— А что это за птица с вами на фотографиях? — находиться в доме своего «обожаемого» начальства Лере становится уже почти привычно. После тренировок Олег предлагает ей остаться на ужин, и одного единственного раза,
когда он превращает во что-то нереальное даже простые бутерброды, Макаровой хватает, чтобы её недовольство поумерило пыл. Олег — не Сергей. Он спокойный, не сыплет остротами и вообще кажется Лере вполне даже адекватным. Ей всё ещё интересно, как они с Разумовским вообще спелись.
Олег оказывается на редкость хозяйственным мужчиной, отказывается от какой-либо помощи, поэтому Макарова развлекает себя разглядыванием чужого жилища, время от времени задаёт вопросы, и Волков даже вполне охотно рассказывает кое-что об их с Серым прошлом.
— Это Марго, — он оборачивается через плечо. — Серый как-то нашёл птенца с перебитым крылом, проникся. Притащил домой. Потом выяснилось, что это ворона-альбинос, каких в мире по пальцам пересчитать.
— И вы оставили её себе? — Лера удивлённо вскидывает бровь.
— Хотели сначала отдать специалистам, — Волков чешет в затылке.
— ...Но разве можно не любиться в очаровательную белую птицу? — прерывает их Разумовский, спускающийся по лестнице. На его лице привычная насмешливая улыбка, и выглядит он вполне расслабленно.
Он проходит по коридору мимо Леры, неожиданно замедляет шаг и останавливается за её плечом. Макарова тут же готовится отражать атаку, вспоминая, как Разумовский любит такие вещи, но он, кажется, на неё даже не смотрит. Его чуть рассеянный взгляд останавливается на фотографии,
где ему и Олегу дай боже стукнуло двадцать. На одном плече у Разумовского ворона, на второй рука Олега, и он выглядит удивительно счастливым. Лере как-то даже не верится, что он вообще когда-то таким был.
— Милая моя Марго... — почти шёпотом произносит Сергей,
и Лера не может не услышать тоскливую интонацию в его голосе. Она всё ещё сомневается, что психопат вроде Разумовского способен на такие эмоции, но на долю секунды она... сочувствует ему что ли.
— А что с ней случилось? — осторожно спрашивает она.
Серый молчит несколько секунд, кусает губу, словно обдумывая, стоит ли рассказывать.
— Я не знаю, — он качает головой, продолжая рассматривать снимок. — После моего ареста в Италии, мы не смогли её найти. Скорее всего, погибла.
Его губы трогает лёгкая улыбка. Он касается пальцем стекла в рамке, словно пытаясь потрепать птицу по холке через него.
— Она бы не улетела просто так, она ведь выросла у меня на руках.
— Скорее уж на голове, — отзывается смехом с кухни Олег.
— Почему на голове?
— Она, когда будильник слышала, садилась мне на голову и дёргала за волосы, — Серый смеётся, предаваясь воспоминаниям, и Лера про себя выдыхает. Как бы она его не любила и каким бы ублюдком не считала, тоска на его лице не делала ей радости.
— Вороны такие умные? — она проходит на кухню и падает на стул.
— Ты не представляешь себе, насколько, ма шери, — Сергей присоединяется к ней через несколько секунд и тут же тянется к бутылке белого вина, уже ожидающего в центре стола.
— Я не представляла, что у тебя вообще может быть питомец, — признаётся Лера, и в её голосе нет ни капли злости. Разве что чутка ехидцы.
— Я по-твоему настолько бездушный?! — Разумовский взвивается, театрально дует губы и совершенно демонстративно отворачивается.
Лера не склонна к сантиментам, тем более в сторону этого психа, но она ловит себя на мысли, что чем чаще остаётся в этом доме, тем больше узнаёт этих двоих, тем больше они в её голове... Очеловечиваются?
Вот у Разумовского была любимая птица. Конечно, ворона в качестве любимца — выбор несколько неординарный, но боже правый, он и сам неординарный до самой жопы.
Лере хочется засмеяться от этого оборота, но в её голове таки рисуется молодой Сергей,
который кутает побитого птенца в любимый фиолетовый свитер, про который Лера уже была наслышана от Олега в один из прошлых таких разговоров.
По растерянности на лице, которая появилась на лице Разумовского при взгляде на фотографию, Лера не сомневается — Марго Сергей дорожил.
Очень дорожил и любил.
Её даже, совсем немного жаль, и ещё совсем капельку хочется его обнять, но Макарова напоминает себе, что перед ней, вообще-то, международный террорист и её работодатель, который шантажом вынудил её работать на него.
Ей даже чутка стыдно, но она на секунду задумывается, что возможно, даже при всех этих эпитетах, в его чёрном сердце всё же есть место чему-то... нормальному? Чему-то хорошему? Чему-то любимому?
Она размышляет об этом всю дорогу домой, когда на выходе из метро её внимание неожиданно не привлекает какой-то громкий писк. Вокруг снег, укрывающий Питер одеялом, но писк слишком отчётливый, чтобы принять его за обычный городской шум.
Макарова оглядывается по сторонам и идёт на звук, не похожий на мяуканье котёнка или щенка, скорее на...
На лице уже темно, но в бликах городских огней Лере удаётся разглядеть какое-то шевеление. Она присаживается на корточки, с осторожность разглядывая невнятный комок,
шевелящийся под слоем снега. Лера помнит об инфекциях, которые можно подцепить вот такой неосторожностью, но живой комок, который такими темпами скоро замёрзнет и умрёт холодно смертью кажется её важнее. Она протягивает руку и осторожно смахивает снег,
встречаясь с двумя крохотными глазками-бусинками и беловатой птичьей мордой. Птенец маленький и светлый, скачет на месте и смотрит на неё так проникновенно, будто понимает намного больше самой Леры.
— Ты как здесь оказался, малыш?
Девушка осторожно осматривается по сторонам, пытаясь найти гнездо, из которого он мог выпасть, но вокруг только широкий тротуар и ни намёка на дерево или какой-то выступ в близстоящем доме.
— И что с тобой делать?
Бросать кажется жестоким. Неправильным.
Лера вообще, похоже, единственная, кто обратил внимание на эту кроху, прыгающую под снегом. Холодную питерскую ночь этот малыш навряд ли сможет пережить на улице...
Она поднимает его на руки и кутает в своё шарф. Птенец ёршится, но в тепле потихоньку начинает затихать.
Лера выходит ближе к фонарю, рассматривая свою находку поближе. Птенец белый как нетронутый снег, и глаза у него какие-то красные что ли...
Её осеняет внезапно, и это кажется какой-то насмешкой судьбы. Потому что она видела такую же морду, только чутка побольше и на фотографиях.
Даже не смотря на то, что вороны-альбиносы очень редкие, и вообще на весь мир по пальцам таких можно счесть.
Она достаёт телефон.
— Всё в порядке, Валер? — Олег отвечает почти сразу, не размениваясь на приветствия.
— У меня тут есть к тебе дело. Это касается Разумовского...
• • •
Missing some Tweet in this thread? You can try to
force a refresh
Серёжа красивый. Очень красивый. Даже после психушки, тюрьмы и заточения в подвале, исхудавший и только-только набирающий условно здоровый вес — всё равно очень красивый.
Олег останавливается в дверном проёме и прислоняется к нему плечом. Не пытается спрятаться или наблюдать как-то более незаметно, потому что они обсуждали этот вопрос, и Разумовский не то, чтобы сильно против. Он в такие моменты вообще по сторонам не смотрит, только куда-то в себя
— Ну-у... — он протяжно стонет, почти жалобно. Ноги раскинуты широко в стороны, голова запрокинута, ладони поглаживают внутреннюю сторону бедра, и закушена губа до побеления.
В первый раз Олег не понял и даже приготовил шприц с транком. Серый сначала не отвечал,
— Валер? — Олег открывает дверь, удивлённо вскидывает бровь. — Что-то случилось? Ты же на сессию отгул взяла?
— Впустишь? — Лера проходит в дом, кидает на полку в прихожей свою сумку и сбрасывает обувь.
— Мне каким-то образом выставили все автоматы за семестр, — она улыбается как-то немного растеряно, но вместе с тем, вполне довольно. — Не хочу терять время зря.
— Иди в зал, я сейчас подойду.
Олег качает головой с едва заметным неодобрением, но своё мнение оставляет при себе.
Макарова — прилежная студентка, под глазами у неё ужасающие своей насыщенностью синяки, в крови наверняка булькает конская доза кофеина, а постель по ночам рыдает в гордом одиночестве, пока хозяйка зубрит свои определения и пишет конспекты.
Серёжа переворачивается на спину и закрывает лицо ладонями, несильно бьётся затылком по подушке. Он ворочается уже около трёх часов, веки тяжёлые, во всём теле безумная усталость, но сон никак не идёт.
Он ворочается с боку на бок, перекладывает подушку, раскрывается, укрывается, сворачивается креветкой и снова выпрямляется, раскидывает руки, подгибает ноги, и всё это в сотне возможных комбинаций, ни одна из которых, впрочем, так и не помогает ему уснуть.
Он серьёзно думает пойти поработать, плюнув на бесполезную попытку заснуть, не приносящую ничего, кроме ноющей боли во всём теле.
Ему очень хочется, чтобы рядом был Олег. Рядом с Олегом всегда засыпалось легко, его крепкие объятия прогоняли любые кошмары,
Разумовский приходит к этому открытию случайно. Он просто случайно становится свидетелем того, как Олег подаёт Лере куртку, провожая после тренировки до входной двери, и внутри у него что-то сдавливает с такой силой, что в глазах чернеет.
Он не спешит делать выводы, он наблюдает, присматривается и придумывает миллион объяснений, нелепых и нелогичных; он не признаётся даже самому себе, что открещивается от правды, отмахивается всеми возможными способами, потому что п-р-а-в-д-а собьёт его с ног одним махом.
Олег подаёт Лере сумку. Олег бинтует Лере разбитое колено. Олег кормит Леру после тренировки и даже угощает ягодным пирогом. Олег даёт ей свою кофту, потому что на улице холодно. Олег подвозит её домой после затянувшейся тренировки.
— Спасибо, — Сержа робко отодвигает пустую тарелку, обнимает озябшими ладонями кружку с горячим чаем. Смотрит исподлобья, пытаясь поймать очертания родного лица, только взгляд раз за разом опускается в стол.
— Пожалуйста, — Олег на него не смотрит. Забирает тарелку, тут же моет, вытирает руки о полотенце и выходит из кухни. Не заминается в дверном проёме, не оглядывается. Разумовский провожает его тоскливым взглядом в спину и, едва не уронив кружку на пол, закрывает лицо ладонями.
С каждым днём становится всё невыносимее.
Олег не смотрит на него. Не касается. Почти не разговаривает. Глухо рычит, стоит подойти ближе, чем на два метра. Шарахается как от прокаженного. Закрывает свою спальню на два оборота ключа.
Песок под ногами горячий, ещё хранящий в себе жар полуденного солнца. Олег с удовольствием зарывается в его пальцами ног, Серёжа наслаждается набегающим на берег тёплыми волнами Мексиканского залива. У него волосы завиваются от морского воздуха,
на губах счастливая улыбка, щёки и нос зацелованы веснушками, такими яркими, каких никогда не было в родном Петербурге.
— Олеж, иди сюда, вода как молоко, — голос у него звонкий, смех чистый, а глаза светятся ярче звёзд. Разве можно ему отказать?
Олег подходит к морю, небольшие волны тут же окатывают его по щиколотку. Действительно как тёплое молоко...
Воздух солёный и влажный, приятно наполняет лёгкие. Ночью он не такой удушающий, не такой знойный. И можно не обливать Серого солнцезащитным кремом.