Thread by @Mrs_Skylapker

#сероволки #🐺🦊

— The Real You — Three Days Grace —

У Олега за окном жаркая сирийская пустыня, горячие пески и палящее солнце. Но под рёбрами серый Петербург, с вечными дождями и холодным ветром Финского залива. Рядом с ним — белые одежды, арабский говор, чай и финики.

А где-то вдалеке, за окном, за самым горизонтом, в холодном Петербурге — Серёжа, уютный и тёплый. Серёжа, которого надо кутать в плед, чтобы не мёрз, кормить, чтобы не засорял желудок сплошными чипсами и газировкой, которого надо любить, чтобы было, зачем жить в этом мире.

С Разумовским их связывает много — слишком много для одной жизни. Детство, юность, порно под одеялом и глубокой ночью «чтобы не дай бог не увидел никто», первый поцелуй и красные щёки, сбитое дыхание, блестящие глаза.

С Сергеем Разумовским у Олега Волкова целая жизнь-одна-на-двоих, потому что иначе они бы не выжили. Серёжа — потому что забили, загнобили бы те, кому маленький солнечный гений костью поперёк горла встал со своими высоконравственными мыслями-речами.

Олег — потому что скатился бы в глубокую яму без потребности-/смысла/ защищать, оберегать, заботиться.

Не выжил бы без

/ — Спасибо что спас снова, Олег /

или

/ — Опять ты из-за меня... /

или

/ — Чтобы я без тебя делал, Волче /

У Олега под рёбрами ливень льёт, холодный, рваный, шквалистый. Бьющий наотмашь по лицу, по сердцу, по нервам.

У него за окном горячая жаркая Сирия, а внутри себя — ветреный дождливый Питер. И синяя-синяя Нева. У Разумовского в глазах такая же.

За сомкнутыми веками — его лицо, искажённое обидой, болью, неверием, в тот самый день, когда он уехал на контрактную службу в горячую точку военных действий, а Серёжу оставил в холодном Питере одного вставать на ноги-выживать-буквально.

Их мир-один-на-двоих тогда пошатнулся, с трудом на ногах устоял — Олег до сих пор не знает, чудом или случайностью. Потому что слов сказано — много, и уже не вернуть, не запереть их обратно в глотке.

Только вспоминать, как Разумовский губы бессильно кусал и смотрел со стылым отчаянием, как в глазах его лил ледяной дождь, просачиваясь каплями на щёки.

— Удачи, — выговорил он тогда едва слышно, пискнул почти.

Прижаться к стеклу — необходимость, оно не холодное, но об него хочется побиться. То ли аккуратно совсем, то ли с размаху — неясно. Перед глазами — серый поезд и Балтийский вокзал, и сам Волков — точно так же прижимающийся лбом к стеклу и сжимающий кулаки.

Поезд унёс его тогда далеко, к месту сбора, а потом на самолёте до солнечной Сирии, далеко-далеко от дождливого Питера и Серёжи, которому вовсе не сдался весь мир, но которому нужен оказался до невыносимой боли в лёгких Олег.

Когда Волков впервые видит по телевизору Разумовского — молодого миллионера, претендующего на роль главного героя нового выпуска Форбс — спустя три года после того, как уехал и оставил его, что-то внутри сжимается.

Они не общались, не созванивались, не встречались ни разу с того дня, когда Олега унёс серый поезд, когда собственноручно перерезана оказалась нить, сшившая их миры в один-на-двоих-целый. Олег поверить не может, что это — его Серёжа.

Такой взрослый уже, серьёзный, улыбающийся так же солнечно и немного нервно — деньги не отучили его смущаться публики и внимания. Волков смотрит — не слушает почти, о чём говорят — смотрит только в любимое лицо, улыбающееся ему с той стороны экрана.

Позвонить хочется безумно, порадоваться за него, сказать что-нибудь дурацко-ласково, как в детстве.

Телефон лежит рядом, на тумбе, и смотреть на него — сродни пытке. Потому что спустя столько времени, навряд ли Сергею Разумовскому нужен ещё Олег Волков в жизни.

Олег не звонит ему ни в один из дней, хотя за новостями с родины следит теперь едва ли не ежесекундно.

Серёжа смотрит на него с экрана, улыбается, смущается, прикрывает лицо ладонями, голову к плечу наклоняет, руки убирает за спину.

Волков снова жмётся лбом к холодному стеклу, пальцами по нему скребёт, а в мыслях — как заправляет рыжие пряди за ухо и проводит самыми подушечками по острой челюсти. В памяти — влюблённая улыбка и искрящаяся синева в глазах.

Серёжа сильнее оказался, чем всю жизнь из себя строил, империю свою грохает, социальную сеть двигает вперёд, и что ни день, то презентация очередного апдейта.

Олег всё ещё не уверен, что поступил в тот далёкий день правильно, выбрав карьеру, но теперь уже поздно что-то менять.

Их дороги — когда-то одна-на-двоих, теперь далеко друг от друга, и каждый сам по себе.

Этого ли когда-то давно добивался Волков?

Нет.

Но у Вселенной на его планы, разумеется, оказались свои.

Тягостная тишина длится ещё несколько лет, невыносимая совершенно, жаркая и дождливо-серая одновременно, сжимающая что-то под рёбрами и вопящая благим матом, стоит увидеть очередной репортаж о «миллиардере-филантропе-программисте-Сергее-Разумовском»

Олег не понимает, не вникает, вспоминает только по ночам запах питерских крыш, куда они залазили когда-то в детстве, запах карамелек и солнца, запутавшийся в рыжих волосах и преследующий теперь постоянно.

Он с каждым днём всё отчаяннее смотрит на трубку проклятую, потому что набрать номер и выдавить из себя простое «Привет» кажется нереальным.

Зачем /э т о м у/ Серёже Олег Волков, оставивший его когда-то, пропавший на несколько лет и вернувшийся из ниоткуда?

У Серёжи новая жизнь, такая, которую он хотел в детстве, и Олег искренне рад за него. Только позвонить и сказать об этом — не хватает духу.

И кто из них в действительности оказался слабаком и трусом?

Волков следит за новостями каждый день, и когда Санкт-Петербург накрывает череда убийств жестоких, когда на улицах его старого дома полыхает пламя, что-то внутри у него стекленеет.

Потому что в голове пульсирует отчаянно «Разумовский, блядь, не смей!»

Сирийская жара выжигает в его лёгких пустыню, и всё сжимает простой человеческий страх.

Олег Волков ни разу не верующий, но он вспоминает всё, что слышал когда-то, мешает все религии воедино, слепливая какую-то невнятную молитву и повторяет про себя постоянно.

Потому что где-то в холодном Петербурге полыхает пламя, и его-Серёжа-которого-некому-защитить.

Волков готов сорваться в ту же минуту, в тот же день вылететь обратно, но работа — петлёй на горле, горячая точка — не шутка, и приходится сцепливать зубы,

повторяя про себя ранее придуманную псевдо-молитву.

Это продолжается около недели, в Петербурге уже пять жертв некого Чумного Доктора, и Олег смотрит новости по три раза в сутки, чтобы не пропустить то-чего-искренне-боится.

У него за окном жаркая Сирия, а в телевизоре, ноутбуке, голове и сердце — холодный дождливый Петербург.

Он всё ещё за Серёжу переживает дико, но номер в трубке телефона по-прежнему остаётся не набранным.

Всё сходится спустя несколько дней, потому что в очередном выпуске новостей — Разумовский собственной персоной, в крови и с безумно горящими золотым глазами.

У Олега чашка с чаем едва не падает из рук, потому что у его-Серёжи в глазах невская синева, но никак не золото.

Олег чует страшное, и ветер с Финского залива снова бушует в его груди отчаянно и сильно, в ушах у него дождь-дождь-дождь, сирийская пустыня сушит глотку, и глядя в золотые глаза на экране, возникает ощущение, что не один Олег затерялся в пустыне.

Держаться и дальше — никаких вариантов, никаких сил и возможностей.

Олег срывается в тот же день, написав наскоро начальнику их подразделения и надеясь про себя, что ему в спину не прилетит пуля ещё по пути в аэропорт.

Олег Волков не знает, кто такой /э т о т/ Сергей Разумовский, но знает, что где-то в холодом Петербурге потерялся /е г о/ Серёжа, потерялся давным-давно он сам, и пришло время найти дорогу домой.

@threadreaderapp unroll