Thread by @Mrs_Skylapker

#сероволк #разумовский #олегволков

— Спасибо, — Сержа робко отодвигает пустую тарелку, обнимает озябшими ладонями кружку с горячим чаем. Смотрит исподлобья, пытаясь поймать очертания родного лица, только взгляд раз за разом опускается в стол.

— Пожалуйста, — Олег на него не смотрит. Забирает тарелку, тут же моет, вытирает руки о полотенце и выходит из кухни. Не заминается в дверном проёме, не оглядывается. Разумовский провожает его тоскливым взглядом в спину и, едва не уронив кружку на пол, закрывает лицо ладонями.

С каждым днём становится всё невыносимее.

Олег не смотрит на него. Не касается. Почти не разговаривает. Глухо рычит, стоит подойти ближе, чем на два метра. Шарахается как от прокаженного. Закрывает свою спальню на два оборота ключа.

Серёжа его не винит.

Если отчуждение Олега — есть его наказание за все грехи, то Серёжа полностью с ним согласен. Он заслужил. Он много наворотил.

Он глотает слёзы и зажимает ладонью рот, чтобы не закричать от боли, только бы не помешать Олегу в соседней комнате...

Он умеет плакать так тихо, чтобы не шевелился воздух, умеет всхлипывать беззвучно и кричать в пустоты вселенной, надрывая горло немыми стонами. Он умеет.

Он прячет свою боль так глубоко, чтобы никого не задеть, никому больше не предоставить неудобств.

Особенно Олегу.

Олег так много для него сделал. Олег, не понятно, зачем до сих пор нянчится с ним, вытаскивает из всех передряг, терпит его больную голову и пернатого демона, который разрядил в него пистолетную обойму.

Серёжа не понимает, где Олег видит выгоду?

Потому что Серёжа её не видит. Серёжа самому себе кажется бесполезным комком самодеструкции, синонимом разрушения, несущим боль всем, кто оказывается рядом.

Серёжа — ходячая проблема. Целый ворох, змеиный клубок из обид и чернеющей ненависти.

Олег — он совсем другой. Чем Серёжа его заслужил — он не понимает. Что Олег в нём нашёл тогда, в детстве, и почему продолжает тащить на себе груз их «дружбы» — тем более.

Их «дружбы» уже давно нет, она разбилась пятью выстрелами из глока, под пятью пулями разлетелась вдребезги.

От их «дружбы» — собачья преданность Олега и Серёжино предательство. Это почти иронично, если бы не так больно.

От их «дружбы» — холодные взгляды, ночи в одиночестве, бесконечный холод, от которого никуда не выходит спрятаться.

Серёжа спит в тёплом свитере, под колючим пледом и одеялом, а так хотелось бы — под Олегом и в его тёплых, горячих даже руках.

Серёжа спит, и во снах его больше нет Птицы, есть он сам — и Олег, в которого за разом раз летят пять выпущенных С_е_р_ё_ж_и_н_о_й рукой пуль.

Он просыпается по три раза за ночь, тихо плачет, кутаясь в одеяло, вжимаясь лицом в подушку, кусает губы и беззвучно кричит от боли в чужих глазах, от понимания «Что же ты делаешь?».

У Серёжи в этом мире — больше никого, только Олег и его о_т_ч_у_ж_д_е_н_и_е.

Серёжу больше не заковывают в наручники, Серёжа больше не спит в подвале, Серёжа больше не делит свою голову с демоном, желающим крови.

Серёжа только каждый раз смотрит в широкую спину и зажимает рот ладонью, чтобы не закричать, не упасть на колени в одной единственной мольбе:

— Прости меня, прости, умоляю, прости...

Это всё, что он может сказать Олегу, когда они не смотрят друг друга в глаза, но когда Олег так близко, что к нему словно бы можно протянуть ладонь.

Можно было. Раньше.

Теперь — обязательные два метра и сухой голос без тени эмоции. Только усталость. У Серёжи тоже. Серёжа не хочет так жить.

Если отчуждение Олега — его наказание, пусть лучше убьёт, лучше выпустит в него самого пять пуль и позволит сдохнуть бездомной шавкой.

Серёжа больше не вынесет. Серёжа больше не выдержит. У Серёжи нет никаких сил натыкаться на холодную стену и чувствовать только отчаянье, топящее его в своём омуте. У Серёжи только боль, от которой не спрятаться, не укрыться, от которой н_и_к_у_д_а не деться.

Олег не замечает, или мастерски делает вид, что не замечает, ни промокшую от слёз подушку, ни красные глаза, ни дрожащий голос, ни взгляд в спину, ничего из этого. Серый для него — словно посторонний, хотя, от постороннего не шарахаешься словно от смертельной болезни.

Волков не верит — у него в груди что-то дёргается и болит каждый раз при взгляде на рыжую макушку. Он не верит его слезам, не верит его извинениями, он, говоря честно, до сих пор не знает, зачем спас его в очередной раз, когда пять шрамов ещё даже затянуться как следует не успели

Но Волков спасает. Притаскивает в этот дом на отшибе цивилизации, кормит, совместно с врачом подбирает таблетки, следит.

Только следить тяжело оказывается. Каждый раз в груди дёргает, каждый раз шрамы противно ныть начинают, стоит им только столкнуться в коридоре.

Олег не верит. Прощение кажется ему бредом. Потому что он пытается... Но не выходит.

Серёжа всё это видит. Серёжа всё это понимает. Серёжа так больно, словно это у него во внутренностях решето, пробитое глоком.

Серёжа просыпается от очередного зацикленного сна, в котором бордовое разлетается во все стороны, а Олег замертво падает на холодный пол. Серёжа кричит в ночной тишине, вскакивает и тут же зажимает ладонью рот, шало оглядывается по сторонам.

Про себя молится:

Только бы не разбудить. Только бы не разбудить. Только бы не разбудить.

Он встаёт за водой, идёт по дому с опаской. Дверь в комнату Олега открыта, и сердце в груди ёкает.

Серёжа боится, останавливается, вслушивается в движение воздуха.

Ни звука, ни шороха. Он заглядывает и жмурится, боится. Только ничего не следует. Он приоткрывает один глаз. В комнате пусто. Кровать заправлена.

— О-олег? — имя царапает глотку, посыпает рану солью, потому что оно даже звучит теперь так. Больно.

Тишина молчит. Сердце в груди пропускает удар.

— Олег?

На постели блестит оставленная подвеска со скалящимся волком. Рядом — клочок бумажки.

«Береги себя»

Серёжа падает на колени и наконец-то кричит в голос.

@threadreaderapp
unroll