и друзья секс-работниц, защитники модели забывают о том, что у секс-работниц есть большой перечень причин, по которым с правоохранительными органами им лучше не встречаться. Секс-работницам есть чего бояться.
А страх преследования полиции продолжает толкать секс-работниц прямо в руки жестоких клиентов. Клиентов, которые знают, что они могут нападать на них, грабить их и насиловать их, потому что их "защитники" не исправят ситуацию, а только усугубят её.
Нордическая модель также толкает секс-работниц в руки сутенёров и траффикеров. Как только зарабатывать на жизнь становится сложнее, секс-работницы склонны обращаться к третьим лицам, готовым помочь им с заработком.
Если секс-работница знает, что у неё могут возникнуть сложности со съемом квартиры, воспользоваться услугами третьих лиц — логичный шаг во избежание выселения, штрафов и арестов.
Но теперь секс-работница должна платить не только арендодателю, но и третьему лицу, помогающему ей снимать жилье. Её финансовая зависимость усугубляется.
Нордическая модель также не помогает тем, кого считают жертвой "торговли людьми" — тем, кто выплачивает долг за помощь в незаконном пересечении границы, пытается накопить денег для зависимого члена семьи или занимается секс-работой из-за партнёра-абьюзера.
Не стоит забывать, что цель нордической модели — сделать секс-работу более трудным способом заработка денег. А значит, она делает жизнь тех, кого мы считаем "жертвой торговли людьми" более сложной в том числе.
Норвежский отчёт об имплементации криминализации клиента установил, что "людям с зависимостями, людям, страдающим психическими расстройствами и людям из других стран" — тем, кто часто занимается проституцией против своей воли — будет нанесён наибольший урон.
При обращении в полицию они подвергнутся моментальной депортации — и полиция даже не позаботится узнать об условиях их пребывания в стране; большая часть информации о траффикинге будет утеряна уже на этой стадии.
Эти люди также не станут доверять "сервисам выхода", опасаясь попасть в поле зрения официальных государственных структур, которые могут узнать о статусе их визы и — опять же — подвергнуть принудительной депортации.
Эти люди продолжат продавать секс, но теперь уже в более сложных условиях из-за криминализации клиентов и третьих лиц — их смены станут более длительными, количество клиентов иссякнет, а работа станет более опасной.
Криминальное законодательство не является ключевым детерминантом размера секс-индустрии в любой выбранной стране. США — отличный тому пример. Если бы криминализация была определяющей — секс-индустрия там была бы крохотной.
Несмотря на то что работницы, клиенты и третьи лица в США сталкиваются с гораздо более серьезными последствиями, чем в Скандинавии — размер их секс-индустрии огромен. И причина этому не в выбранной модели криминализации, а в уровне доступа к ресурсам и уровне бедности в стране.
Решение должно заключаться в открытии этого доступа и в улучшении социального положения вместо криминализации коммерческого секса, к продаже которого прибегают в основном при отсутствии материального обеспечения, достойного медицинского обслуживания или жилья.
Шведские директивные органы не слишком прямолинейны касательно эффекта введенных законов. Утверждения о снижении уровня проституции в основном беспочвенны, потому что указывают только на снижение уровня уличной секс-работы.
В Стокгольме показатели упали на короткий срок после 1999-ого, но вскоре вернулись в норму, скорее всего просто указывая на переход от уличной к домашней секс-работе — переход, который в других странах медленно происходил вне зависимости от законов, благодаря Интернету.
Согласно данным полиции, количество борделей в Стокгольме резко возросло. В 2009, в Стокгольме было приблизительно 90 "массажных салонов" (предлагающих секс), к 2013-му их стало 250.
Шведские политики могут лишь сетовать на жизнестойкость Шведской секс-индустрии, замечая, что в 2003 уличная проституция в одном из регионов Швеции возросла в два раза. К тому же, они всё чаще забывают об "аболиционистской" тематике своего подхода.
"Мы никогда не думали, что таким образом можно уничтожить проституции, но [шведская модель] — это важный сигнал, дающий понять что разрешено в обществе, а что нет", — говорят политики.
Выходит, защитники нордической модели неправы — эта модель вовсе не является главной угрозой для существования секс-индустрии. Она просто существует, чтобы сделать жизни маргинализированных секс-работниц максимально сложными и дискомфортными.
Во всем мире за секс-работницами наблюдают, их арестовывают, выселяют и депортируют. И только в Скандинавских странах, по какой-то нелепой причине, все эти меры считаются феминистскими достижениями.
Неудивительно: очистка нации от нежелательных лиц — в частности в Швеции — давно считается формой улучшения социальной жизни в стране. Это называется folkhemmet, "народный дом". Folkhemmet иллюстрирует идеальное Шведское общество и его приверженность "всеобщему благосостоянию".
Идея folkhemmet заключается в том, что каждая жительница Швеции вносит свой вклад, а Шведское государство, как "добрый родитель" присматривает за ней, отводя её подальше от плохого поведения и коррумпированности.
Совершенно неудивительно, что роль проститутки в концепции folkhemmet — антагонистична. Кто, как не она, может послужить лучшим архетипом угрозы семейному очагу? И не она одна. Другие группы также служат угрозой шведской семейной нормативности.
Это люди, употребляющие вещества, ВИЧ-инфицированные люди, трансгендерные люди. Историческое отношение "национальной семьи" к этим группам людей идеально иллюстрирует картину шведского стремления к контролю над ними, как над неспособными отвечать за себя самостоятельно.
Во имя folkhemmet Швеция стала приверженцем евгеники и "социальной гигиены" — 21,000 жителей швеции были стерилизованы в период до 1975-го года. В 1990-ых людей с ВИЧ незаконно лишали свободы, некоторых из них — на долгие годы. 90% были секс-работницами или употребляли вещества.
В 2009, левая шведская партия признала, что заключение ВИЧ-инфицированных людей сыграло свою часть в создании концепции "прекрасной и чистой Швеции".
До 2013 года, трансгендерные люди подвергались принудительной стерилизации, если решали провести хирургическую операцию по коррекции пола. А присутствие наркотических веществ в теле в Швеции (на момент написания книги) криминализировано.
Это один из самых жестких законов в Европе. Принимая это во внимание, несложно провести параллели, чтобы понять причину по которой Швеция находится на втором месте в Европе по количеству смертей от передозировок.
Защитницы модели даже не скрывают того, что они не прислушиваются к секс-работницам. Меган Мерфи, известная противница проституции, в ответ на упоминание "Operation Homeless" сказала, что не знает "что это и не понимает, как [эта операция] связана с Нордической моделью".
Написав сотни статей в защиту нордической модели, Мёрфи не понимает насколько широко известна эта операция в кругах секс-работниц и насколько это её невежество типично для феминисток, у которых отсутствует желание узнать другую сторону истории.
А единственная критика, которую признает Баньярд — это недостаточно длительные сроки для клиентов; даже здесь фокус дискуссии смещен на клиента, никто не хочет говорить о ежедневных жизнях секс-работниц.
Другая "аболиционистка" публично сказала: "Разумеется, при Нордической модели персоны, продающие секс, не криминализированы, и тем не менее, нам постоянно говорят что они криминализированы де факто, и я не совсем понимаю что это значит. Ты или криминализирован или нет".
Sexköpslagen, закон о покупке секса, напрямую связан с идеями инновативной социальной демократии. В итоге, когда другие страны пытаются имплементировать законы, схожие со Шведскими, они тоже пользуются кредитом феминистского доверия — зачастую незаслуженным.
Например, проект закона C-36 в Канаде (или Акт в Защиту Сообществ и Эксплуатированных Персон — PCEPA) был представлен в 2014. Политические мнения, от откровенно враждебных до прогрессивных, заполонили дискурс.
Один и тот же закон был интерпретирован членами парламента совершенно по-разному, оставляя вопросы о том насколько добросовестно и эффективно будут выполняться избранные меры, и какую роль на этот раз будут выполнять в этой политической игре секс-работницы.
Джо Смит, депутат Консерваторов рассказала, что на билль её вдохновила молодая жертва абьюза, "живое, дышащее, красивое человеческое существо, имеющее душу". (Никогда не поздно напомнить публике о том, что у проституток есть душа!)
Дональд Плетт, коллега Смит, высказал совсем другой сентимент: "мы не хотим сделать жизнь проституток безопасной — мы хотим покончить с проституцией. Таково назначение билля".
Другие пропоненты C-36 рассматривают билль с точки зрения вреда, нанесенного общественности — шум, траффик, харассмент резидентов, "антисанитарное поведение" и откровенное присутствие секс-работниц в местах, где бывают дети.
Очевидно, что аргумент "конца спроса" [на проституцию] достаточно велик, чтобы вместить в себе несколько политических идеологий. А феминистский кредит, который мы даём пропонентам этой системы, зачастую мешает нам рассмотреть иной подтекст, оставляющий место криминализации.
Стоит ли говорить о депортации одиннадцати мигранток, занимавшихся секс-работой в Оттаве, после того как билль был принят?.. Власти активно используют оруэльское "двоемыслие", чтобы спрятать за феминистской повесткой желание поскорее убрать проституток с улиц их городов.
Отдельно стоит упомянуть и культурную миссию Нордической модели: дисциплина клиента, сдвиг социальных норм и признание покупки секса недопустимой. Шведская модель в некоторой мере добилась успеха, но давайте обратимся к деталям.
Согласно опросу, большинство населения Швеции — спустя практически двадцать лет существования закона — считает, что покупка секса недопустима. В то же время, тот же опрос показывает, что большинство населения также считает, что недопустима и продажа секса.
Большинство — особенно женщины — считают, что секс-работниц должны штрафовать или заключать в тюрьму.
Академик Р. Фуллинвайдер пишет: "сдвиг во мнении, приведший к поддержке криминализации всех аспектов проституции среди большинства, говорит о том, что запрет покупки секса установил норму, но... вполне возможно, что это не та норма, которая могла бы утешить феминисток".
Шведская модель часто привлекает мужчин. Но их риторика, к сожалению, на пробу оказывается шовинизмом. Она кружит вокруг упоминаний "настоящих мужчин" и утверждений, что "шлюхи существуют для лузеров" (очевидно, не способных получить свою "долю" секса и женщин самостоятельно).
Они проектируют на себя роль героев-полицейских, спасающих бедных обездоленных женщин, и гордятся тем, что в Швеции мужчины обладают альтернативным мнением по поводу продажи секса. Вина, разумеется, в этом случае перекладывается на плохих мужчин; зачастую, мужчин других рас.
Происходит сдвиг: теперь в существовании проституции виновен не патриархат, а отдельные "плохие" мужчины. Шведы чувствуют своё превосходство, продвигая законы, вредящие секс-работницам и обзывая их "дырками", "шлюхами" и "спермоприёмниками" — это же термины феминистского анализа!
И конечно, неправильно центрировать дискуссию вокруг клиента, забывая о других видах насилия, которым подвергаются секс-работницы — насилие полицейских, арендодателей, государственных служащих.
Дисбаланс власти между женщиной и мужчиной — один вопрос; между секс-работницей и полицейским — другой, но не менее важный. Пытаясь справиться с первым, пропонентки Нордической модели усугубляют второй.
Как секс-работницы и феминистки, авторки книги выступают за конец границ, капитализма и проституции — но таким образом, который не позволит самым маргинализированным группам женщин потерять свои жизни в процессе.
Как утверждает тайский коллектив секс-работниц Empower, криминализация — это о том, что закон может ЗАБРАТЬ у секс-работниц. Но если мы на самом деле хотим помочь женщинам, которые продают секс, нам нужно хорошо подумать и спросить себя — что мы можем им ДАТЬ?
ГЛАВА СЕДЬМАЯ. Заколдованный круг: Германия, Нидерланды и Невада.
Глава о проблемах легализации и регуляционном подходе к проституции. Другие названия: регуляция, лицензирование, Prostitutionsgesetz.
Глава о проблемах легализации и регуляционном подходе к проституции. Другие названия: регуляция, лицензирование, Prostitutionsgesetz.
В дискуссиях о секс-работе можно заметить как термины "декриминализация" и "легализация" часто используются в качестве взаимозаменяемых. Это ошибка. При легализации лишь НЕКОТОРЫЕ ФОРМЫ секс-работы в НЕКОТОРЫХ контекстах являются допустимыми.
Эта модель подразумевает обширный государственный контроль, эксклюзивные законы для секс-индустрии и, к сожалению, новые пути эксплуатации секс-работниц. Секс-работница при легалайзе — не просто работница, а головная боль государства, субъект, который нужно держать под контролем.
Для сравнения: декриминализация (которой посвящена 8 глава) подразумевает легальность секс-работы без дополнительных законодательных положений, по дефолту. Приоритет декриминализации — благополучие секс-работниц. Их работа начинает подчиняться общему трудовому законодательству.
При легализации, которая подразумевает возникновение новых законодательных актов закрепляющих легальность определенных типов секс-работы — секс-работа в любом другом контексте все еще является преступлением.
Скептически настроенные феминистки справедливо критикуют модель легализации, идеи о том, что государство может обладать властью на то, чтобы лицензировать некоторые бордели или создавать специальные зоны для продажи секса в городах.
Важно понимать, что декриминализацию и легализацию иногда путают специально, чтобы иметь возможность обвинить пропоненток декриминализации в том, что они примкнули к защитникам легализации — либералам, капиталистам или активистам групп за права мужчин.
Несмотря на то, что многие страны легализовали проституцию (это Бангладеш, Австрия, Сенегал, Латвия, Тунис, Венгрия, Перу, Венесуэла, Чили и т.д.), большая порция критики приходится на модели урегулирования проституции в западной Европе, а конкретно — в Нидерландах и Германии.
Интересно то, что либеральная поддержка урегулирования уходит корнями в христианскую традицию — христианские теологи, к примеру, утверждали, что коммерческий секс может служить отдушиной для сексуальных импульсов, которые, будь они воплощены, могли бы стать грехами похуже.
Поддерживать систему ценностей, в которой мужчинам разрешалось вести активную сексуальную жизнь, а женщинам — нет, тоже было бы невозможно без существования секс-работы.
Чтобы большинство женщин могли "сохранять своё достоинство", а мужчины — продолжать заниматься беспорядочным сексом, существование класса чрезмерно сексуально активных женщин было необходимым — во имя индивидуальной или общественной пользы.
Современное представление пропонентов легализации в какой-то мере является отголоском старых христианских тезисов. Некоторые видят в секс-индустрии большую капиталистическую ценность и, как и с рынком марихуаны, считают, что ей всего-то нужна крепкая рука богатого бизнесмена.
Несмотря на то, что страны, легализировавшие проституцию, иногда имеют репутацию веселого сексуального карнавала — урегулирование проституции не делает жизни секс-работниц лучше.
Страны, легализирующие проституцию, обладают стопроцентной властью над процессом отбора практик, которые они считают допустимыми, криминализируя практики, которые выбирают сами секс-работницы.
Кросс-культурные страхи, которыми руководствуются власти, уже хорошо знакомы читательницам: это боязнь видимых квирных и зараженных тел; боязнь миграции; боязнь неподконтрольных женщин, обладающих экономической властью и свободно передвигающихся в пространстве.
Парадоксально, но легализировать секс-работу НЕ ОЗНАЧАЕТ сделать секс-работу легальной. Легализация создает двухуровневую систему, при которой часть работы (закрепленная законодательно) — разрешена, а другая часть (та, что законодательно не упоминается) — запрещена.
В Неваде, законно продавать секс только в десяти из семнадцати районов, в других местах — включая Лас-Вегас — продажа секса криминализирована. В Нидерландах продажа секса сконцентрирована в борделях, секс-клубах, районе красных фонарей и типпельзонах (зоны уличной секс-работы).
После легализации секс-работы в Нидердандах, 40% борделей потеряли свою лицензию, оставляя меньше помещений для легальной работы.
В Германии, после введения Акта Защиты Проституток 2017-го года, всех секс-работниц обязали зарегистрироваться и получить ID-карту. Условия получения этой карты включали в себя обязательную консультацию, тест на беременность, ЗППП и употребление наркотических веществ.
В странах легализировавших проституцию, из-за дополнительных условий, среди секс-работниц возникает дополнительный криминализированный низший класс, который — по личным причинам — не может выполнить всех условий, необходимых для легальной работы.
В Турции, к примеру, трансгендерным женщинам запрещено заниматься секс-работой. В Германии многие секс-работницы, живущие далеко от предназначенных для секс-работы зон, вынуждены нарушать закон. А в Неваде женщины с судимостью не имеют права работать в легальных борделях.
Секс-работницы живущие у черты бедности не могут позволить себе платить от €80 до €160 (за одну смену, авансом) за "витрину" в районе красных фонарей. Замужние женщины в Греции не имеют права работать в борделях, регулируемых государством. И так далее.
Для всех этих женщин идея "легальной" работы не имеет особого смысла. Легальный статус недостижим для огромного количества женщин, а в большинстве легализировавших секс-работу странах количество нелегальной работы всё-равно превышает количество легальной.
Эта двойственность прозрачного (легализированного) и подпольного (криминализированного) — универсальная черта регуляционизма (системы регулировки через закон), или легализации. К сожалению, эта система зачастую поощряет в основном спекулянтов.
Легализация часто выглядит так: работа на менеджера разрешена; самостоятельная работа / работа с подругами частично или полностью криминализирована. В результате — узаконенные структуры, бордели и менеджеры-бизнесмены, получают чрезмерную власть над секс-работницами.
"Легальные бордели машут своим легальным статусом словно морковкой перед носом, им нужно, чтобы ты чувствовала — они нужны тебе, чтобы заработать деньги", — пишет бывшая работница борделя Марико.
Отсутствие альтернативы вынуждает соглашаться на условия низкого стандарта. Эми Уокер, секс-работница из Мельбурна, рассказывает: "Владельцам борделей выгодно чтобы женщины были неуверенными, чувствовали себя дискомфортно и соперничали друг с другом".
На почве принятия немецкого Акта о Защите Проституток мгновенно возникла паразитирующая индустрия "сервисов" для секс-работниц: предоставление фальшивых адресов и пересылки почты, помощь с оформлением документов и справок на немецком. Это делает работниц уязвимыми и зависимыми.
"Мой парень занимался бумажками за меня. Я пыталась разобраться в документах, чтобы не зависеть от него так сильно... Из-за усложненного процесса регистрации... я буду понимать еще меньше, а те из моих коллег, которые работают с сутенерами, станут еще больше от них зависеть".
При легализации, вынужденные работать нелегально подвергаются всё той же классической криминализации. Их интересы и интересы полиции опять находятся по разные стороны баррикад; их безопасность снова поставлена под угрозу — будучи вне закона они никогда не обратятся в полицию.
Во время суда над Адрианом Бейли — серийным насильником и убийцей — по крайней мере десять жертв отказались давать показания по делу. Эти женщины были секс-работницами, они — справедливо — боялись и не доверяли полиции.
Что же касается тех, кто работает легально — у них тоже не всё хорошо. Государство относится к ним как к малым детям, которых необходимо опекать, запирая в четырех стенах борделя. Требования, которые к ним выдвигают бордели, просто смешны.
В Неваде для большинства легальных секс-работниц существует комендантский час на время действия их контракта. Также, они обязаны проживать на территории заведения, в котором они работают.
"Девушки уходят, чтобы съездить в город или сделать маникюр", — делится Джордж Флинт, защищающий интересы владельцев борделей, — "но я люблю, чтобы девушки находились на территории. Без контролируемой среды... они могут заниматься проституцией без необходимых защитных штук".
Если работницы находятся вне заведения дольше суток, они обязаны сделать тест на наличие ЗППП за свои собственные деньги — бесполезная мера предосторожности (ведь инфекции не проявляются в период до двух недель), попросту финансовое и социальное препятствие для самостоятельности.
Легализация также использует зонирование — размещение в городах специальных зон, в которых проституция разрешена. Зонирование часто выталкивает секс-работниц с поля зрения, изолирует их, создает впечатление того, что "грязных проституток" нужно держать вдали от общественности.
Дискурс, что строится вокруг "общественного здоровья", позволяет государствам контролировать человеческие тела. И на первый взгляд с этим всё в порядке: ведь разве не справедливо то, что секс-работницы должны проходить постоянные скрининги? Кому это может навредить?
Не стоит забывать о том, что создание легальной категории влечет за собой появление категории нелегальной. Навязанное обязательство влечет за собой определенное количество нарушений этого обязательства. Такие меры неэффективны в поддержании "общественного здоровья".
Секс-работница, получившая наказание после того как скрининг определил инфекцию скорее всего попытается избежать его в следующий раз. Те, кто из-за недостатка денег соглашается на секс без презерватива скорее всего также будут избегать клиник, чтобы избежать криминализации.
Авторки на 100% поддерживают бесплатные и простые в использовании медицинские сервисы для секс-работниц. Тем не менее, они считают обязательные скрининги нарушением человеческих прав, а концепцию "общественного здоровья" — включающий здоровье всех, кроме самих секс-работниц.
Эта концепция не учитывает право самих секс-работниц на приватность и телесную автономию, более того, она поощряет разнообразные стратегии уклонения от тестирований и получения помощи как только их возможность зарабатывать на хлеб оказывается под угрозой из-за болезни.
В 2008, секс-работник в Австралии был признан виновным в занятии коммерческим сексом, будучи ВИЧ-инфицированным. Не было ни одного доказательства того, что он пренебрегал безопасностью или заразил кого-то, тем не менее, его имя придали огласке и медиа публично осудили его.
В среднем тридцать секс-работниц (за двухнедельный период) приходили в клиники для тестирования до этой истории. Угадайте, каким стало среднее количество секс-работниц приходящих для тестирования после этой истории? Меньше двух.
Никто не хочет чтобы из её жизни и способа заработка медиа сделали продающую историю. Концепт заботы об "общественном здоровье" отталкивает секс-работниц от получения необходимой медицинской консультации и помощи.
Ощущение безопасности, связанное с постоянными скринингами, тоже является ложным — большинство инфекций проявляются спустя время, а тесты показывают лишь информацию двухнедельной давности.
Кто же выигрывает от легалайза? Как пишут в блоге общества секс-работниц Tits and Sass: легализация служит мужчине. И этот мужчина, разумеется, не секс-работник — он капиталист, наживающийся на продаже секса другими людьми.
В Амстердаме, к примеру, законодательное ограничение в количестве работающих привело к олигополии — у богатых монополия на заведения, в которых продают секс, а вместе с монополией приходит возможность полностью контролировать рынок и тех, кто продаёт на нём свои услуги.
Невозможно недооценить и то насколько от легализации выигрывает государство: в бюджет перетекают оплаченные налоги секс-бизнесов, секс-туризм приносит хороший доход, а большая часть по прежнему криминализированных секс-рабониц до сих пор платят штрафы из своих карманов.
Панельная дискуссия на конференции в Берлине в 2013, которую открыла Элис Шварцер со словами "вся проституция — это зло", была оккупирована секс-работницами, раскрывшими свои баннеры и красные зонтики (символ секс-работниц, выступающих против насилия).
Щварцер отреагировала так: "Закрывайте свои маленькие зонтики. Вы сможете высказаться позже. Сначала говорить будем мы". И это не первый случай, когда феминистки, должностные лица и люди, не имеющие опыта секс-работы, определяли течение законодательных дискуссий.
Снова и снова секс-работницы наблюдают за тем, как феминистское вмешательство и комментарии пренебрегают вопросом соотношения власти на рабочем месте и тем фактом, что секс-работницам ежедневно нужно вести борьбу за выживание.
В анализе, предметом которого они всегда становятся, насильные медицинские обследования — это не повод для беспокойства, а обязательная регистрация и ношение при себе айди-карты — положительная черта легалайза, которую поддерживают даже сторонники нордической модели.
Многие феминистки также рассматривают государственное насилие без должной критики. Кэт Баньярд пишет: "Если бы это не было легальным, я бы этого не делала... точно так же как я бы не стала грабить пожилую женщину или воровать из магазина".
Даже проигнорировав то, что секс-работницы для Баньярд попадают в ту же категорию что и грабители, желание, чтобы государство, как "родитель" защитил женщин от "плохих решений" — это очевидное воззвание к патриархату. Смешно: патриархат буквально переводится как "власть отцов".
Легализация представляет собой гипер-капиталистический кошмар, в котором мужчины наживаются на женской бедности и женских телах внутри легальной, вечно-движущейся индустрии, винтики в которой — это секс-работницы.
Авторки книги согласны с Баньярд и Шварцер в том, что легализация — это плохо. Все, чего хочет сообщество секс-работниц — это глобальную дискуссию, в которой работницы могли бы объяснить почему и как именно определенные практики вредят им.
Контроль и надсмотр над секс-работницами — используя угрозу насилия в случае неподчинения — приводит к тому, что самые уязвимые и самые маргинализированные всегда остаются в тени.
ГЛАВА ВОСЬМАЯ. Чудодейственных средств не существует: Аотеароа (Новая Зеландия) и Новый Южный Уэльс. Глава, посвященная полной декриминализации — легальной модели, которая декриминализирует секс-работниц, клиентов и третьи лица, регулируя секс-индустрию через трудовое право.
Криминализация не работает. На этом этапе развития человечества, нам должно быть понятно, что продажа секса за деньги — ровно также как иммиграция, употребление наркотиков или аборт — это легитимная и прагматичная практика в ответ на определенные человеческие нужды.
Нет чудодейственного закона, который решил бы "проблему" проституции — и даже Нордическая модель, как авторки объяснили ранее, только причиняет больший вред тем работницам индустрии, которые являются наиболее маргинализированными.
Но не только пропонентки шведской модели верят в простые волшебные решения. Сообщество секс-работниц тоже надеется на чудодейственное средство, полную декриминализацию. Раз криминализация — это проблема, то декриминализация, разумеется, способна её решить?.. Или нет?..
Авторки просят прощения — они понимают, что в заключительной читательницы надеялись получить однозначный ответ, но для существования однозначного ответа секс-работницы должны были бы подчиняться одному единственному угнетению, а не целой матрице угнетений.
Тем не менее, декриминализация — ближе всего к благоприятным законам касательно секс-работы из всего, что мы придумали. Полная декриминализация на данный момент применена в Новой Зеландии и Новом Южном Уэльсе (Австралия).
В этих местах, секс-работницы не получают штрафы за работу на улице, имеют право работать коллективно или в специализированных заведениях, а их наниматели отвечают перед секс-работницами согласно трудовому закону — и это хорошо.
К сожалению, остались нюансы, для которых декриминализации недостаточно. Например, полиция, хоть и имеет сравнительно меньше власти, всё ещё может применять чрезмерный надсмотр к маргинализированным, бедным и "проблемным" членам общества.
Никто не отменил политику жёсткой экономии, которую проводят политические партии правого толка, и конечно же государства продолжают вести активную правоохранительную деятельность в отношении Маори, трансгендерных людей, бездомных людей.
Никто не прекратил "войну с наркотиками" и ни одна страна не амнистировала нелегальных иммигранток, прибывших в страну и зарабатывающих деньги / отрабатывающих стоимость переезда проституцией.
Некоторые феминистки указывают вышеперечисленное в качестве причин, по которым декриминализация не работает, но авторки книги считают вышеуказанное причинами расширить декриминализацию (в вопросах иммиграции, употребления наркотиков, и так далее), а не вводить криминализацию.
Становится всё более и более очевидно, что декриминализация в Новой Зеландии — это первый шаг, первая ступенька на пути к созданию системы, в которой ни один человек не будет наказан за выживание.
Так что же именно собой представляет полная декриминализация? Это отмена существующих законов, административных и цивильных актов, которые наказывают уличную секс-работу, коллективную секс-работу, трудоустройство в секс-индустрии, рекламу секс-работы и так далее.
При декриминализации ни продажа, ни покупка, ни помощь в продаже не рассматриваются в рамках криминального законодательства. Все действия участвующих сторон подчиняются стандартным законам о давлении, эксплуатации, травле, нападении и насилии — как и на любой другой работе.
В Новой Зеландии секс-работницы теперь могут работать с подругами на улице. Исследовательница общественного здоровья Линзи Армстронг обнаружила, что "секс-работницы теперь чувствуют, что могут работать... в хорошо освещенных, более безопасных местах".
Работницы не опасаются того, что они или их клиенты будут арестованы. Армстронг также пишет, что процесс скрининга клиента секс-работницами стал гораздо проще в контексте декриминализации.
90% уличных секс-работниц, которые приняли участие в интервью PRA, сказали, что чувствуют себя так, словно у них наконец-то появились трудовые права. Также, 90% участниц подтвердили, что у них появились закрепленные права гигиены и безопасности труда.
Менеджеры теперь подчиняются общим трудовым правам, которые работают в защиту секс-работниц. Работница может пожаловаться на своего менеджера, но, благодаря реформам, это не будет значить, что место её работы закроют, а она потеряет трудоустройство.
Насилие (физическое или сексуальное) над секс-работницей, разумеется, всё ещё криминализировано в рамках общего законодательства — точно так же как криминализировано насилие над работницами в любой другой сфере или индустрии.
Примеры трудовых прав, к которым при декриминализации получают доступ секс-работницы, представляют собой защиту от харассмента на работе, право на перерывы между сменами, доступ к материалам для безопасного секса (и поддержка работниц менеджментом в выборе безопасных контактов).
Конечно, декриминализация не положила (и не может положить) эксплуатации конец, по крайней мере, положила не более чем в контексте любой другой работы (в ресторане или на стройке). Она не способна уничтожить классовое напряжение, существующее между работницей и работодателем.
Тем не менее, декриминализация призвана смягчить эксплуатацию на рабочем месте, что создаётся и подпитывается криминализацией. Возможность работать с друзьями без страха быть арестованной помогает сгладить дисбаланс власти в отношениях секс-работницы и её менеджера / клиента.
Факт: количество секс-работниц, трудящихся с менеджером, в Новой Зеландии упало после декриминализации, всё больше женщин работают и живут с подругами. (Менеджеры даже жалуются на это!)
Одна работница поделилась с комитетом Реформ Законов о Проституции: "Я чувствую себя более уверенно когда знаю, что имею права... я не боюсь, что буду поймана полицией. Мне было сложно, когда я была младше. Я чувствовала себя преступницей, мне было сложнее отстоять свои права".
Новая Зеландия также приводит в действие дополнительные формы регуляции, которые — в отличии от Немецких или Датских законов — созданы для благополучия секс-работниц, а не для получения прибыли, контроля или наказания.
Одно из положений Акта о Реформе Проституции предусматривает возможность моментального доступа к социальному обеспечению для женщин, желающих оставить секс-работу, без временного ожидания, которому они подверглись бы, оставив любую другую работу.
История введения декриминализации в Новой Зеландии тоже очень интересна: в 1988 правительство НЗ начало финансировать новую независимую организацию секс-работниц New Zealand Collective of Prostitutes (NZCP). Они получали финансирование как группа, занимающаяся вопросами здоровья.
После получения финансирования, группа определила криминализацию в качестве одной из наибольших опасностей в жизни секс-работниц, и стала лоббировать декриминализацию перед государством. Они работали над биллем о декриминализации на протяжении 1990-ых.
В 2000, член парламента Тим Барнетт продвинул в парламенте предложение о декриминализации. Оно было принято в 2003 году с помощью члена парламента Джорджины Бейер, маори, трансгендерной женщиной и секс-работницей в прошлом.
Бейер обратилась к парламенту: "Мне хотелось бы тогда знать, что... я могла бы обратиться к представителям закона и сказать: "Меня изнасиловали, и да, я — проститутка, и нет, это неправильно, что меня изнасиловали".
Формулировки закона, над которыми проводилась работа, были сформулированы самими секс-работницами. Это было очень важно — глубокое вовлечение секс-работниц в работу над законопроектом и их сосредоточенность на безопасности женщин, вовлеченных в секс-работу.
Одно из важных достижений полной декриминализации — смещение полиции с их роли в качестве де-факто регулировщиков секс-работы. Декриминализация уменьшает их шансы на травлю, эксплуатацию, харассмент, вымогательство или насилие над людьми, обладающими значительно меньшей властью.
В 1971 году, секс-работница Ширли Брифмен назвала тридцать-четырех офицеров полиции Нового Южного Уэльса и Квинсленда, которые занимались вымогательством денег у неё и других секс-работниц. Брифмен нашли мёртвой позже, обстоятельства её смерти по прежнему неизвестны.
С тех пор 61% уличных секс-работниц рассказали исследователям о том, что полиция стала лучше благодаря введению декриминализациии, а около 70% заметили, что теперь "большинство, или даже практически все" копы присматривают за их безопасностью.
В 2014 положительные отношения между копами и секс-работницами даже заслужили место под софитами в международных медиа: стало известно о том, как полицейский помог секс-работнице получить деньги, что задолжал ей клиент, сопроводив последнего до ближайшего банкомата.
Разумеется, это не решает всех проблем с полицией. Как авторки замечали выше, проблема иммиграции остается неразрешенной. Теперь подпольный класс секс-работы в НЗ в основном состоит из мигранток, которые не защищены ни перед полицией, ни перед законом.
В одном из последних опросов секс-работниц в НЗ, 3% были изнасилованы клиентами и большинство не стало заявлять в полицию. Как показывает отчёт: уличные секс-работницы по прежнему чаще подвергаются насилию. Более того, они менее склонны заявлять о нападениях.
Вывод авторок сводится к тому, что образ жизни уличных работниц гораздо чаще стигматизируется обществом — они чаще других являются зависимыми от веществ, чаще других страдают ментальными расстройствами.
Стигма (вокруг ментального здоровья) и криминализация (наркотических веществ) для этих работниц означает то, что им — с большей вероятностью — не поверят в полиции и суде, поэтому обращаются к властям они значительно реже, чем их коллеги, трудящиеся в помещениях.
Но не стоит забывать и о том, что в НЗ — как и в других точках мира — пережившие сексуальное насилие в большинстве своём не склонны заявлять о произошедшем в полицию. Эти люди понимают: система уголовного правосудия вместо справедливости и исцеления часто травмирует ещё глубже.
Уличная секс-работница Салли рассказывает: "Я не очень хорошо отношусь [к полиции]... Но у меня никогда не было проблем во время работы. Они хорошо себя ведут. Они спрашивают всё ли в порядке, и знаете, они никогда не спрашивали как меня зовут".
Другая секс-работница Холли говорит: "Я всё ещё не доверяю им. Просто, коп — это всегда коп. Но да, они пытаются поговорить со мной, спросить, всё ли в порядке, и я обычно говорю, мол, да, просто оставьте меня в покое, у меня всё хорошо".
Декриминализация дала секс-работницам НЗ возможности, которых нет в странах с высоким уровнем надсмотра и правоохранной активности — теперь они могут держать полицию на расстоянии вытянутой руки.
Материальная стратегия, в которой у полиции нет легального права арестовывать и штрафовать секс-работниц, на практике оказывается гораздо эффективнее социо-культурных мер, в которых из полицейских сил пытаются выжить культуру мачизма и мизогинии.
Но как пишет Алекс Витале: "Реформа полицейских сил, чтобы лучше их обучить, привлечь их к ответственности и уменьшить градус расизма – это всё отличные цели...
...Но все эти цели оставляют нетронутыми основные институционализированные функции полиции, которые никогда не заключались в поддержании общественной безопасности или контроле над преступностью".
Декриминализация в Новой Зеландии провоцирует всплеск ужаса среди определенной группы феминисток: им кажется, что получи секс-работницы трудовые права, ярмарки вакансий и центры по трудоустройству начнут навязывать проституцию всем безработным женщинам.
В реальности этого не происходит. Центрам по трудоустройству в НЗ запрещено размещать рекламу работы в секс-индустрии, а заставлять секс-работниц оставаться в индустрии, угрожая потерей социальных пособий — незаконно и запрещено.
Эта система не так и незнакома нам, как кажется на первый взгляд: к примеру, трудоустройство в стрип-клубе или веб-моделью в Великобритании легально, но работа в этих секторах никогда не навязывается центрами по трудоустройству.
Современный легальный статус порно или эротических шоу не означает, что любая женщина теперь обязана предоставлять боссу "танец на коленях" или высылать ему фотографии, на которых она обнажена.
Некоторые заявляют, что слишком трудно отличить легальное от нелегального, когда "харассмент является частью твоих рабочих условий". Но общество и раньше справлялось с разделением "работы" и "харассмента" в разных контекстах.
Например, предоставлять услуги массажистки — это работа; тем не менее, если ваш босс внезапно попросит вас сделать ему массаж — это харассмент. Случаи вроде этого не повод запрещать продающим услугу людям продолжать этим заниматься.
Декриминализация не обнуляет смысловую нагрузку слова "харассмент", она просто расширяет защиту от харассмента на новую социальную группу, на тех, кто продаёт секс.
Утверждение, что "любая секс-работа — это изнасилование" держится на предположении о том, что раз уж ты продаёшь секс, видеть вред, нанесённый тебе, в качестве реального правонарушения — это абсурд.
Одна участница кампании за Нордическую модель выразила своё недоверие к декриминализации, утверждая, что декриминализация делает секс-работниц уязвимыми к правительственным лицам, взымающим налоги. Но в Великобритании и нордических странах секс-работницы и так платят налоги!
Декриминализация позволяет секс-работницам получить доступ к преимуществам, которые дает тебе оплата налогов, так как платят налоги они наравне с работниками других сфер и индустрий.
Для полноценного анализа стоит рассмотреть и недостатки декриминализации. Неизвестно, достаточно ли сделано для того, чтобы помочь желающим покинуть индустрию. Секс-работницы могут подать заявление на пособие сразу же, без периода ожидания, но неизвестно, приняты ли другие меры.
Лорен, секс-работница из НЗ говорит, что недостаток средств на социальные сервисы сложно отделить от более широкого социального контекста — из-за разрушения социального государства неолиберальным правительством по всей стране наблюдается рост бездомности и домашнего насилия.
Как и в других странах, заботы по обеспечению средствами нуждающихся сообществ всё ещё ложатся на плечи активисток, тогда как должны ложиться на плечи государства. Правительство часто продвигает универсальные решения, отказываясь принять во внимание желания самих секс-работниц.
Многие опасаются, что декриминализация приведет к распространению проституции, подтверждая этим своим убеждением готовность подвергнуть секс-работниц опасности лишь бы оказать давление на "неподконтрольную" тенденцию к продаже секса.
Стоит заметить и то, что в Новой Зеландии количество секс-работниц осталось стабильным, драматически не возрастая и не падая. Это подтверждает исследования, показывающие, что ни одна законодательная модель не влияет на количество женщин в секс-индустрии.
Феминистки опасаются того, что разрешение женщинам продавать сексуальные услуги в качестве товара — плохой посыл для общества. Секс-работница Пания переживает о столкновении с клиентами, приезжающими из стран, в которых проституция криминализирована.
Она делится: "У меня были клиенты, приезжающие из стран, где быть клиентом — нелегально. Такие клиенты находятся на грани, они испуганы и с ними очень сложно работать".
Так беспокойству какой группы мы должны отдать предпочтение? Должны ли мы приоритизировать абстрактную тревожность женщин, не являющихся секс-работницами, о "плохом посыле", или мы должны обратить внимание на женщин рабочего класса, желающих, чтобы их работа была безопаснее?
Реальное, ежедневное насилие, с которыми сталкиваются секс-работницы, не может сравниться с абстрактными прогнозами на будущее от SWERF. Количество секс-работниц не изменилось ни в нордических странах, ни в Америке. Так работает ли "посыл"?
"Сможет ли присутствие кондома уменьшить последствия изнасилования?.. Если я "разрешу" мужчине войти в меня... и он не наградит меня хламидией в итоге, значит ли, что случившееся — нормально? Должна ли я чувствовать себя хорошо в результате?..
...Должно ли общество смотреть в другую сторону?.. Почему они отказываются признать, что вред проституции невозможно преодолеть через регуляцию презервативов и борделей?" — задает риторические вопросы писательница, выступающая против проституции.
Задай она их настоящим секс-работницам, пережившим сексуальное насилие или получившим ВИЧ в результате работы в секс-индустрии, она могла бы получить очень интересные ответы о том, насколько наличие презерватива и регуляция борделей "не имеют" для них значения.
Постепенная работа, достижение мелких целей — старая идея в активизме. Как феминистки выступают за право на аборт и в то же время организовывают секс-просвет, пытаются выбить пособия для матерей и т.д., так и секс-работницы могут ставить перед собой цели различной важности.
Некоторые считают происходящий процесс недостаточно быстрым. Ничего, кроме моментального уничтожение секс-индустрии не является достаточно радикальным для их проекта. Но декриминализация секс-работы — важный шаг в достижении мгновенной безопасности для секс-работниц.
С этой точки зрения, декриминализация — это радикальное требование, гораздо более радикальное, чем принесение секс-работниц в жертву их обстоятельствам, клиентам, менеджерам, государству, полиции.
ВЫВОД.
"Мы не просим вас любить индустрию", — пишут авторки. — "Лично мы её не любим". Но они просят, чтобы ваше отвращение к секс-индустрии и мужчинам, покупающим секс, не затмевало эмпатию, которую вы испытываете к женщинам.
"Мы не просим вас любить индустрию", — пишут авторки. — "Лично мы её не любим". Но они просят, чтобы ваше отвращение к секс-индустрии и мужчинам, покупающим секс, не затмевало эмпатию, которую вы испытываете к женщинам.
Секс-работницы хотят, чтобы вы на минутку забыли о том, что СИМВОЛИЗИРУЕТ проституция, и задумались о том, что ПРОСТИТУЦИЯ материально, по-настоящему делает с женщинами, в ней оказавшимися.
Мы должны перестать называть "нишевыми" проблемы секс-работниц, вместе с этим рассматривая проблемы "объективации" и "сексуализации" как обще-женские и общечеловеческие, отсылающие нас к общей картине. Мы не можем считать материальные нужды секс-работниц тривиальными.
Либеральный и карцеральный феминизм пытаются навязать простой ответ сложному вопросу. Рассуждая абстрактно о патриархальной институции секс-работы, они забывают о том, что правоохранительные институты настолько же патриархальны.
Мы должны услышать голоса секс-работниц. Они должны быть не субъектами дискуссий против траффикинга, но их руководителями. Ни один из противников проституции не обладает такой же мотивацией к борьбе против эксплуатации в секс-индустрии как сами секс-работницы.
Нам нужно быть внимательнее и поддерживать работу, которая уже проводится секс-работницами, такими группами как AIDS Myanmar Association (AMA), Dunbar Mahila Samanwaya Committee (DMSC), Veshya Anyay Mukti Parishad (VAMP), ведь находясь внутри индустрии, они понимают специфику.
AMA, к примеру, предоставляет секс-работницам доступ к воркшопам по финансовому менеджменту, помощь в получении идентификационных карт и в открытии банковских аккаунтов.
Участницы DMSC сформировали 33 комитета (в форме саморегулирующихся коллегий) по всей стране, в каждом из которых состоят шесть секс-работниц, одного местного муниципального служащего и четырех работников секторов труда и здравоохранения.
В течении трех лет работы этих коллегий, более двух тысяч работниц секс-индустрии прошли проверку в их местном комитете, менее 10% из них оказались "несовершеннолетними или взрослыми, не желающими выполнять эту работу".
Им была предложена помощь в виде сопровождения домой другими секс-работницами или временное жилье, предоставленное DMSC. Остальным был предложен доступ к терапии, здравоохранению и присоединение к одной из групп секс-работниц, занимающихся предотвращением ущерба в секс-индустрии.
DMSC также преуспела в других областях; через силу коллективных переговоров и встреч профсоюзов, 80% владельцев борделей в Сонагачи (районе, где большинство секс-работниц работали с сутенерами) были вынуждены установить более справедливые цены и комиссионную систему.
VAMP тоже организовали похожую систему. Комитеты по Возмещению Ущерба вмешиваются, когда секс-работницы подвергаются харассменту или эксплуатации на рабочем месте и вне его.
Эти практичные решения не сравнимы с "гуманитарной помощью", которую пытаются навязать работницам жители глобального Запада. Секс-работницы хотят, чтобы их спросили что лучше для них самих, и не хотят подвергаться рейдам и операциям по спасению.
Как дали понять предшествующие главы, декриминализация должна работать в тандеме с более глубокими социальными переменами — изменениями в законах вокруг иммиграции, ментального здоровья, употребления запрещенных веществ.
Пока женщины будут продавать секс из-за материальной нестабильности, все проблемы, касающиеся маргинализированных групп общества, будут проблемами секс-работниц настолько же, насколько их проблемой является борьба за декриминализацию.
Чтобы секс-работа стала ненужной, нужна глобальная работа. Когда у всех будут ресурсы, необходимые для жизни, вопрос продажи секса самостоятельно канет в небытие. Нетерпеливость в вопросах аболиции означает деприоретизацию физической и экономической безопасности секс-работниц.
Опасайтесь либерализма! Недостаточно защищать свободу "делать с собственным телом то, что посчитаешь нужным" для того, чтобы по-настоящему быть союзницей секс-работниц. Борьба со стигмой — это важно, но это не единственный аспект борьбы за права секс-работниц.
Чтобы положить конец насилию, нужно понимать как оно работает. Зачастую, это тандем стигмы, мизогинии и репрессивной государственной власти. Каждый из этих аспектов достоин отдельного внимания.
Это не книга об эмпауэрменте. И, как бы не описывали свои ощущения от секс-работы некоторые из секс-работниц, это не вопрос эмоций. Это сложная дискуссия о колониализме, капитализме, патриархате.
И самый сильный источник власть для секс-работниц лежит вовсе не в сексуальном освобождении, социальном бунте и даже не в деньгах. Он в солидарности. Именно поэтому в 1975, когда проститутки оккупировали церковь в Лионе, множество женщин последовало их примеру в других городах.
Никто просто так не отдаст секс-работницам власть, ни полиция, ни боссы, ни клиенты. Они должны взять то, что им полагается по праву, как все смелые женщины, что борются за права секс-работниц по всему земному шару.
Секс-работницы много слушали, пришло их время быть услышанными. И они не ждут пока их позовут в феминистские движения — они уже в них, и всегда были в них. Опыт проститутки в борьбе с патриархальной властью — это тот опыт, который пригодится движению.
Политика вокруг проституции должна перестать быть политикой борьбы и стать политикой сотрудничества. Мы нуждаемся в будущем, где феминистский протест поддержан духом секс-работницы, требующей быть в безопасности, быть услышанной, получить оплату своей работы.
В конец-концов, всё уже было сказано группой Черных Женщин за Оплату Домашней Работы (Black Women for Wages for Housework).
"Когда проститутки побеждают, побеждаем мы все".
КОНЕЦ.
"Когда проститутки побеждают, побеждаем мы все".
КОНЕЦ.
