— Не щука, конечно, но окуней даже я ловил с полведерка, а я и рыбалка вещи несовместимые. Вот и наловим какой-нибудь мелочи. Ты потом уху сваришь, тут же, в котелке, ты ж умеешь поди? С дымком, как в детстве.
Игорь делает коротку паузу, а то в горле першит уже от долгой речи.
Устал, и под веками песок, и то и дело сбивается на зевок. Поэтому и не замечает сразу, что дыхание рядом стало немного чаще. И вздрагивает от хриплого шепота:
— Не пробовал, но чего там уметь? Сварю, если надо.
Проснулся. Игорь медленно разжимает крепкую хватку на талии.
Спрашивает тихо:
— Курить пойдешь?
"Курить пойдешь" — значит, "пойдешь торчать на балконе пару часов, пока питерский ветер не выморозит в тебе все кошмары, а Серёжа всё это время будет жаться ко мне и дрожать, как будто это он там мерзнет, а не ты". Не помог сегодня Игорь.
Олег лежит немного, может, тоже смотрит на мирно спящего (на животе, обняв подушку и спрятав в ней лицо, только рыжие волосы и видно) Серёжу. Потом зевает, Игорь чувствует этот звук ладонями и эхом в груди.
— Да ну. Холодно там, весь сон сгоню.
— А ты будешь еще спать?
Это переводится как "не боишься обратно в кошмар?". Олег пожимает плечами.
— Четыре часа. Даже для меня рановато. Или у тебя есть предложения поинтереснее?
Игорь коротко смеется, в голосе Олега тоже слышен намек на веселье.
— С ума сошел, вы меня на пару дней вперед укатали.
— Ммм, ну смотри, мое дело предложить.
Игоря немного обдает жаром: а что, всерьез предложил? Прямо сейчас? При спящем Серёже? Тихо-тихо, чтобы его не будить? Да ну, не школьники же, чтоб возиться вот так, они взрослые люди, им не надо. Или?
Олег вдруг приподнимается на локте.
Но не встает, только переворачивается, не спиной к Игорю, а лицом. Ложится, используя его руку как подушку, прижимается лбом к плечу, губами к ткани футболки. Вдыхает глубоко. Игорь замирает снова, привыкая, но потом осторожно приобнимает, зарывается пальцами в волосы на затылке.
А потом Олег сам обнимает и даже просовывает колено между ног, прижимается к теплу, как кот к батарее, и Игорь позволяет себе сжать его крепче, а Олег на это только вздыхает с удовлетворением.
— Летом, — говорит Игорю в ключицу.
— Что?
— На рыбалку? Летом можно съездить.
— А. А... да можно и пораньше, весной, например. Если дождей не боишься.
— А в дождь ловится?
— На хорошую наживку всегда ловится, а я тебе таких червей накопаю... — Игорь давит смешок. Олег заинтересованно мычит, и он поясняет: — Представил Серого на рыбалке. С червяками.
— И без интернета.
— Кошмар.
— И в комарах.
— Ужас.
— Можно же и без Серого.
Рука Игоря в волосах Олега замирает. Да он весь замирает; даже не дышит пару секунд, а может, и сердце не бьется. Потом спохватывается и начинает частить — хорошо бы, чтоб Олег не заметил.
— Можно.
Как договор какой-то подписали. Тайно, среди ночи, не глядя друг другу в лицо, потому что так проще. Мысль веселит и пугает. Игорь снова принимается гладить.
— Вдвоем, на выходных?
— Ага. Уху тебе сварю...
— Прям мне? Сам не будешь? — уточняет Игорь чуть-чуть насмешливо.
"Прям мне?", думает совсем-совсем не насмешливо.
Олег вместо ответа прикусывает его за ключицу, мол, нечего мне тут, потом жмется ближе, хотя ближе уже некуда, и Игорь чувствует, как его тело медленно расслабляется до полусонного состояния.
Игорь прокашливается.
— В общем, первый раз меня брали, когда я еще в школу не ходил. Если ты думаешь, я сейчас бешеный, ты меня в те годы не знал—
— Игорь, — тихо перебивает Олег. — Всё хорошо. Дважды за ночь не приснится.
Игорь замолкает, но не закрывает глаза, пока дыхание Олега не выравнивается.
У Серёжи, когда он вот-вот заплачет, голос ломкий всегда, как первый весенний лед. Не обманывается никто, в первую очередь сам Серёжа, но он всё равно старается, потому что зареветь, даже сейчас, когда рядом уже никого, будет всё равно что расписаться в чужой победе.
— Знаешь, мне не обидно, — повторяет он в третий раз за последние пять минут. — Нет ничего обидного в том, чтобы быть геем.
Олег не перебивает. Молча давит на рычаг, чтобы из колонки продолжала течь струйка ледяной воды. Серёжа трет куском хозяйственного мыла розовую рубашку.
На рубашке пятна: землистые, травяные и еще какие-то неприятные, потому что сверху его полили чем-то остро пахнущим. Кажется, бензин, или какое-то машинное масло, потому что запах немного напоминает старый гараж. И отстирывается очень плохо. В детдоме такое сразу выкинут.
Лрт два моих любимых хэда: что Олег считает, что Серёже нужно уже выслушать всё, что было с Олегом после пяти пуль, чтобы понять, что всё не так страшно, как он себе рисует, прожить и отпустить, как отпустил Олег и что Олег очень долго не хотел этой информацией делиться,
закрывался в ответ на вопросы, и не потому что не хотел делать Серёже больно, а потому что было стыдно, потому что это же надо было после этого едва на ноги встать — и приползти обратно, это как расписаться, что мол я для тебя всё, я для тебя с того света, как будто ему это надо
Серёжа встает из-за стола с похрустыванием, за которое Олег оторвал бы ему голову; разминает немного плечи, вращает шеей, даже сцепляет пальцы в замок за спиной, правда, потом все равно сразу сутулится. За пределами кабинета в пентхаусе темно и тихо, на часах — почти четыре.
Когда закончили трахаться, было около часа. Серёжа полежал без сна минут двадцать, чувствуя, как постепенно приятное томление во всех частях тела сменяется суетливостью. Так и не смог остановить бег мысли в своей светлой, но беспокойной голове. Аккуратно выбрался из объятий Олега
и чмокнул его в висок, Игоря чмокать побоялся — слишком легко разбудить, а ему тут единственному рано вставать — но послал воздушный поцелуй. Пусть спят, а гений, увы, не дремлет.
Но все умные мысли записаны, все черновики сохранены. Серёжа крадется тихонько на кухню и в ванную.
Игорь знает, что Серёжа улетает в семь утра, и только поэтому после смены не ложится спать прямо в изоляторе.
И не то что бы что-то произошло. Просто обычный серый питерский осенний день, морось и слякоть и семь часов на ногах, бегая по дворам-колодцам и опрашивая хмурых
бездомных, не заметил ли кто-то чего-то подозрительного вчера с трех до пяти ночи. Игорь даже надеется, что каждая проставленная за сегодня бутылка водки кого-то чуть-чуть согреет.
Голова свинцовая и её неприлично тянет к подушке, но отоспаться он успеет на том свете.
Кроме того, это забывается, как только Серёжа вспыхивает солнышком ему навстречу.
— Игорь! Ты пришёл!
— Ну мы же договаривались, — ворчит Игорь немного смущённо. Серёжина радость его приходу вгоняла бы его в ступор, если бы он не был так же до нелепого счастлив его видеть сам.
Серёжа дорвался до первой упаковки орбита за всю свою детдомовскую жизнь и от восторга запихал в рот все жвачки сразу (но одну дал Олегу!) потом жевал их полчаса подтекая слюнями а потом нечаянно проглотил
Олег Олег а что будет с человеком который проглотил девять жвачек за раз
Через десять минут обсуждений Серёжа с Олегом пришли к выводу что от одной жвачки наверное ничего не будет а вот десять сразу застрянут в желудке и Серёжа умрёт без операции
Серёжа немедленно заявил что на него всем плевать, он детдомовский, ему даже скорую не вызовут, и заревел
Олег предлагал сбежать в больницу и будь что будет, но Серёжа уже смирился с судьбой и вместо этого собрался писать завещание. Объяснить Олегу что такое завещание было трудно, потому что он не верил, что детдомовские пацаны послушаются какую-то бумажку и не разграбят вещи Серого
Основная проблема, с которой столкнулись Олег и Серёжа, когда Тряпку стали пускать фронтить: Тряпка всегда и во всем виноват.
Нет, не так. Тряпка никогда не безобразничает нарочно, и крайне редко делает что-то не так (он крайне редко вообще делает что-то, не спросив разрешения).
Но он Всегда Виноват. Если кто-то нарисовал на доске член и учительница спрашивает, кто это сделал, Тряпка скажет: это я виноват. Если кто-то разбил окно в школе и к директору требуют виновника, Тряпка покорно пойдет в кабинет, даже если его не было в классе, когда это случилось.
Если в спальне был шум, гам и драка и пришла воспиталка, Тряпка скажет: это всё я. Если мальчишки не могут найти тайник с конфетами на черный день, Тряпка и им скажет, что это он виноват, даже если конфеты никто не трогал и ребята просто забыли, в какой ящик их положили.