Thread by @Mrs_Skylapker

#сераяптица #сероволк #сероптиц

Олег любит на Серёжу смотреть.

Серёжа красивый. Очень красивый. Даже после психушки, тюрьмы и заточения в подвале, исхудавший и только-только набирающий условно здоровый вес — всё равно очень красивый.

Олег останавливается в дверном проёме и прислоняется к нему плечом. Не пытается спрятаться или наблюдать как-то более незаметно, потому что они обсуждали этот вопрос, и Разумовский не то, чтобы сильно против. Он в такие моменты вообще по сторонам не смотрит, только куда-то в себя

— Ну-у... — он протяжно стонет, почти жалобно. Ноги раскинуты широко в стороны, голова запрокинута, ладони поглаживают внутреннюю сторону бедра, и закушена губа до побеления.

В первый раз Олег не понял и даже приготовил шприц с транком. Серый сначала не отвечал,

а потом приоткрыл глаза, увидел Олега и отпрыгнул на другой конец кровати. Всё объяснил сам, потом позволил выйти Пернатому и повторить ещё раз. Олег не то, чтобы пришёл в восторг, но пока Птиц не пытался насильно забрать тело и сжечь мир, всё было в рамках нормы.

После Сибири и грамотно подобранных колёс, он вообще заметно угомонился. Так же ерепенился на каждое слово, язвил, но в открытую конфронтацию больше не вступал. Показывался иногда, трещал без умолку, пил вино... Они с Серёжей словно учились полноценно существовать в одном теле.

Порой Олег не понимал, когда они успели спеться настолько, чтобы вытворять такое. Но Серёжа хлопал ресницами и говорил, что всё обоюдно. Как это происходило Олег понимал слабо, пока один раз не увидел вживую. Это было... мягко говоря, потрясающе.

Как Разумовский объяснил, в такие моменты тело они делят как бы частями — Птице руки и ноги, Серёже — всё остальное. Птица руководит процессом. Серёжа просто наслаждается. Олег нередко смотрит на них двоих и ловит какую-то невероятную эстетику.

Потому что посмотреть есть на что.

Серёжа тонкий, гнёт спину вверх дугой, ладонями гладит и сжимает крепко бока, бёдра, ягодицы. Он хрипло стонет и вздрагивает, но руки словно живут своей жизнью. Волкову хочется прыснуть от того, насколько буквально и фигурально одновременно

это звучит.

Серёжа вскидывает вверх бёдра, гладит нескончаемо, то ведёт кончиками пальцев, то грубо проезжается ладонями, но не останавливается ни секунды.

Он елозит головой по подушке, рыжие волосы размётаны вокруг него, губы приоткрыты и влажно блестят.

Он хватает ртом воздух, шире разводит ноги и снова вскидывает бёдра, поскуливает, потому что наверняка уже готов ко всему давно. Олегу хочется прижаться губами к его бедру, а потом размашисто провести языком между ягодиц. Птиц в движениях несколько ограничен,

но это не мешает ему изводить Разумовского своими методами.

Он достаёт бутылёк со смазкой, льёт на пальцы, размазывает медленным и пластичным движением. Олегу интересно, что в этот момент происходит в Серёжиной голове. Диалоги его субличностей в реальность не транслируются.

— П-пожалуйста... — тянет Разумовский и задушено стонет, когда кончики пальцев наконец касаются сжатого входа. Он почти взвизгивает, когда те медленно обводят по кругу, слегка царапают, массируют. Дразнят.

Волкову не очень понятно, он то ли пытается перехватить контроль,

то ли пытается направить Птица сам, но одна ладонь неожиданно сжимается в кулак, вторая звонко шлёпает по бедру, и сам Разумовский жалобно высоко стонет. Бьётся затылком о подушку и вскидывается всем телом почти обиженно.

Птиц явно говорит что-то. Серёжа капризно поджимает губы.

Олег знает это его состояние. Ему тоже иногда приходится осаживать Разумовского, которому нужно всё и сразу.

Он, между тем, громко стонет и часто хватает ртом воздух. Длинные пальцы проникают в его тело одним движением, сразу два. Серёжа поднимает таз и выгибается.

Мелко вздрагивает. Олег видит плавные движения его запястья, подрагивающие бёдра и мечущуюся по подушке голову. Это так прекрасно, что Волков готов простить ему собственное возбуждение, скручивающее низ живота.

Птиц на одном только ментальном уровне способен доводить Серёжу до изнеможения, до закатывающихся глаз и высоких скулящих стонов. После таких «сеансов» Разумовский нередко плачет, выпуская через слёзы переизбыток эмоций, который дарит Птиц.

Олегу даже любопытно, что он бы вытворял, будь физически материален.

Серёжа заходится стонами, одой рукой ритмично трахает себя, второй гладит грудь и сжимает набухшие и потемневшие соски, проводит по боку, рёбрам, животу, скребёт пальцами по внутренней линии бедра.

— Умоля-яю тебя...

У Олега в горле пересыхает от жалобного стона, перед глазами плывёт, и ему кажется, что он кончит от пары движений рукой. Собственная ширинка болезненно давит, а Разумовский на кровати невыразимо соблазнительный.

Он снова вскидывает бёдра, прижимает запястье, и Олег знает, что наверняка сгибает пальцы и массирует простату. Второй рукой тянется выше, пару раз проводит вдоль прижатого к животу ствола и будто ломается. Дрожит всем телом, выгибается до хруста и резко падает на постель.

Дышит тяжело, рвано, вздрагивает догоняющими вспышками оргазма, лежит, распластавшись бескостной массой.

— Наигрались? — он вяло поворачивает голову, смотрит на Олега затрахано и устало. Хочет кивнуть, но получается только хлопнуть ресницами.

— Второй раунд выдержишь? — он весело сверкает глазами.

Серёжа насколько секунд смотрит слегка ошалело и прячет лицо в ладонях. Олег и Птиц в его голове синхронно ржут.