Серёжа любит, когда красиво. Когда на шёлковых простынях, с приглушённым светом, в кожаных наручниках к спинке кровати, с жарким шёпотом, от которого перед глазами калейдоскоп и горячей волной от поясницы в пересохшее горло.
И можно бы было исполнить его пунктики на эстетику, только Олегу в кои-то веки насрать.
Олег считает, что в этом - никакого воспитательного процесса, и поэтому хрен тебе, а не эстетика, штаны снимай. Холодным приказом, которому у Серёжи язык не поворачивается сопротивляться.
Олег терепеливо ждёт, пока он сбросит с себя всю одежду, а потом перекидывает через свои колени словно трёхлетку. Рукой прижимает загривок и ноги разводит чуть шире, чтобы прогнуть в пояснице и кверху задрать бледную задницу.
- Олег, мне что, пять лет?! - Серёжа пытается возмущаться, дёргается, но едва слышное придыхание в голосе выдаёт его с головой.
- Тебе скоро уже тридцать пять. Не думаешь, что пора бы хоть иногда включать голову? - Олег спокоен и собран, как всегда; водит пальцами по бёдрам,
усыпанным золотыми веснушками. Серёжа сглатывает каждый раз, потому что Олег совершенно точно нарочно мучает его короткой лаской.
- Ну что может случиться в музее, да? - широкая ладонь сгребает ягодицу в горсти и сжимает крепко. - Ты когда-нибудь начнёшь меня слушать?
- Ну из!... - Серёжа не успевает договорить.
В воздухе слышен щелчок кожаной ленты; и он напрягается всем телом, когда первый удар обжигает кожу. Кусает нижнюю губу и всё равно громко шипит.
Олег ждёт несколько секунд, и Серёжа затылком чувствует его пристальный взгляд.
- Один!... - он снова напрягается всем телом, потому что второго удара Волков ждать не заставляет. - Два.
- Можешь же когда хочешь, - Олег кивает головой с одобрением, потому что пункт со счётом у них оговорён давно, и правила эти уже зазубрены на подкорке.
Он замахивается и шлёпает снова. Кожаная лента в его руках тяжёлая, от неё остаются кричаще красные полосы поперёк ягодиц; у Серёжи от них срывается голос и дрожь прошивает тело
- С-семь!... - он снова напрягается в спине, потому что Олег с ним не церемонится, не жалеет ни разу.
Оно им и не надо. У обоих в голове слишком много адреналиновой дури, чтобы кокетничать.
Олег не щадит, бьёт от души, Серёжа считает на хриплых выдохах, гнёт-выгибает поясницу, ёрзает, когда начинают затекать плечи, виляет бёдрами, и у Олега от этих танцев на коленях
и бледной задницы, исполосанной красным, в штанах тяжелеет и крепнет.
- Десять! - последний звонче, последний немного запыхавшись, и Волков берёт короткий перерыв.
- Ну прости, Олеж, - Серый не скулит, когда Олег гладит ладонью горящие ягодицы, меж них влажно и горячо от пота.
- Я ещё не закончил, - спокойно бросает Волков и, осторожно, чтобы не потревожить раны, наклоняется набок, к тумбе. Достаёт оттуда тёмно стеклянный бутылёк. Серый не видит, но предвкушающе сглатывает.
- Будь золотцем, помоги мне.
Серёжу не надо просить дважды,
Серёжа умный и сообразительный, вообще-то, только когда надо просто пиздец - его гений машет лапкой и прячется где-то под слоем придури.
Серёжа берёт себя за ягодицу и оттягивает в сторону, Олег знает, что у него уже стоит так, что тяжело и тянет.
Ему бы потереться хоть просто об Олегово колено, а ещё лучше - если лицом вжаться, языком надавить на сжимающийся жадно вход, лизнуть широким мазком, от яиц до самого копчика. Серый заскулит протяжно, высоко, задышит часто и задрожит.
Но пока - рано.
Пипетка выдаёт маслянистые капельки с терпким ароматом, Олег льёт даже больше, чем нужно. Приставляет кончик к самому входу, чтобы внутри тоже разлилось. Серёжа шумно дышит сквозь зубы. Вот теперь можно продолжить.
почти что нежно поглаживает ремнём красную ягодицу.
Серёжа дышать начинает чаще, хватает ртом воздух, сдавленно кивает головой.
Олег снова замахивается и бьёт. После короткой передышки шлепки чувствуют острее и ярче, Серёжа дрожит бесконтрольно - Олег не даёт ему ни секунды
на передышку. Счёт смешивается со стонами, с извинениями и всхлипами; Серёжа ерзает сильнее, и Олег давит сильнее на загривок, удерживая его на месте.
- О-олеж, п-пож-жалу-ста... - у Разумовского уже язык заплетается, он выгибается и сильнее отставляет зад,
наверняка гель с эффектом вибрации уже разогрел его достаточно, чтобы в глазах чернело от возбуждения. Серёжа то комкает в пальцах простынь, то ногу Олега, то кусает ребро запястья, чтобы удержаться на грани. Ведь разрешения ему ещё не давали.
- Д-двад-дцать-се-семь... - он разбивает слова на слоги и буквы, дёргается на месте и очень пытается потереться стоящим алым хоть обо что-нибудь.
Ягодицы у него уже красно-бордовые, жарко горят, завтра непременно будут синяки и сидеть будет больно, но Олегу как никому известно,
как Серый любит, и как довести его до беспамятства.
- Двадцать в-вос-восемь! О-олеж, пожа-жал-жалуйста...
Олег откладывает ремень в сторону, с нажимом ведёт по бедру, касается внутренней стороны - стоял бы Серый на коленях - разъехались бы в стороны почти до шпагата.
Он и так раздвигает ноги шире, насколько позволяет его положение, взвизгивает и едва не подпрыгивает, когда Олег касается пальцами мокрого входа. Он давно так хотел, с литром смазки, чтобы хлюпало и текло, как у течной кошки.
- О-оле-еж... - Серёжа запрокидывает голову и скулит, дрожит крупно, спина покрыта крупными каплями испарины. Олег оглаживает простату внутри по кругу, давит в одну точку, наклоняется
и целует в загривок, мягко прикусывает.
- Что мы сегодня усвоили?
- Я н-не бу-буду, - выдаёт Разумовский сбивчиво, рвано, путаясь в словах.
- Что ты не будешь? - давит Олег.
- Буду т-тебя слу-слушать б-ольше, - он выдавливает из себя все остатки воздуха и
рассудка, которые у него остались.
- Давай, - выдыхает на ухо, и Серёжу выламывает на его пальцах в оглушительном оргазме. Он сжимается на пальцах, напрягается всем телом как от электрического разряда, и так же резко обмякает безвольной куклой.
Олег гладит его по горчим-горячим ягодицам, бёдрам, покрывает поцелуями влажную спину, мягко кусает за плечо. Перекладывает на кровать, и пары движений рукой ему хватает, чтобы по красному заду растёся росчерк мутно-белого. Серёжа едва внятно что-то стонет в подушку,
но очевидно, уже проваливается в сон. Олег укрывает его одеялом и ложится рядом, целует в висок.
В музей они ещё обязательно сходят. Вдвоём. Он как раз недавно нашёл их коробку с игрушками на дистанционном управлении...
Кухню заливает солнечным светом из огромных панорамных окон. На кухне пахнет свежим кофе и немного сливочным маслом, а ещё много — уютом и домом.
Серёжа идёт почти что наощупь, потому что смотреть по сторонам больно, и голова тяжёлая.
Он шлёпает по полу босыми ногами, обходит барную стойку и прижимается щекой к обнажённой Олеговой спине. Приваливается и обнимает обеими руками.
— Доброе утро, — Волков улыбается тепло и ласково, кладёт свою ладонь поверх Серёжиной и сжимает в ответ. Я тебя тоже.
— Мгм, — Серёжа ещё спит, отвечает невнятно, но Олег и не просит большего. Он закрывает сковороду крышкой и поворачивается, обнимает Серёжу и прижимает к себе покрепче. Оставляет на макушке поцелуй и вдыхает полной грудью сладковатый аромат его волос, родной и любимый.
Серёжа думает, что сильно переоценил свои силы, когда сказал, что вернётся около восьми часов.
С и л ь н о.
Потому что, как ему кажется, он бы уже успел доехать до Строгановского дворца по неизменным питерским пробкам,
с глубокой вдумчивостью рассмотреть все экспонаты выставки по нескольку раз и даже вернуться обратно по тем же пробкам.
Потому что он бродит по рядам ближайшей к их дому Пятёрочки уже, наверное, целую вечность, но наскоро составленный список покупок не сказать, что сильно-то
поправился отмеченными пунктами.
Он наматывает круги по торговому залу с несуразно огромной и словно в издёвку пустой тележкой, в которой уныло лежит упаковка яиц и пакет молока.
Серёжа даже не пытается спорить, что в делах, касающихся домашнего хозяйства, он абсолютный профан.
В больнице темно. Свет на ночь выключают только в палатах-камерах, в коридорах он обычно холодно-белый и яркий до рези в глазах. Серёжа молится всем известным ему богам и шарит отмычкой в замке, пока не слышится тихий щелчок.
Руки ледяные и дрожат как у эпилептика, сердце в груди колотится на нереальных скоростях.
Щекой к обитой синтепоном стене, пытаясь уловить чужие шаги, каждый шорох в коридоре. Кажется, ничего. Неужели удача на его стороне?
Он осторожно отворяет дверь, совсем немного,
сквозь тонкую щёлочку смотрит в уходящую вдаль бетонную коробку. Сигнализация молчит, но пульс бьёт по ушам ультразвуком.
Вторая дверь поддаётся сложнее. Разумовский старается, правда старается, чтобы не шевелился лишний раз даже воздух, не брякала отмычка.
— Ты уверен, что хочешь со мной? — Олег прислоняется к дверному косяку, наблюдая, как Серёжа достаёт с верхней полки умопомрачительного фиолетового цвета толстовку, на фоне которой его волосы ещё более рыжие, хотя казалось бы, куда ещё?!
— Уверен, — Разумовский уже выглядывает из горловины. — Мне как раз нужно было что-то из такой бытовой мелочи, но я не помню, что именно. А так может увижу вспомню.
Именно этого Олег боится. Потому что именно так начинается Каждая их поездка в Икею,
когда Олег собирается за одной единственной новой лопаткой или баночками под специи, а возвращаются они в итоге с несколькими пакетами «мелочи», которую Серёжа успевает накидать в тележку. Вопросов, зачем им тележка при списке покупок в один пункт, Олег уже не задаёт.
- Игорь? - Олег с нескрываемым удивлением выгибает бровь. У него самого традиционная порция задымления лёгких после пробуждения, и запах готовящейся еды с кухни заставляет его сначала застыть в полу шаге, осознать ситуацию и промчаться на кухню.
Игорь на Олеговой кухне выглядит вполне органично, ему идёт тёмный фартук на кожаных лямках, и стопка золотистых блинов рядом с ним тоже не выглядит восьмым чудом света.
- Утра, - Гром деловито наливает в сковороду свежую порцию теста. - Да я проснулся, думаю, чего время терять.
- Не знал, если честно, что ты умеешь, - Олег подходит к барной стойке, садится поближе к вытяжке, щёлкает зажигалкой.
- На твоё место в доме не претендую, - Игорь ржёт, переворачивая блинчик с ажурными краешками. Олег смотрит без зависти, но с уважением.
Серёжа не умеет в готовку. Его руками кухня превращается в пепелище, а даже самые простые рецепты становятся похожи на попытки призвать Сатану.
Но Серёжа очень любит романтику. Серёжа старается компенсировать атмосферой — расставляет свечи,
разливает вино в красивые бокалы, застилает постель любимым шёлковым бельём. Его гения хватает на брускеты с грушей и крамбером, и это единственное, что он умудряется приготовить, не перевернув вверх дном всю кухню. Серёжа старается, потому что такие моменты
для него особенно ценны. Олег никогда не смеётся, только с порога подхватывает его на руки и несёт в спальню. Они бесконечно долго наслаждаются неторопливыми ласками и нежностью друг друга, пьют вино под тихий звон бокалов, и Олег обязательно будет