Когда Игорь застаёт сию картину в первый раз, ему кажется, что он просто ещё не проснулся. Потому что выглядит это... ну самую малость необычно. Ладно, к чёрту, не малость! Вообще! Абсолютно!
В их просторной кухне, залитой солнечным светом из огромных окон, играет какая-то корейская (или японская?) попса, а Серёжа стоит на стуле и намывает тряпкой стеклянную дверцу шкафа, качая головой и постукивая ступней в такт незамысловатому мотиву.
У Игоря бровь непроизвольно выгибается вверх от удивления. Он приваливается плечом к дверному косяку и трёт глаза ладонями, пытаясь смахнуть какое-то кажущееся откровенным бредом видение.
Только не помогает ни черта. А глюк ещё и разговаривать начинает. Живой он, конечно!
— Доброе утро, Игорь, — Серёжа улыбается ему солнечно, широко, отрываясь на секунду от своего занятия.
— Доброе, — Гром кивает почти на автомате, всё ещё пытается найти хоть какие-то несостыковки с реальностью кроме той, что сам Сергей Разумовский намывает кухонные шкафы.
Это выглядит абсурдным и с образом миллионера и юного гения не вяжется хоть убей.
Почему-то Игорь был свято уверен, что у Разумовского полный штат обслуживающего персонала — ну кроме повара — а тут! Вопросы вдруг начинают сыпаться на сонный мозг в ужасающем количестве.
Потому что, вообще-то, Игорь живёт здесь уже несколько месяцев. Не просто ночует или приходит на кофе попить.
Живёт.
Спит. Ест. Помогает Олегу с готовкой. Слушает Серёжины репетиции перед выступлениями. Смотрит кино вечерами. Живёт-вместе-с-ними.
Но вопросом сохранения чистоты и порядка ни разу почему-то не интересовался. Правда.
Это казалось чем-то... не то, чтобы само-собой разумеющимся, а просто...
Ну не задумывался Гром ни разу, что эту квартиру-громадину ещё убирать кто-то должен!
Ну не может она разве сама-собой как-нибудь...
— ...орь!
Голос Серёжи врывается в его голову словно яркое солнце — хочешь-не хочешь, а обратишь внимание, потому что сопротивляться — за пределами реального.
— А? — ответ в лучших традициях китайских болванчиков.
— Всё в порядке? Ты какой-то задумчивый, — Игорь ресницами хлопает, смаргивая сонную дымку, а Разумовский уже перед ним стоит, руки тянет, обнимает крепко и тыкается лицом в плечо. Вминается с довольным мурлыканьем. Как он любит.
— Чем ты тут занимаешься с утра пораньше? — Гром обнимает в ответ, хотя всё тело кажется деревянным, движения выходят сбитые и дёрганные немного.
— Убираю, — Серёжа задирает голову и смотрит с интересом. — Мы блинов хотели, но миксер заклинило, тесто по всей кухне разлетелось.
Он смеётся звонко, кивает головой в сторону рабочей столешницы, где покоится разобранный миксер и глубокая металлическая чашка. Кое-где рассыпана мука, часть жидкой массы дизайнерскими кляксами украшает плитку и дверцы шкафов, на полу виднеется большой белёсый развод.
Молоко что ли пролили.
Игорь оглядывается по сторонам, замечая крайне несвойственный этому месту, но действительно имеющийся лёгкий бардак.
А Разумовский с тряпкой в руках всё равно кажется бредом. Ну слишком это сложно даже для его воображения!
— А Олег где? — в голове не становится яснее, но тянет смеяться, когда он замечает на кончиках рыжих волос капли теста.
— Здесь, — раздаётся из-за плеча с явной насмешкой в голосе.
Олег в домашней одежде — уже почти как восьмое чудо света — с ведром и шваброй в руках.
Игорю снова кажется, что он спит. Потому что уморительно. Он заходится почти беззвучным смехом, утыкается лицом в рыжеволосую макушку и трясётся.
— Ты в порядке? — Серёжа кладёт ладонь ему на щеку и направляет на себя. Смотрит с лёгкой растерянностью.
У Олега понимания ситуации не больше, и они почти под копирку выгибают брови. В воздухе повисает немой вопрос. Волков на взгляд Серёжи неопределённо пожимает плечами, ставит на пол ведро и подходит вплотную. Обнимает обоих крепко.
— Игорь? — он тыкается носом в его щёку, пытаясь привлечь внимание.
— Вам помочь может? — Игорь поднимает голову, пытаясь не ржать, но получается с трудом.
Серёжа с Олегом почти что читая мысли друг друга думают, не упал ли их ненаглядный с кровати по пути на кухню.
— С чем помочь, родной? — Серёжа придерживает Игоря за плечо, смотрит, и у самого губы разъезжаются улыбкой. Робкой, растерянной, искренней.
— Убраться тут, — Гром дышит рвано, но в себя потихоньку приходит. — Я не думал что-то, что ты вообще тряпкой пользоваться умеешь.
Серёжа сначала выгибает брови удивлённо, а в следующую секунду хмурится в притворной обиде и несильно бьёт Игоря тряпкой по плечу.
— Ах вот какого ты обо мне мнения!
— Уж простите, ваше высочество!
Они дурачатся весь следующий час, пока отмывают все заляпанные поверхности.
Собирают грязь, заводят новое тесто. Серёжа пытается пальцем утащить тесто, Олег грозит ему венчиком, Игорь говорит, что второй раз полы мыть Разумовский будет сам.
— Я тоже хочу попробовать, — Серёжа стоит позади Олега, заглядывает из-за плеча.
Волков не удивляется. Наскоро объясняет алгоритм нехитрых действий, как держать сковородку, как подцеплять блинчик.
Серёжа наливает тесто, смотрит попеременно на часы и сковороду, но — ожидаемо, на самом деле — переворачивает блин на стеклянную поверхность.
Олег отодвигает его от плиты подальше, говоря, что лучше всё таки закончит сам. Серёжа недовольно бухтит, что первый блин всегда комом и дай попробовать ещё.
Игорь думает, что вот это-то точно не походит на сон.
— Сиди спокойно, — голос у Олега строгий, сам он совершенно спокоен, а каждое движение отточено едва ли не до автоматизма.
— Шшш! — Серёжа шипит, губы кусает и инстинктивно дёргается, потому что любое прикосновение отдаётся жгучей болью.
У него разорваны брюки и кожа стёсана по колену и половине голени, а ещё на обеих ладошках. Кровь стекает алыми ручьями поверх дорожной пыли-грязи, которую он успел собрать во время падения, и Разумовский честно не знает, за что хвататься первым.
— Руки давай.
Олег льёт на подставленные ладони холодную минералку. Серёжа аккуратно смывает грязь, кровь, шипит сквозь стиснутые зубы.
— Ну вроде не так страшно, — он вытягивает перед собой обе ладони, поворачивает, оценивая масштаб полученных травм.
У Олега за окном жаркая сирийская пустыня, горячие пески и палящее солнце. Но под рёбрами серый Петербург, с вечными дождями и холодным ветром Финского залива. Рядом с ним — белые одежды, арабский говор, чай и финики.
А где-то вдалеке, за окном, за самым горизонтом, в холодном Петербурге — Серёжа, уютный и тёплый. Серёжа, которого надо кутать в плед, чтобы не мёрз, кормить, чтобы не засорял желудок сплошными чипсами и газировкой, которого надо любить, чтобы было, зачем жить в этом мире.
С Разумовским их связывает много — слишком много для одной жизни. Детство, юность, порно под одеялом и глубокой ночью «чтобы не дай бог не увидел никто», первый поцелуй и красные щёки, сбитое дыхание, блестящие глаза.